Город на краю ночи

— Никогда не прельщайтесь женщинами! Помните: женщина — это низкое, мерзкое существо. Всегда, во все времена, существовал культ мужского тела и мужской любви, а женщина — это ничтожное создание, предназначенное только для продолжения рода. Истинный мужчина всегда заходил к женщине с отвращением, как на работу, только ради зачатия, потому что это и есть инкубатор для вынашивания детей! Одноглазый монах в белой тоге говорил не останавливаясь, и все, кто сидел в «Шалуне», кивали и поддакивали. — Всё верно… Всё так… — печально вздохнул Бонифаций и протянул монаху мелкую монетку. Грустный Кастор сидел тут же, в углу возле стойки. «Может быть, я и правда плохой? — подумал он, глядя на удаляющегося проповедника. — Может быть, мне действительно нужно было жить, как все ребята? А я всегда сторонился их, совсем не участвовал в их играх и вечеринках, и, конечно, они затаили на меня обиду. Нужно было, наверное, позволить Оливеру трахнуть меня? Может быть, тогда бы они отстали? Оливер — дерзкий мудак. Но красив! Тело красивое, загорелое, и волосы густые, золотые, кудрявые… Может быть, и вправду стоило бы потерпеть немного?» — Вон они, опять пришли! — шепнул Кастору Бонифаций. Кастор устал, и ему не хотелось вставать, но он всё равно приподнялся и увидел эту странную парочку — здорового взрослого мужика и тонкого, коротко стриженного юношу. Они приходили редко, где-то раз в неделю, всегда садились за один и тот же столик и молча ели острый суп с морепродуктами. Всем было известно, что этот здоровый мужик с усами и бородой — он в этой паре пассив, а тонкий пацан — актив. Мужик всегда долго целовал тело пацана с ног до головы, и потом, насытившись вкусом молодой плоти, ложился на живот, отдавая на проёб свой крепкий волосатый зад. — Вон он, пришёл. Собирайся! — засуетился Бонифаций. — Кто пришёл? Куда? — Ты забыл, что ли?! Я же предупреждал тебя ещё вчера. — Может, и забыл… — буркнул Кастор. — Он на машине, зайди потихоньку за угол и садись. Не бойся. Он привезёт тебя обратно. Кастор хмуро посмотрел на Бонифация, но всё же повиновался. Хоть убей — он не помнил, чтобы ему говорили о какой-то встрече. В маленькой машинке было совсем не тесно и очень хорошо. Блаженно работал кондиционер. Мужчина-водитель был худой, почти лысый, в красной майке. Молчаливый и за рулём аккуратный. Машина долго петляла узкими дорогами, пока не выехала к большой смотровой площадке с родником, спрятавшимся в бурных зарослях. Солнце стояло в зените и выжгло всех людей не только с площадки, но и с дороги. На небо больно было глядеть. Замерли камни и жухлые колючки. Далеко внизу сияло море. Мужик вогнал машину в самые заросли и попросил Кастора пересесть на заднее сиденье. Кастор не боялся, он доверял Бонифацию, на какую-нибудь жесть Боня его не подписал бы. А вот на заднем диванчике было уже тесно. Кастор сел спиной к левой двери и вытянул ноги на сидушке, так что ступни его высовывались из двери напротив. Лысый спокойно подошёл к его ступням и сел на корточки. Снял сандалии и начал разминать пальцы ног. «Врач он какой-то, что ли?» — недоумевал Кастор. Они оба молчали, и в этом молчании, под плеск родника и стрекучий шелест цикад, лысый наминал ему ступни. Такое у Кастора было в первый раз, и ему понравилось. Вообще, оказалось, что массаж — это прикольная штука. Вдруг лысый облизал фаланги его пальцев на правой ступне. Кастор дёрнулся, было скользко и щекотно одновременно. «А! Так вот оно что — слышал я о таких извращенцах! Ну пусть лижет, если ему приятно. Только вот щекотно!» И лысый лизал. Начинал с самого низа, почти с пятки, и, ничего не пропуская, доходил языком до самых подушечек пальцев. Водил языком, целовал. Потом и вовсе начал сосать — сначала самый большой палец, а потом и вовсе взял в рот все остальные. Кастору было скучно. Он лежал, разглядывая потолок машины, и грустил. «Разве это мне нужно? Мне бы найти человека, друга… Мне бы что-нибудь… Чтоб душевно было… А не этого пяткочесальшика», — думал он, краем глаза смотря, как лысый, высасывая пальцы, дрочит себе член. Лысый засопел, затрясся, заглотил весь верх стопы и кончил. Кастор тоже облегчённо вздохнул и тут же сел. Когда возвращались назад, Кастор был в плохом настроении. Что-то нервировало его, он сам не понимал, что именно, и от этого нервничал ещё больше. Когда он уже выходил из машины, лысый окликнул его, и Кастор нервно дёрнулся. — Вот, возьми, — улыбнулся лысый и протянул ему несколько монет. — Спасибо тебе. Ты часто бываешь в этом кафе? Может быть, если хочешь… Мы могли бы ещё встретиться… Встречаться время от времени. Кастор отбрехался какой-то глупостью, и, сжимая монеты, быстрым шагом пошёл в горку, к самым крайним домикам, выше которых были только горы. В какой-то момент он не вытерпел и рванул бежать, но тропинка была так крута, что он быстро запыхался. Заскочив в унылую лавку и купив большую бутылку пива, Кастор пролез между домами, перепрыгнул через пучок ржавой колючей проволоки и оказался у собранной из стальных листов конуры. Двери тут не было, висел только кусок линолеума. Не было и стёкол в единственном окне, и стальной квадрат смотрел прямо на море внизу. В углу на полу, на газетах, отвернувшись лицом к железной стене, спал худой человек. — Старикам с вещами на выход! — улыбнувшись, скомандовал Кастор. Человек зашевелился, сел и осмотрелся. — Ты? Уродский сын уродского родителя… Выметайся! — А я вот что тебе купил! — ещё шире улыбнулся Кастор и бухнул на стол запотевшую литровую бутылку. Лицо мужчины изменилось, казалось, он сейчас заплачет от умиления. — И вот ещё… — Кастор сыпанул на стол горсть крошечных вяленых анчоусов. — И вот ещё! Радуйся! Я сегодня щедрый! — И Кастор вытащил пакетик с махоркой. Мужчина умыл лицо в тазу и сел на пластмассовый пивной ящик. — Лучше бы ты потратил эти деньги на подарок молодому мальчику… — прошептал он, неотрывно смотря, как Кастор наполняет пивом стеклянную банку (бокалов у него в лачуге не было). — Я выброшу её в окно, — подняв бутылку, пригрозил Кастор. — Но-но! Не балуй! — Мужчина потянулся к Кастору. — Разве я что-то такое говорю… Ведь я не за тем только, лишь чтоб обидеть… Или в таком духе… Но ведь это правда. Молоденькие мальчики, они же совсем как девушки. И голос у них похож… и… Да и всё остальное. Как по мне — юноши даже интереснее… — Но мне не нужны юноши… — Кастор навалился на стол. — Говори адрес! Мужчина молчал. Быстро состарившийся от нищеты, он был плешивый и небритый. Его печальное лицо было изрыто глубокими морщинами. Он тихо сидел и смотрел, как по запотевшей банке скользит слеза, и казалось, что и его выцветшие глаза тоже слезятся. Он смотрел на пивную шапку с благоговением, как на спасительное лекарство или волшебный нектар. Похоже было, что от созерцания он получает больше удовольствия, чем от пития. Кастор взял один скрюченный сухой анчоус, принялся отрывать от него кусочки и отправлять их в рот. Это был Антоний, и когда-то, в другой жизни, он работал осеменителем и всегда имел на кармане большие деньги. Говорили, что он был отцом шестисот мальчиков, а родившихся от него девочек никто не считал. Сам же Кастор своими глазами видел государственную справку, что от Антония родились восемьдесят мальчиков, все с очень хорошими размерами, все жили во Второй Линии. Но потом пришла старость, мужская сила Антония ослабла, он всё пропил, его отовсюду выгнали, и так он оказался тут, на самых задворках вселенной. Антоний утёр испарину с морщинистого лба, сделал несколько глотков пива и закрыл глаза. — Не нужны тебе бабы, — заговорил он, помолчав. — Поверь мне. Во-первых, ну посуди сам, где ты её найдешь? Как ты с ней будешь жить? Ведь это же немыслимо! Никто тебе не позволит этого делать! И государство в первую очередь не позволит! Кастор только сейчас заметил, что рубашка Антония вся уже измахрилась и почернела от пота и грязи. Кастор встал и с единственной полочки, где стоял помазок, мыло и свеча, взял фотокарточку безымянной девушки с тонкими иссиня-чёрными волосами и большими серыми глазами, она сидела у открытого окна. — Ты любил её? — спросил Кастор. — Любви не существует… Это всё мечтания человеческие. — А почему тогда хранишь это фото? — Продаю. Покупай, — отмахнулся Антоний, допивая пиво. — Сколько?! — неожиданно обрадовался Кастор. — Вот всё, что у меня есть. — Он высыпал перед Антонием все полученные от лысого монеты. — Но ты учти, мне ещё нужны деньги… Сходить… Ты обещал! — Обещал, обещал… — вздохнул Антоний и выбрал несколько монет на вино. — Оставшегося хватит? Говори адрес! Не крути яйца! — Иди на старое кладбище, в самый низ, там ещё родник в виде головы. Увидишь дом с зелёной крышей, скажешь, от меня. Отдашь им все вот эти монеты, они пустят тебя на полчасика к бабе. Кастор метнулся к двери: — Но всё же! Почему хранишь это фото?! — Не поймёшь… — А! — фыркнул Кастор, — ты и сам уже всё забыл, алкаш! — Смотри там осторожнее! А! Уже сбежал… Ветрогон заполошный. Было страшно и весело. Кастор нёсся к парку, где было кладбище. Уже темнело. Душно было невмоготу. Где-то в душе ещё опасливо ныли мысли, что делать этого не стоило, но деньги уже были заплачены, и Кастор беспощадно уничтожал в себе любую нерешимость. Возле старого платана на куске скалы действительно была вырезана бородатая голова, изо рта которой текла сонная струйка холодной воды. В крохотном озерце квакали жабы. В сумерках прятались загадочные плиты надгробий. Кастор напился, умылся и с колотящимся сердцем подошёл к большому дому с зелёной крышей. Тут же залаяла собака. — Погадать тебе? — добрым голосом спросила вдруг появившаяся на крыльце бабка. — Вижу, с желудком проблемы у тебя. — Я от Антония, — кашлянув, признался Кастор. Бабка тут же нахмурилась и ушла. Долго никого не было, но вот появился мужик в жандармских штанах старого образца, и скомандовал: — Деньги! Кастор протянул ему все потные монеты. — А она какая? Сколько ей лет? — задыхаясь от возбуждения и страха, спросил Кастор. — Вон в ту комнату проходи! Кастор прошёл по чистому тёмному коридору и зашёл в маленькую комнату. Тут был диван, приятно работал вентилятор, и на стенах висели картины с обнажёнными женскими телами. Она тоже была тут! Она! Кастор замер. Девушка… Женщина… Среднего роста, со светлыми короткими волосами, в коротком халатике. — Ложись… — просто сказала блондинка, погладив ладонью диван. Кастор молчал, не двигаясь. Всё скрывал проклятый полумрак, а он хотел видеть! Прежде всего, видеть её лицо, живое лицо! И главное — обнажённое женское тело! — Иди сюда, раздевайся. — Девушка села на край дивана, притянула к себе Кастора и стянула с него шорты. — Я хочу потрогать. Хочу… посмотреть… — промямлил Кастор, но тут же член его оказался во влажном рту, и он забылся. Было очень тихо, и он боялся к ней прикоснуться и только смотрел на её белые волосы. — Нет! — пересилил себя Кастор. — Я хочу посмотреть на… грудь… Я! Он хотел отстранить её голову, но белые волосы вдруг поползли назад, и под ними… Под ними оказались ещё одни — тёмный короткий ёжик. Кастор задрожал от ярости и резким движением распахнул халатик. Там была эта штука… Женская штука из двух чашечек со сложным названием, которое он всегда забывал… Этот натитьник, под которым должна была прятаться нежнейшая бело-розовая грудь, он видел такое на извращённых фото. Ради этого всё и затевалось, но тут не было ничего, кроме кучерявых тёмных волос. — Деньги! — побелев от ярости, зашипел Кастор. — Мои деньги — назад! Коротко стриженый плешивый мужик, зачем-то напяливший на себя женское одеянье, вскочил и кинулся к двери. — Деньги верните! Тут же показался амбал в жандармских штанах. — Всё. На выход! — И стал выталкивать Кастора прочь. — Деньги! Мои деньги, ну отдайте хоть половину! — возмущался Кастор, хоть и знал, что деньги потеряны навсегда. — Деньги верните! — вскрикнул он в последний раз и тут же вывалился в ночь. — Обманули! Обманули, твари! Кастор схватил кусок ракушечника и разбил им одно из окон проклятого дома. Тут же в проходе показался здоровяк с ружьём в руках. Кастор бросился в парк и пропал.