Город на краю ночи

Кастор спал, и ему снилось, будто бы он хочет спать. Это было грустно и изматывающе. Он плыл в чём-то мутном и далёком, пока его не разбудил грохот. В сумерках реальности на него накинулась тень и стала душить его. — Я убил его! Убил! Кастор замер, во все глаза всматриваясь в тёмную фигуру. — Я его убил, я его убил! Кастор начал дышать и, немного придя себя, вырвался из рук Гектора. Лампа никак не включалась, а потом и вовсе упала на пол и разбилась. — Убил! Ты слышишь?! — Схватившись за голову, Гектор повалился на пол. Кастор посмотрел сквозь стеклянные стены на море. Скоро уже должен был быть рассвет. — Я знал, что этим всё и закончится! Знал! — обливаясь слезами и кусая кулаки, вопил Гектор. Кастор вскочил с кровати и кинулся на улицу, Гектор бросился за ним. Несмотря на темноту, море было бодрое и свежее. Слегка штормило. И парк, и всё имение спали в темноте, и нигде не было ни звука, ни мысли. Стеклянные двери в куб-доме Гектора были распахнуты. Где-то в углу одиноко горел опрокинутый торшер. — Вот оно! Вот! — вскрикнул Гектор и, вцепившись себе в волосы, упал на колени. На полу рядом с разворошённой кроватью было несколько крупных капель крови. У Кастора неприятно закружилась голова. Затошнило. — Уже ничего не поделаешь! Уже ничего не вернуть! Но это ночь! Это всё сон! Сон! — завыл Гектор и начал бить себя в грудь. Зачем-то опустившись на четвереньки, Кастор пополз по полу за большими каплями тёмной крови. Из-за открытых дверей отчётливо слышался шум волн. Море из чёрного стало синим. Гектор взвыл сильнее обычного и разбил что-то стеклянное. Капли вели в ванную комнату. В мраморной ванне лежало обнажённое тело. Глаза открыты. Лицо и волосы бледные, а ниже… Вся грудь, весь живот в алых поцелуях смерти — порезах… Кастор вдруг поймал себя на мысли, что не выдержит такого зрелища. В ванной вспыхнул свет, и зашумела вода. Кастор поднялся на ноги. Валентин стоял около умывальника и смотрел на себя в зеркало. Нос его был разбит, и весь живот и пах — всё залило кровью. Он молча обмывался, а потом ещё долго засовывал в ноздри вату. Увидев Кастора, он обтёрся полотенцем и, схватив с полочки ножницы, пошёл на Гектора. Кастор вцепился ему во влажные руки. — Пусти! Я его заколю! Заколю! Я его порежу! Я его ненавижу! — орал, вырываясь, Валентин. Ярость изуродовала его лицо. Нежный ангел исчез, остался безумный урод. Синие краски ушли. Море стало голубым. Небо засияло, и начался рассвет. Гектор плакал, стоя на коленях, Валентин рычал что-то страшное, а Кастор молча с ним боролся. Когда тело Валентина устало и обмякло, Кастор кинул его на диван и вышел. Дышалось уже совсем по-утреннему. Из моря поднималось густое красноватое солнце. Сейчас оно не было таким раскалённым, и на него ещё можно было смотреть. Кастора потряхивало. Он зашёл в воду, и его с головой окатила тёплая пенная волна. За ним, прихрамывая, приплёлся Гектор. Вздрогнул, остановился и долго смотрел на дом, но там всё было тихо. Валентин, наверное, уснул. Кастор, весь мокрый, вышел из пены и сел на сухую гальку. — Всё это плохо кончится… — проговорил Гектор. Он тоже зашёл в воду, и прополоскал руки и лицо от крови. Сел рядом с Кастором и задрожал. — Это мучение. Это болезнь… Я болен, и я знаю это! И с каждым днём мне становится всё хуже. Не знаю, на сколько меня хватит. Кастор не смотрел на него. Кипарисы на скалах так красиво сияли в утреннем золоте рассвета, что он решил думать только об этой красоте. — Я должен был отпустить его… Мне не нужно было даже связываться с ним. Но теперь уже поздно! Уже всё решено! Гектор болезненно вскрикнул, схватился за голову и повалился на гальку. — Чем больше я люблю его — тем больше ненавижу! И чем больше ненавижу, тем сильнее люблю! Волны шумели и пенились. — Ты знаешь Аврелия? Читал его стихи? Он принял яд вот на этом утёсе. На закате. И умер. Его нашли только утром. И каждый день я думаю об этом. Каждый день эти мысли сами всплывают у меня в голове, и всё чаще и чаще! Раньше я боялся их, но сейчас уже устал, и мне всё равно! — Гектор вдруг вскочил и швырнул в волны горсть камней. — Но ведь нету моей вины! — закричал он. — Ведь я-то не виноват! Ведь если он всё это делает специально! Почему же я-то должен умирать?! Кастор, тяжело дыша, посмотрел на него исподлобья. — Но я не могу… Не могу с этим справиться! Мне хочется его любить! До безумия хочется! Но когда я превозношу его, когда смотрю в его глаза, — мне хочется его разорвать! Потому что он… Потому что он всё равно сам себе на уме! — Гектор задышал, словно в приступе. — Холодная… Холодная пустая змея! Он пройдёт мимо моей могилы, даже не взглянув на неё! — И заплакав, Гектор протянул руку к Кастору, что бы тот обнял его. От Гектора разило перегаром, и Кастор хотел отвернуться, но тот был так жалок и беспомощен, что Кастор обнял его, утешая. Поглаживая Гектора по плечу, Кастор увидел, как из парка вышел парень и пошёл прямо на них. Подойдя к Гектору, он что-то прошептал ему на ухо и протянул конверт. — Вот тебе. Письмо… — успокоившись, вздохнул Гектор. Кастор не понял. Он никогда раньше не получал писем. — Ладно, уже рассвет, а у меня дела… И ты будь готов, вечером будет небольшое мероприятие, ты приглашён.  Гектор поднялся, похлопал Кастора по плечу и ушёл вместе с парнем. Кастор проводил их взглядом и с нехорошим чувством вскрыл конверт. Ветер с солёными брызгами трепал листок, и он вцепился в него двумя кулаками. «Привет! Пишу тебе и не знаю, дойдёт ли. Как ты там? Как здоровье? Сказали, что тебя увезли на скорой, но в нашей больнице тебя не было. Какой это всё ужас! Две недели уже прошло, а как вспомню, сразу трясти начинает. Бонифаций вообще чуть не помер от инфаркта, когда прибежал и всю разруху увидел. Но господин Гектор хорошо заплатил, так что уже всё восстановили, и даже стало лучше, чем прежде. Ты представляешь, под старым платаном до сих пор тёмное пятно от пожара, и воняет автомобильной дрянью! Ужас! Отец очень злится на тебя. Очень сильно кричал и ругался, когда узнал, что ты не сможешь отрабатывать в трактире. Теперь пьёт гораздо меньше, вообще почти не пьёт. Злой, хуже собаки! Приходили ребята твои, с кулачной школы, спрашивали про тебя, а я даже не знаю, что о тебе говорить. Старый мудак Флавий зачем-то распускает слухи, что это ты виноват в той аварии и что тебя, мол, посадили. Напиши, пожалуйста, всё четко, где ты, как ты, как здоровье. И главное — когда вернёшься?! Марк-матерщинник умер на днях. Поел в трактире у Старого рынка, отравился рыбой, слёг, несколько дней промучился и помер. Вот вчера только хоронили его. Говорят, он и так больной весь был, а эта рыба тухлая его вконец доконала! Не знаю даже, что ещё написать тебе. Всё у нас как и всегда. Напиши ответ побыстрее! Марций». В своём стеклянном кубе-комнате, Кастор перечитал письмо ещё раз. — Две недели? Неужели прошло уже две недели?! Ну, получается так! Из ноги Валентина уже вытащили все спицы. Да и задница у меня заросла и привыкла. Теперь нужно просто расслабиться, медленно досчитать до ста, и тренер кончит. Хм… Две недели! И куда так быстро летит время?!