***
Утро встречает их забрезжившим на горизонте сонной столицы персиковым бледным рассветом и руганью раздражённого ранним подъёмом Пепе, уже ждущего их под окнами дома вместе с относительно бодрой Сарой — не то не спала вовсе, не то продала кому-то душу, чтобы всегда выглядеть так хорошо. Чёрт её разберёт и уж точно не Гути, ввалившийся в минивен Кеплера и тут же уснувший, заняв все задние сидения, и Икер, отправивший украдкой зевающую Карбонеро на средние широкие сидения, клевавший теперь носом на переднем пассажирском. Пепе ругается, называя их сонными баранами, но успокаивается и даже начинает улыбаться расслабленно, когда Сара убеждает его свернуть с означенной дороги в сторону, где обнаруживается внезапно работающая в раннее рассветное время кофейню. С кофе дело идёт веселее: Карбонеро что-то бодро печатает, отстукивая пальцами по клавиатуре маленького нетбука очередную статью, не желая отходить от работы надолго, Пепе и Икер переговариваются, хотя последний, после бессонной ночи, с трудом прослеживает нить их разговора. До Порту, родного города Кеплера, ехать около шести часов по платным автодорогам, но когда ты скрываешься, открытые шоссе приходится менять на маленькие городские улочки и деревенские грунтовые дороги, где точно не встретятся камеры. На выезде из Мадрида тормозят на заправке, и пока Пепе выясняет с сонным кассиром, сколько эспрессо ему надо в кофе и что вообще такое эспрессо, Икер будит Чему, крайне недовольного таким положением дел, спровадив его на своё переднее сидение, и сам сворачивается в неудобный клубок, кое-как накрывшись тонким пледом, который они взяли с собой, и подложив под голову маленькую подушечку. — Сан Икер, расскажи им, — Касильяс вздрагивает и распахивает глаза, мигом растеряв навалившуюся за короткую дорогу сонливость и чувствуя заполошное сумасшедшее сердце в груди. Раньше Серхио утруждал себя хотя бы как-то обозначить своё появление, чтобы не пугать его, прежде чем начать разговор, но сейчас он, плюнув на усталость, сидит в проходе между дверью и вторым рядом кресел, подобрав под себя ноги и поглаживая его призрачной прохладной рукой по впалой щетинистой щеке. — Серхио, нет. С каждым часом, каждой минутой, проведённой на пути к Раулю, он укрепляется в вере в свою идею всё больше и больше, видя, как спокойно спит всего с одной таблеткой успокоительного (вместо прежнего блистера) Чема, как Пепе, хоть и скрывает это, превышает скорость там, где позволяет отсутствие камер и качество дорожного покрытия, чтобы только приехать быстрее, как Сара, никогда не знавшая Гонсалеса лично, тихо улыбается одними уголками губ, радуясь за, как она говорит, «своих мальчиков». Он не имеет право сейчас тормозить их своим состоянием, заставлять переживать излишне из-за того, что разговаривает постоянно с призраком мертвеца — единственным, кто дал ему силы подняться на ноги после аварии, дал верную цель — доказать, что это не было несчастным случаем, не было просто очередной аварией на скоростных шоссе Испании. Даже если это только голос в его голове, он говорил то, что сам Икер принимать отказывался в силу разных причин, убеждал в том, что ещё рано опускать руки. И сейчас он эгоистично цепляется за Серхио, за последнее, что от него осталось, только чтобы дотянуть до проклятого Лиссабона. А там — будь что будет. — Икер, ты думаешь, что переупрямишь меня, но этого не будет, — Рамос переходит на какой-то свистящий злой шёпот, подвигаясь ближе к нему, смотрит проникновенно глаза в глаза, но вместо привычного живого пламени на дне тёмно-карих глаз Касильяс видит только угнетающую пустоту, доказывающую, что это не может быть реальностью. — Я не позволю тебе умереть, глупая твоя голова, как ты вообще себе это представляешь?! Что я буду спокойно сидеть и смотреть, как ты совершаешь самоубийство ради хрен пойми чего?! Ты воо… — Сесе, тебя не существует, — Икер садится рывком, обхватывая лицо Серхио ладонями и склоняясь к нему, с каким-то больным оттенком мазохизма вглядываясь в пустые глаза, не выражающие абсолютно ничего, не отражающие для него целую вселенную. Пустота и снегом осыпающийся пепел сгоревших звёзд. — Ты умер. Ты не можешь требовать от меня жить, потому что тебя нет, — он вырывает слова из себя с болью и злостью, чувствую на веках застывшие слёзы, потому что произносить это даже так, про себя, пытка, не меньше. Рамос качает головой, исчезая так же быстро, как и появился, и Икер только сейчас замечает то, что всё это время было скрыто от него за спиной сидящего Серхио — пристальный взгляд сидящей перед ним Сары, чьё внимание он, очевидно, привлёк слишком резкими неосторожными движениями. Они смотрят молчаливо друг другу в глаза несколько секунд, а то и вовсе минут, Икер не возьмётся утверждать точно, пытающийся найти хоть сколько-нибудь убедительные аргументы, чтобы убедить Карбонеро, что с ним всё нормально и ему абсолютно точно не требуется помощь. — Ох, Икер, — Сара неожиданно вздыхает и, пересев к нему на задние сидения, обнимает за пояс, прижимаясь лбом к плечу, и растерявшийся Касильяс только и может, что на автомате склонить голову к ней, виском пристраиваясь на макушке. — Ты говорил с ним, да? — ей не надо уточнять, чтобы быть понятой — она всё уже увидела по его печальным влажным глазам и упрямо сжатыми, чуть дрожащими, белыми от напряжения губами. — Как давно? — С самой аварии, — сейчас отнекиваться уже нет смысла, позорное бегство никогда не прельщало его, и он, как говорят друзья, всегда был из тех, кто ценит прежде всего искренность. Лицемерно считать, что в ответ от него не ждут того же. — Это Серхио убедил меня тогда, что мысли о подстроенной аварии не паранойя, и надо продолжать искать. — Милый, но ты же понимаешь, что его на самом деле нет? — он кривит лицо и отворачивается. Именно поэтому он и не хотел рассказывать об этом никому, чтобы не слушать бесконечные нравоучения с полутонами бесполезной жалости к искалеченному безумцу. — Это только голос в твоём подсознании. Твой голос в твоём подсознании, Икер, — она одной рукой подхватывает ладонь Касильяса, сжимая крепко в жесте поддержки, — он не говорил ничего, что не знал ты сам, я уверена. — Но он спорит со мной. Убеждает в чём-то. Он ведёт себя точно также, как когда был жив, я не могу… — Икер вздрагивает, втягивая воздух судорожно. — Серхио говорит мне, чтобы я рассказал о нём вам, но я не смогу… Не мог этого сделать. Только не чтобы потерять его на совсем. — Эль Санто, — она мнётся, сомневаясь, но всё же вскидывает на него удивительно неуверенный, будто просящий взгляд, уже второй раз выбивая его из колеи за один разговор — настолько непривычно ему видеть обычно яркую смелую журналистку с поистине чудовищной хваткой такой, — почему ты так уверен, что он мёртв? — Что? — Ну, — Сара взмахивает в воздухе свободной рукой, за этим абстрактным жестом скрывая неловкость, — мы нашли Рауля живым и, вероятно, более менее здоровым, раз он в простой больнице, а не… Так почему ты так категоричен в отношении Серхио? Пока мы не нашли хотя бы его тело, разве не разумнее было бы не считать его погибшим заранее? Вполне возможно, что где-то рядом с Раулем мы найдём если не самого Серхио так или иначе, то хотя бы его след. — Если бы я позволял себе надеяться, Сара, я бы не выжил, — Икер качает опущенной головой, не глядя на неё. — Если бы ты не надеялся, нас всех тут бы не было, — Карбонеро осторожно целует его вначале в коротко в щеку, а затем — долго — в висок. — Не позволяй своим страхам убить Серхио раньше времени, потому что из того, что я слышала о нём от вас, он должен быть жив непременно. — Оптимисты редко доживают до взрослых лет, но я рад, что ты с нами, — она смеётся заливисто, звонко, но по-женски элегантно, легко шлёпая его раскрытой ладонью по бедру. — Ты не безнадёжен, это радует, — Сара улыбается ему, и Икер чувствует, как отцепляется, падая с грохотом, в его груди груз вынужденного одиночества, как бывало раньше, когда Серхио, читая его проще раскрытой книги, прогонял одними своими объятьями и поцелуями всех терзающих его демонов. Чехо был его солнцем, его бесконечно любимой звездой, незаменимой и невозможной, но, возможно, Карбонеро видит в Икере что-то похожее, что разглядел однажды Рамос, и видит не хуже. — Я не скажу Гути про то, что ты разговариваешь с Серхио, это только твоя ответственность и вопрос твоего доверия ему, так что решай сам. Но я всё-таки прошу тебя подумать о том, что он может быть жив. Возможно, хоть это убережёт тебя от глупостей. — Сара, оно будет кофе?! — орёт откуда-то снаружи крайне недовольный Чема, вызывая короткие смешки. — Будет! Тащи большой капучино! — отвечает самостоятельно Икер, и сжимает незаметно ладонь Сары, выражая признательность. Быть может, сейчас, и правда, станет легче.***
Следующую большую остановку делают где-то на пустыре в нескольких километрах Наррос де Маталаегуа, съехав на дороге, ведущей куда-то к заброшенным ранчо, виднеющимся на горизонте покосившимися постройками, с провалившимися выцветшими от времени стенами. Икер, как может, обрабатывает почти зажившие раны Хосе, вкалывает одни из последних ампул с лекарством, прижимая вату к месту укола и отправляет за едой к Саре с чистой совестью и ощущением выполненного долго, тут же раскуривая сигарету из стремительно пустеющей пачки. Здесь так тихо и мирно, что Икер, выпуская клубы белого дыма в прозрачный рябящий летней жарой воздух, забывает на несколько мгновений о том, что сюда их загнала едва ли не смертельная нужда скрываться. Тишина не давит — в кои-то веки он не чувствует потребности заполнить молчание разговорами с Чемой или Серхио, а сейчас ещё и с Сарой или Пепе. Ему хорошо так — присев на капот минивена, пока сзади его друзья, прячась в тени открытого багажника, делят заготовленные бутерброды и припасённый хитро улыбающимся Кеплером наверняка вредный настолько же, насколько вкусный фастфуд, пока он слышит их негромкие голоса, звучащие успокаивающей музыкой для его истлевшей переживаниями нервной системы, пока вокруг них нет ни души и никто не угрожает его семье. Касильяс затягивается глубоко, заполняя грудь табачным пьяным дымом. Он усмехается едко. Мёртвый космос, осыпающийся с пылающего пергамента пеплом пустых выгоревших звёзд, полон слепящего белого марева, скрывающего стыдливой, пропахшей табаком вуалью оставшуюся бессмысленную пустоту. Галактики внутри него, на холстах отражающиеся красками прекрасных сюжетных полотен, меркнут с пламенем дешёвой одноразовой зажигалки, будто доказывая, что большего-то никогда и не было, что он никогда не представлял из себя большего, чем дешёвые лампочки — подделки под звёзды. Спокойствие сменяется меланхоличной тоской, а за ней — раздражением. В голове голосом Сары отбивается мысль «Сесе может быть жив, а ты сдаёшься, идиот», заставляя буквально разрываться между трепетной хрупкой надеждой и жестоким реализмом, приобретающим оттенок гранитного непробиваемого упрямства. Сложно понять сейчас, даст ли что-то ему эта слепая наивная вера сейчас — закроет глаза, не позволив вовремя разглядеть стену, о которую он раскроит череп в бессмысленной попытке пробиться дальше, или вернёт спаленные бензиновым пламенем крылья. «Сесе может быть жив», — Икер не знает, почему раньше такое даже не приходило ему в голову, но полагает искренне, что всё дело в страхе — страшно поверить, страшно оказаться на пепелище, выискивая среди призраков следы жизни, страшно снова упасть. Но теперь вместе со страхом он чувствует смутное вдохновение, такое знакомое и родное, свежий ветер, разгоняющий гнилостный застоявшийся воздух, заставляющий воспрянуть духом и, избрав новую цель, к ней идти без компромиссов и остановок. Серхио говорил, что Икер в такой момент похож на гончую — породистую, гордую, опасную. Касильяс до сих пор не уверен, что это комплимент, но что-то определённо льстило то ли в тоне, то ли в восторженных взглядах, то ли в том, что после этого Рамос непременно тянулся урвать страстный жадный поцелуй, обнимая его так, будто не согласен делить ни с кем во всем мире. Шприц с ядом, запрятанный в складках вещей, уже не кажется таким привлекательным, и вера, как бы он ни противился, укрепляется в сердце, вытесняя мысли о самоубийстве. Он знает, что это только временно, и если рядом с Раулем не окажется хотя бы подсказки для него, Икер не выдержит. Не сможет больше. Сейчас он верить должен. Верить хотя бы в себя. — Сан, будь добр, выброси свою сраную сигарету и иди ешь! Нам и так ехать дохрена, тормозить некогда, — Пепе, вопреки словам, приносит ему огромный гамбургер (на взгляд Икера, ему будет достаточно и трети этого монстра, чтобы наесться), впихивая его в руки Касильяса, и улыбается широко, ловя его взгляд. — Ну уж нет, даже не смотри на меня так, ты съешь это целиком, иначе мы не поедем дальше. Хочешь ты или нет, будем тебя откармливать. — Пепе, это бесполезно, я… — Пепе, продолжай, вдвоём мы победим! — довольный возглас Сары подхватывается добродушным фырканием Чемы, с набитыми щеками требующим чего-нибудь, чтобы запить свой домашний бутерброд. — Хосе, возьми свой кофе в машине, что ты тут мычишь? Ну и что, что холодный? Ты сам его не допил. Нет, ну Хосе, это мой кофе в моём термосе! Гути ехидно посмеивается, не отдавая горячий напиток обратно, но Икер более чем уверен, что Сара и не пытается серьёзно отобрать, а Чема не пытается всерьёз сопротивляться. Касильяс улыбается слабо, качая головой, и смотрит то на них, то на посмеивающегося рядом Пепе, судя по всему, углядевшего то же, что и он сам. Надежду на лучшее.