PAUSE…
Чужая экипировка поддалась с трудом, измазанная в грязи и крови, скользкая и липкая. Карабин никак не раскрывался, и, в конце концов, пришлось срезать один из ремней на груди. Лапы Йеро снова давали о себе знать: строение ладоней было отчаянно неудобным для мелкой моторики. Ещё недавно ставшие привычными, они теперь снова казались неуклюжими, не своими. Будто пытаешься писать не своей рукой, не понимая, почему не удаётся просто отзеркалить движения, почему буквы получаются кривыми и угловатыми, отчего так болит запястье после всего пары минут письма. Но выбора не было, и приходилось орудовать тем, что есть: четырёхпалыми ладонями с неудобно отставленным большим пальцем, дрожащими от нервов руками и плохо режущим ножом. Наконец, экипировку удалось расстегнуть и снять окончательно. Вспороть когтями насквозь вымокшую в крови ткань одежды, лоскутами налипшую на тело, отдирая ту и открывая… это. – Вот чёрт, – сдавленно пробормотала Йеро. Под оголёнными и явно повреждёнными рёбрами обнаружилась внушительных размеров брешь в боку, переходящая в обширное открытое повреждение живота. В сравнении с этим кошмаром торчащая из предплечья кость казалась мелочью, как и странно вывернутое тело, заставляющее подозревать и другие травмы. Стало душно, в глазах потемнело. Пришлось запрокинуть голову, делая глубокие вдохи. Стараясь не замечать тяжёлый запах крови, перемешанный с гнилостным привкусом окружения. Легче, однако, не стало. Не помог ни опыт разделывания туш лесных пешек, ни собственные травмы, ни созерцание тяжело раненых союзников – хотя в памяти был всё ещё свеж весь этот малоаппетитный паштет с костями, недели не прошло. Но делать что-то надо было, а время утекало вместе со всё ещё текущей кровью. Вот только что делать-то?.. Для начала, наверное, не стоило так халтурить на уроках безопасности жизнедеятельности в школе, а позднее и в институте. Теперь было уже поздно жалеть о собственном наплевательском отношении: в прошлое не вернёшься, да и вряд ли бы внимательность тогда сильно помогла бы сейчас. Толку от того, что тебе когда-то зачитали инструкцию о том, как зафиксировать перелом или наложить жгут, если не повторить всё это собственными руками по нескольку раз и, желательно, под присмотром человека, который скажет тебе, если ты что-то делаешь не так? С тем же успехом можно прочитать рандомный гайд – и надеяться, что ты без практики повторишь это года так три спустя. Или хотя бы на следующее утро. Да даже вот прямо сейчас, закрыть и воспроизвести, не подглядывая. Ну что, как успехи? Паршиво успехи. Делай хоть что-нибудь, давай уже. Давай, давай, поторапливайся, время-то идёт, а кровотечение – больше не игровая условность, всего лишь блокирующая регенерацию. В голове суматошно метались мысли, что можно, а что нельзя делать ни в коем случае. Последние, впрочем, отметались одна за другой. Заражение? Возможность невзначай сломать позвоночник – или доломать ещё пару рёбер, опасно сместившихся и теперь «ходящих» от каждого вдоха? Всё равно. Лишь бы до Источника живым дотащить, а там уже всё само собой залечится. Главное: чтобы по пути не помер. Но что если не получится спасти? Что если что-то пойдёт не так? «Мы всё равно возрождаемся здесь, – сдавленно напомнила Йеро. – В крайнем случае извинимся». Да, отличное утешение. Вот только смерть союзника, как и врага, ещё ни разу не была видна с такого близкого расстояния – и это было нечто кардинально иное, чем смерть лесных пешек, пусть живых, но всё ещё безликих. А умирать здесь было больно. Мучительно больно и страшно, и каждый раз был как последний. Как будто после него не будет ничего – но вот ты снова откроешь глаза на Источнике, пустым взглядом смотря в небо. Чувствуя, что очередная смерть забрала что-то с собой, но не в силах вспомнить, что именно. Может, это было какое-то воспоминание, больше уже неважное; может, у тебя отняли твою решительность; твою уверенность; умение сопереживать? Ты не знаешь. Лишь чувствуешь кровоточащую дыру внутри. Эта игра так просто не отпустит, а ошибок – не простит. Лишь тактично сделает вид, что они ни на что не влияют. Даст тебе «новый шанс»; иллюзорную надежду на то, что ты ещё можешь остановить уже необратимое падение вниз. Глаза боятся – руки делают. Стиснув зубы, Йеро попыталась осторожно перевернуть Зака на целый бок и осмотреть повреждения. Вспорото было достаточно глубоко, чтобы стало видно внутренности. Рану, по всей видимости, оставили либо деревья, либо камни по маршруту падения. В любом случае, брешь была внушительных размеров и грозила разойтись от любого движения, вывалив наружу содержимое. Крови было слишком много, а познания в анатомии слишком слабы, чтобы оценить масштабы повреждений. Но в глаза сразу же бросилось нечто странное: внутрь раны будто попала каменная крошка. Куда ни глянь, всюду мелкое крошево, словно бы впившееся в оболочки органов, торчащее оттуда осколками, как наждачкой. Опознать сами органы не удавалось; не было и особой уверенности, в том, что они должны быть расположены именно так. Представления даже о человеческой физиологии были весьма расплывчатыми и невнятными, больше напоминая мешанину фрагментов из атласов, висящих на стенах медучреждений, и наполовину замазанных видео в сети. Но ведь, несмотря на всю свою антропоморфность, тролль человеком не был. Никто не мог гарантировать, что внутри что-нибудь не окажется устроено иначе, и это что-нибудь не помешает в самый неподходящий момент. Как бы то ни было, рану нужно было срочно чем-то заткнуть и замотать. Других идей всё равно не было, да если бы и были – навряд ли бы под руками оказались нужные предметы, а сноровки бы хватило. Взгляд заметался по сторонам. Наткнулся на сумки, навьюченные на Майю, всё так же с надеждой наблюдающую за действиями Йеро. Пришлось быстро копаться в них мокрыми и скользкими от крови руками, норовящими соскользнуть; постоянно оглядываясь на Зака – дышит ещё? Дышит. Дыши, чёрт бы тебя побрал. Не смей сдохнуть прямо тут. Пожалуйста… – Я тебя ненавижу, – процедила Йеро вполголоса. – Честное слово, могла б – убила. Сама. В одном из мешков нашлись бинты – не марлевые, из какого-то другого материала, который так и не удалось узнать. Времени разбираться не было. Остатки мешка пошли на тряпки, как и лоскутья одежды. Надо было закрыть рану и перехватить всё ремнями срезанной экипировки, стягивая края. Быть может, окажись в распоряжении игла и нитки, удалось бы заштопать союзника, как разошедшийся мешок. Но вряд ли бы удалось провернуть это всё без подготовки, руководствуясь собственными предположениями, как это надо делать. Обрывочной и неточной человеческой памятью. Редкое дыхание то и дело срывается на хрип, а то и вовсе обрывается, заставляя напряжённо вслушиваться: жив ещё? Ткань в руках – насквозь мокрая от крови. Приходится через силу заставлять себя не отдёргивать руки от сокращающихся мышц и торчащих костей. Не паниковать, когда Зак вздрагивает, не то от неудачного движения, что-то задевшего, то ли просто на миг придя в себя. Что-то бессознательно и беззвучно шепчет, как в глубоком бреду, но вскоре затихает – только и остаётся, что напряжённо прислушиваться к чужому сердцебиению: бьётся ли? Да, даже простые смертные здесь не умирают насовсем. И собственное тело Йеро – всего-навсего физическая оболочка, которую даже за пределами Арены потерять хоть и очень неприятно, но не критично. Всего лишь досрочно вышвырнет обратно в Грёзу, в мир беспорядочных видений. И вернёшься оттуда точно так же, вечность спустя, новым воплощённым образом, чьим-то дневным сном. Маленьким осколком чьего-то кошмара. Гигантская птицезмея с нескрываемым беспокойством наблюдала, как дракончик всё ещё пытается с помощью тряпок и ремней сделать хоть что-нибудь с ранами тролля. На опалины на собственной шкуре, обожжённый хвост да царапины от каменной крошки Йеро уже не обращала внимания – не до того было. Зудеть зудело, но терпеть можно было. Впервые за долгое, очень долгое время, Йеро действительно ощущала себя ребёнком, а не просто признавала тот факт, что подобные ей не взрослеют в принципе. Она никогда раньше не воспринимала себя «маленькой». Как и дети большинства разумных существ, впрочем. Дурачиться и играться весело, особенно когда впереди у тебя – целая вечность, а короткоживущие существа воспринимаются, в лучшем случае, как забавные зверушки. Это было странно. Слишком странно – беспокоиться за того, кто уже неоднократно погибал здесь, как и ты. За обычное земное создание, чья жизнь слишком мимолётна в сравнении с вечностью, чтобы считаться с ним. Это словно жизнь муравья в сравнении с человеком. Как полтора-два часа существования, отведённые фигуркам на игровой доске. Дети редко задумываются, отрывая ножки муравьям; отрывая крылья и ломая кости пойманным птицам. Не делают разницы, пока не узнают на своей собственной шкуре, что это такое – чувствовать боль. Бояться смерти. Забиваться в угол. Они просто веселятся, ведь весь мир для них как игра. Веселятся, пока не поймут, что могут и сами оказаться такой же игрушкой в чьих-то руках. Неожиданно жёстких незнакомых руках, почти переставших дрожать. Закусив губу, Бланк продолжает перевязывать бок союзника. На несколько секунд отрывается, чтобы локтем вытереть лицо – уже ставшую привычной драконью мордочку. На щеках остаётся что-то мокрое: то ли вода, то ли кровь. Неважно. Не отвлекаться. У тебя есть право на ошибку. Ты можешь ошибиться. Но как потом смотреть в глаза тому, кого не удалось спасти? Помнишь, как это страшно: играть в гляделки с чужой смертью, стоящей у двери, когда ты не знаешь, успеет ли приехать скорая? Помнишь. Прекрасно помнишь. Пока смерть на экране, она не страшна. Пока враг падает вниз, сбитый твоим мороком, ты не видишь, как он приземлится. Сумерки скрывают от глаз смерть друзей. Потом встречаешь их уже на Источнике, вновь живыми и целыми. И лишь обмениваясь взглядами, замечаешь, как в чужих глазах блестит страх – такой же, как и твой. Страх умереть в последний раз. Бланк вздрагивает, вспомнив бесконечные лабиринты кошмаров Нокса; боль от обрушивающегося на голову водопада режущих перьев Спирины; лопающуюся от стрелы Шерхана перепонку крыла – и смерть. Свою самую первую смерть здесь. Казалось, прошла целая вечность с этого момента. А может, он был всего треть часа назад?.. Всего двадцатью минутами ранее… Бланк замирает, напряжённо вслушиваясь в окружающую тишину: просто показалось – или рядом где-то раздался шелест кустов, чьи-то шаги по воде? Померещилось – или там, в густом тумане за деревьями, на самой границе видимости действительно промелькнула знакомая тень? Откуда это ощущение, будто бы кто-то стоит прямо за спиной и дышит прямо в ухо. Будто чьи-то холодные пальцы кровожадно зависли прямо над плечами, едва касаясь кожи когтями, готовые вот-вот впиться в добычу. Обернись. Бланк вздрагивает, всплеснув крыльями, и резко разворачивается – в полной готовности вот-вот столкнуться с осклабленной пастью Нокса. Но за спиной никого. Только выцветший до серого мир, полностью лишённый цвета. Только нависающие разлапистые деревья и зубастые скалы над головой. Только глубокий туман – и тишина, в которой так громко слышно собственное дыхание. Всего лишь почудилось. В груди перестаёт так бешено колотиться, в голове чуть проясняется. Бланк обнаруживает себя на некотором расстоянии от зарослей, по локоть в кажущейся тёмно-серой воде. Из памяти словно целый кусок вывалился. Последние несколько минут безвозвратно терялись в густом тумане – том самом, что укутывал окружающие скалы и лес. Может, это было не несколько минут, а больше? Никак не удавалось вспомнить, что заставило отойти так далеко – и это пугало. Спешно вернувшись обратно, на зыбкую мокрую землю, Бланк подбирается к троллю и свернувшейся рядом Майе, тут же поднявшей голову. Несмотря на опасения, Зак был жив, пусть и всё ещё без сознания. Но дышал куда более равномерно и тихо, уже не так пугающе и тревожно. Рана в животе была почти полностью перевязана. Осознание произошедшего пришло только сейчас. Навалилась слабость, лапы подогнулись, заставив покачнуться и, бессильно привалившись к ближайшему дереву, сползти на землю, тупо смотря на перевязанное окровавленными тряпками тело рядом. Отголоски сердцебиения тролля доносились всё так же, будто бы проскакивая через пространство, успокаивающе перекликаясь со стуком в собственной груди. Как чужой пинг – и двойной ответ на него. Даже не верилось, что это удалось сделать. Всё прошло будто на автопилоте, так же механически и бездумно. Да, оставались и другие травмы, но самое страшное и напрямую угрожающее жизни осталось позади. А впереди была необходимость как-то выбраться отсюда вдвоём и добраться «домой», в бастион Выси. Главное – не оборачиваться по пути. Ещё бы найти в себе силы снова подняться. – Чёрт… – Бланк выдыхает и вдруг срывается на нервный смех. – Чёрт, чёрт, чёрт… Афтершок. Это, вроде, называется афтершоком. А может, и нет. Чёрт его знает. Как будто многотонный локомотив, неистово грохоча, проехал мимо, просвистев всего в нескольких сантиметрах и оставив тебя смотреть вслед удаляющемуся составу. Но понимание случившегося – а, точнее, не случившегося накатывает уже много позже, раз за разом возвращаясь во снах, рисуя картины тысяч вариантов того, что могло пойти не так. Издевательски напоминая, что ты всё ещё живёшь лишь по счастливой случайности. Что вся твоя жизнь, какой бы паршивой она тебе ни казалась – лишь череда счастливых случайностей, и ты не знаешь, когда тебе внезапно перестанет везти. А может, и не было никакой той жизни. И никакой игры тоже никогда не было. В игре есть регенерация. В игре не умирают от потери крови, от болевого шока и не убивших сразу травм, разве что только чужие скиллы поспособствовали. И раненые герои двигались, пусть и с характерной «прихрамывающей» анимацией, но всё так же резво, даже когда у них остаётся пара единичек здоровья. Вот только никак это не вязалось с памятью о том, как приходилось ползти по чужому лесу, то и дело падая в траву, пытаясь отдышаться, не в силах пошевелиться. Когда каждое движение даётся через силу, через боль и слёзы, и кажется, что вот-вот выключишься. Но ведь в игре не умирают на лоухп «от ничего», не теряют сознание от боли. Что, если все построения в корне ошибочны просто потому, что ошибочна сама аксиома, что вы в игре. Что есть другая реальность, по ту сторону экрана. Что ты и правда человек, просто находишься в теле своего любимого, чем-то на тебя похожего персонажа, дурачащегося великовозрастного ребёнка. Не сама Йеро. Что реальная жизнь тебе не приснилась в попытке отгородиться от происходящего вокруг. В попытке нарисовать себе другой мир, придумать себе в нём друзей… В той игре не перевязывают союзника, пытаясь спасти того от потери крови, и тем более не могут тащить его на себе, как тащили тебя. Не ломают кости, лишаясь возможности двигаться, только огребают стан. Не умирают, упав с высоты – лишь ненадолго теряют статус летающего юнита. В той игре есть правила. А здесь их – нет. Майя продолжала внимательно смотреть на дракончика золотистыми глазами, нависая, будто знаком вопроса. А потом, так и не дождавшись ответа, утешающе что-то просвистела и ткнулась мордой в мордочку Йеро, урча, словно большая кошка. И пусть это казалось на первый взгляд бессмысленным набором звуков, отчего-то всё было понятно. – Спасибо, Май, – пробормотав это, Бланк обнимает коатля, бездумно гладя по пернатому загривку когтистой лапой. – Правда, спасибо. Они сделали всё, что могли. Теперь оставалось найти и преодолеть дорогу обратно. Прочь из этого лимба.PAUSE …
Поле боя тонет в серой дымке, в холодном скользком тумане. Ожидание тянется невыносимо долго, под нервирующий звук размеренно тикающих часов, сопровождающих игровую паузу. Тик. Тик. Тик. Поговаривают, некогда была такая пытка: капли холодной воды, падающие на выбритую голову. Поначалу кажется чем-то безобидным, но по прошествии некоторого времени начинаешь медленно сходить с ума – и каждая капля отдаётся грохотом в ушах. Тик… И кому из разработчиков в голову пришла эта гениальная идея, включать такой аккомпанемент? Руки бы оторвать за такое. Как и за ужасающе долгую анимацию замаха тычки Йотуна. Будь она всего немного побыстрее… Возмутительно! Содрав наушники, Теург набрал номер Визард. Пошли длинные гудки. «Ита рейдж, стопудово, – прилетело тем временем в межкомандный чат от вражеского Нокса. – Отжимайте паузу». «Нет, – быстро отписал Теург, зажав мобилу плечом. – Ждём». Трубку подняли. – Виз, какого хрена?! – рявкнул Теург, даже не удосужившись дождаться «алло». – Свет вырубили, – флегматично отозвалась Визард. – Позвонили в ЖКХ, говорят, скоро включат, ожидайте. Там как, паузу держат? «Свет, говорят, вырубали», – дописал капитан в общий чат. – Держат. Там ещё Хел вылетел. – Ну так. Мы же в одном районе с ним. Че у меня там? Не прибили? – У тебя там почти полное хп и ты на краю карты. – Круто, – оценила Визард всё тем же пофигистичным тоном. И повесила трубку. Ни здрасьте, ни до свидания! [Всем] Coroner: вернутся? [Всем] Theurge: должны – Ну что там? – поинтересовался Фриз. – Ждут, пока свет включат. Выдохнув, капитан ещё раз оглядел поле боя, оценивая сложившуюся на карте ситуацию. Расклад был по меньшей мере неоднозначным. Разменялись один в трёх, что можно было считать успехом, по крайней мере, на данный момент. Спирина, Арма и Шерхан отправились прохлаждаться на целебные источники. Увы, легче не становилось. Оставшиеся на ногах высотники были редовые по самое не хочу, если не считать Йеро, вовремя удравшую из замеса с почти полным хп. У остальных же лайфбары стремились к нулю. А где-то рядом в камуфляже, напоследок скастованном Шерханом за миг до отъезда «в таверну», шатались Нокс и Немезис. Тоже покоцанные, насколько успел заметить Теург, прежде чем те скрылись из виду, а игру поставили на паузу, однако это навряд ли могло помешать им уложить всех четырёх высотников. Изрядно потрёпанный инугами застыл в своей коронной самурайской стойке с катаной наперевес. Ульта – «Танец» – уже ушла на откат, успев порубить в куски Армагеддона и лишь чуть-чуть не успев дотянуться до Немезис. Рядом припала к земле фигурка Вендиго с нависшим над ней почти обнулённым лайфбаром. Все скиллы кроме анабиоза были на кулдауне, разве что в умбру смыться, потому что кидать анабиоз на себя или на союзника сейчас было равносильно самоубийству. Довершал прискорбную картину Зак: едва двенадцать хит-поинтов и статус «кровотечение» в довесок. Оставалось загадкой, каким образом оффлейнер оказался в текстурах на краю карты в месте, максимально труднодоступном даже для летающих юнитов. Как и прыгнувшая, по всей видимости, следом за ним Йеро. Теург не был до конца уверен, что это не глюк. По идее, даже прыжок с пера или бросок с граспа в принципе не должны были позволить прыгнуть в эту точку карты: невидимая граница начиналась парой шагов ранее, но добраться до неё было невозможно из-за скал и неуничтожаемых деревьев по пути в расщелину. Где сейчас оба персонажа и отображения вопреки всякой логике. Как ещё во времена открытого бета-теста, когда игра была просто наводнена ошибками, можно было случайно выпасть за пределы карты – и это было наименьшей из проблем, которыми пестрил геймплей. Видимо, последнее обновление решило вернуть игре её юность, вновь наполнив непредсказуемыми багами. Развернув в консоли лог боя, Теург пробежался по куче сообщений, рябящих разным цветом и шрифтом, от которых кровоточили глаза. Судя по логу, чей-то сумрачный гений решил, что это будет чертовски хорошей идеей: выпихнуть лоухпшного Зака из замеса граспом в последнюю секунду – и прыгнуть следом. Конечно же, ведь кинуть грасп на кого-то более полезного – не судьба! Действия Визард оправдывало лишь то, что она, желая того или нет, вывела сразу двух персонажей в зону, не просматриваемую врагами ни с одного ракурса и потенциально недоступную для противника. Если только тот сам не знает, каким таким чудесным образом забуриться за край карты, конечно. Но больше сейчас всего капитана раздражало то, что его Йотун успешно выбыл из игры. Опять. – С-собака… – Я! – незамедлительно откликнулся Баш, чавкая. – Чего надо? – Ты там жрёшь, что ли? – с подозрением уточнил капитан, прислушавшись. – Ага. Мы уже пятую минуту на паузе стоим, вот я сходил, макарошки себе подогрел… Игнат закрыл лицо рукой и издал протяжный звук, полный неподдельного отчаяния. [Всем] Bash: между делом… [Всем] Bash: никто не хочет поговорить о боге? – Он мёртв, – процедил Теург. – Как и сраный тимплей в моей команде.***
– Что за чертовщина… Йеро недоумённо похлопала глазами, надеясь, что выступающие из тумана заросли и скалы – это мираж. Или, на худой конец, другой участок земли. Спустя пару десятков метров, впрочем, стало ясно: они опять вернулись туда же, откуда начали, просто выйдя, а, скорее, выплыв к островку с противоположной стороны. Хорошо ещё хоть додумались оставить Зак’Кхана отлежаться в зарослях под присмотром Майи, а самим – предварительно разведать дорогу, отдышавшись и успокоившись после «операции». Это выглядело куда более здравым решением, чем высовываться сразу. Судя по успокаивающему посвисту коатля, прямой угрозы жизни её всаднику больше не было. Как следствие, не было и нужды незамедлительно срываться с места и тащить товарища до Источника или, хотя бы, до Вендиго. Если тот, конечно, был жив. Напрягало незнание текущей расстановки сил и того, чем вообще закончился миновавший бой и насколько сейчас безопасно выглядывать из укрытия. Беспокойство не отпускало, заставляя постоянно оглядываться и прислушиваться. Однако рассудок подсказывал: здесь, на этом небольшом клочке суши под навесом скал и деревьев, за краем карты они в безопасности. В памяти игрока это место хорошо вырисовывалось: труднодоступная точка, не просматриваемая ни с одного ракурса. Угодить за край карты крайне сложно, но всё ещё реально – надо просто знать, как использовать баги… и иметь сказочное везение, чтобы прокинуть этот фокус во время матча, а не в неторопливом и ни к чему не обязывающем тренировочном лобби. Очевидно, что никто не будет искать их здесь целенаправленно: скорее всего, враги пойдут шерстить лес и склоны на границе, но навряд ли будут спускаться вниз. С другой стороны, никто не гарантировал, что враги не в курсе об этом трюке. Или что внутри всё должно работать так же, как и снаружи: ведь никакой видимой границы-то нет! Но даже если они и спустятся сюда. Иди, отыщи кого-то в этом лабиринте – учитывая то, как порой нелегко заметить даже с высоты соперника, просто мансующего среди деревьев в лесу. Только если спалить к чертям этот самый лес. Взлетать всё ещё было опасно, да и тащить союзника по воздуху было плохой идеей: в таком состоянии на Майе он точно не удержится, даже если привязать ремнями, а грузоподъёмность Йеро оставляла желать лучшего. Хоть Зак и весил всего ничего – судя по ощущениям, в нём едва набиралось килограмм пятьдесят, хорошо если, – но крылья Йеро явно не были рассчитаны на такой довесок. Как и её спина, в общем-то. И, снова же: не удержится. Придётся тащить на себе пешком – хотя бы до ближайшего телепорта. Но для этого требовалось как минимум разобраться, в какую сторону двигаться, ведь пространство на границе линейностью явно не отличалось. Вот тут-то и начались проблемы. Оно не просто не отличалось линейностью – оно словно издевалось, водя кругами и вновь и вновь выводя обратно к зарослям, каким путём не иди. Попытка двигаться всегда прямо предсказуемо упёрлась сначала в непроходимую скалу, а затем, после продолжительного плутания чуть ли не буквально в трёх соснах, они вернулись туда, откуда начали. Попытки запоминать маршрут, делать когтями засечки на коре деревьев и камнях – также оказались бесполезными. То ли что-то было не так с памятью, то ли Йеро раз за разом сворачивала не там, то ли ещё что: засечки на пути либо находились в абсолютно рандомном порядке, либо не находились вовсе. На последнем маршруте после отметки с криво выцарапанной цифрой «3» должна была идти «4» – ведь путь лежал точно так же. Но вместо этого нашлась цифра «15», которой здесь вообще не должно было быть. Казалось, если ещё побродить по этому болоту, рано или поздно встретится надпись в духе «ты рак, удали игру» или нечто подобное. Не меньше раздражала и слабая цветность окружения, окончательно пропадающая, стоило отойти хотя бы на несколько метров от укрытия. С непривычки не удавалось в этих, размытых туманом градациях серого отличить одни объекты от других. Раздражал и сам этот белёсый туман, за пределами островка сгущающийся до абсолютно непроглядного. Создавалось полное ощущение, что игра – если это, конечно, игра – не хочет их отсюда выпускать, целенаправленно заруливая обратно, будто чего-то ожидая. Выбравшись на берег и отряхнувшись, Йеро устало хлопнулась на землю рядом с троллем. Тот дышал уже совсем ровно, будто просто глубоко спал, укрытый крылом своего коатля. – Ну и что делать будем? – поинтересовалась дракончик. Майя лениво приоткрыла глаз. Закрыла. – Ага, поняла, – кисло отозвалась Йеро. «Послушай. Но это же бред какой-то…» – Бланк поднимает голову, смотря в далёкое серое небо, скрывающееся за деревьями и краями расселины. На падающие всё под тем же углом тонкие лучики света, чудом не рассеивающиеся по пути до земли. Кажущиеся практически белыми из-за почти отсутствующего цвета. С пляшущими в них, если присмотреться, мелкими частицами окружающей среды. «Ничего не замечаешь, Йер?» Подставив когтистую ладонь под один из таких лучей, ниточками стекающих сквозь тёмно-серую листву, Бланк долго смотрит на блики света на чешуе, еле-еле отливающей голубовато-зелёным… потом снова поднимает взгляд наверх, вглядываясь в неподвижно застывшее, будто замершая текстура, плетение веток. «Не помнишь, сколько времени прошло?» А действительно, сколько? Судя по ощущениям, они блуждали здесь никак не меньше нескольких часов, если не сутки. Освещение за это время должно было уже сто раз смениться, просто от движения солнца за щелью. Возможно, должно было уже и вовсе стемнеть. Чего, по каким-то причинам, не происходило. Угол падения света ни разу не менялся за всё это время, и это могло значить… да практически что угодно, начиная от такого своеобразного наказания за выход за пределы карты – и заканчивая банальной паузой. О гораздо более кардинальных вариантах, вроде давно закончившегося матча, и думать не хотелось, хотя такие мысли настойчиво лезли в голову, рисуя одно объяснение краше другого. Перспектива застрять здесь навсегда как минимум не радовала. Можно было, конечно, взлететь за расселину, проверить… но внутреннее чутьё подсказывало, что делать этого не стоит. Ладно ещё если пространство опять вывернется лентой Мёбиуса и вернёт назад. Больше опасения вызывала возможность потерять этот самый путь обратно. Из всех пришедших на ум вариантов оставался один: сидеть и терпеливо ждать, пока Зак придёт в себя. Если придёт, конечно… Взгляд упал на союзника. На проступающие ободранные рёбра, покрытые странными прожилками. На залитую кровью и обожжённую серую кожу. На исполосованное лицо, полуоткрытый рот. Только сейчас стало заметно, что оба нижних клыка у тролля – если память не изменяла, у всех игровых персонажей этого вида должны были быть выступающие массивные нижние клыки, – были… обломаны? Подсев ближе и переборов непривычку – всё-таки, как-то неудобно было дотрагиваться до чужого лица, – Бланк осматривает нижнюю челюсть союзника. И подозрения подтверждаются в полном объёме: оба зуба были не то сколоты, не то спилены до уровня обычных. Можно было сколько угодно гадать, чем бы это могло быть, но что-то подсказывало: это явно не было добровольной процедурой, да и на обычную травму мало походило. В отличие от многочисленных шрамов, порванных ушей и отсутствующего глаза, на месте которого, при ближайшем рассмотрении, оказался вставлен гладкий каменный шарик: видимо, чтобы веко не западало. Интересно, как Зак'Кхан, при всей его безрассудности, выжил за пределами Арены. Там, где, судя по фрагментарному лору игры, практически нет возможности на возрождение, да и способности к исцелению – скорее редкий дар, чем нечто повсеместно доступное. И раздробленный многоликий мир за пределами этого гладиаторского ринга – не менее жестокий и злой, только ошибок не прощающий и второго шанса не дающий, о чём весьма недвусмысленно намекали биографии героев, только на первый взгляд выглядящие чем-то рядовым, если не сказать шаблонным для подобных миров. А, впрочем, они и были по большей части шаблонными, зачастую непродуманными и мало взаимосвязанными – бегло начёрканные сценаристами игры, «чтобы было». Большей частью игроков даже не читаемые и не запоминаемые. Но из этих, до дури стереотипных историй собирался образ внешнего мира за пределами Арены. С типичной фантазийной жестокостью, к которой все привыкли и которую почти никто не осмысляет – пока не задумается. Пока не представит её себе наяву. Вздохнув, Йеро запустила пальцы в размётанные рыжие волосы, кажущиеся сейчас почти серыми, потрепала всё ещё бессознательного тролля. Тот даже не шелохнулся, только всё так же размеренно и еле слышно дышал. Неужели для него полёт настолько важен, что ради этого он настолько рискует жизнью? Обычно это дети и ещё не поумневшие подростки лезут туда, откуда могут упасть. Они бегают через дорогу на красный, просто потому что это весело. Они без задних мыслей прыгают меж крыш, не боясь упасть. Они не верят, что с ними что-то страшное может случиться, пока первый раз не оступятся. Взрослые больше боятся смерти. Больше боятся потерять ради мимолётного порыва все те прожитые годы, что остались за спиной. Взрослые, но не дети. Дети боятся порой смерти близких, потому что боятся остаться одни. Но не своей. Они не задумываются ещё, что могут умереть – или одним неловким движением переломать себе всю оставшуюся жизнь. Ведь для них игра со смертью – всего лишь игра. До первого… и, обычно, последнего шага. – Дурачина, – пробормотала Йеро. – Что ж ты с собой делаешь-то? Никакого ответа, конечно же. Что ему снится – и снится ли вообще?***
Короткий пик, и вновь слышно гудение кулера под коробкой корпуса от системного блока. Экран оживает, кидая пляшущие блики на потолок. Снова зажглась настольная лампа, вместе с монитором чуть освещая комнату. На зеркальной поверхности экрана еле заметно отражается сам оффлейнер. Бледное лицо, ничем не примечательное, встрёпанные тёмные волосы, да усталый взгляд сквозь очки, устремлённый куда-то за экран. Вот потихоньку начинает прогружаться система. «Надеюсь, они поставили паузу». Серый дым от сигареты уходит под белый потолок, невольно напоминая о дымке облаков на небе. Или, скорее, всего лишь о смоге от заводских труб. – Опять куришь? – раздаётся голос матери. Хеликс оглядывается на мать, стоящую на пороге. Вроде и немного стыдно, как в детстве, а вроде и всё равно: мораль тебе читать уже не будут. Ты давно не ребёнок, а у матери давно седина покрыла волосы. Да и в собственных волосах порой мелькают седые нитки. – А… да. – А говорил, бросил. Смотри, не подпали ничего, – вздыхает мать. – Хоть бы курил не дома. Да, детство осталось далеко позади, а ты всё так же прожигаешь жизнь по вечерам, играя в игры. Ты-то никогда не полетишь. Так почему бы не потешить себя иллюзорными мирами. Этой дымкой и тенями на потолке.