Недооцененная свобода

Раздается противная сирена, напоминающая мне о подъеме. Видит Бог, я не хочу вставать, не хочу есть, не хочу ничего... Сегодня во мне просыпается некое беспокойство, хотя я должна была уже привыкнуть ко всему, что тут творится, но как к этому привыкнуть??? Я не смогу даже по истечению срока моей отсидки. А еще кажется, что с моим появлением прекратили насиловать других потерявшихся, так как все перекинулись на меня... Одним словом, сегодняшнего дня я боюсь больше, чем всех остальных дней. — Принцесса? Почему ты еще в кровати? — из моих мыслей меня вырывает подруга, — Вставай, а то огребешь незаслуженно. Да, охрана могла с нами сделать тоже что угодно, даже избить до полусмерти. — Да, я встаю, Рей, — невыспавшимся голосом отвечаю и начинаю подниматься. Медленно, ощущая, как моя голова раскалывается от недосыпа. — Ты опять не спала? — серьезно, но волнуясь, спрашивает шатенка. Я никогда не вру подруге, могу что-то умолчать, но лгать – никогда. Кому я еще смогу тут доверять? Киваю головой и плетусь к раковине. Хорошо, что она находилась у нас в камере, встречаться с другими заключенными поутру хуже смерти. — Так нельзя, ты угробишь себя, принцесса! Замечаю открытую дверь камеры. Скорее всего, ее уже успела открыть Рейвен. — Какая разница? Если не я себя, то меня кто-то, — отвечаю я, справляя все свои дела на толчке, благо, и он находился в камере. Рейес в этот момент натягивает робу, тихо вздыхая, а затем копается в своих вещах. Я перехожу к чистке зубов и умыванию. Полчаса, как многие скажут, – это много, но не я. Для меня это всего лишь миг моего спокойствия. Всматриваюсь в зеркало. Такое чувство, что на меня смотрит из него чудовище: бледная кожа, синяки с мешками под глазами, кое-где мелкие шрамы. Они незаметны издалека, но вблизи их видно. Синяк на подбородке еще не успел пройти от последнего моего телесного насилования. И если все получают удовольствие, меня трахая или заставляя меня их вылизовать, то Нию возбуждает то, как я корчусь от боли, когда она применяет на мне грубые и жестокие приемы из БДСМ... От них остаются синяки, ссадины и, возможно, впоследствии шрамы. Шрамов у меня много по всему телу, но внутри еще больше. Ощущаю, что что-то холодное опускается на мою шею и ключицу. Вздрагиваю. — Прости, принцесса, — извиняется подруга, замечая мою взвинченность от прикосновений.— Я не хотела причинить тебе дискомфорт, но я хочу поздравить тебя с днем рождения! Я помню о нем. Опускаю взгляд и вижу на своей шее кулон в виде крылатого ангела с мечом в одной руке и крестом в другой. Таких я еще не видела с мечом, какой-то боевой ангел... Хотя, как я слышала, все ангелы – пацифисты. Мне кажется, это серебро, хотя я могу и ошибаться. — Рей, не нужно было... — произношу я, обхватывая кулон рукой и собираясь его сорвать. Я не могу принять такой дорогой подарок даже от подруги... Тем более, сегодня же его отберут, как это было с часами моего отца в первый день. Шатенка накрывает мой кулак своей рукой и практически умоляет меня. — Оставь его себе, принцесса. Я верю и моя мама верит, что этот ангел сможет защитить тебя, избавить от боли и страхов... Наши ангелы нас покинули в тот момент, когда мы совершили убийство, подняли руку на человека, сотворенного не нами. Это самый страшный грех. — Ты же знаешь, я не... — пытаюсь напомнить, что я не убивала никого. — Знаю. Значит, ты сильно сбилась с пути, совершив тоже в своем роде грех. Вспомни десять заповедей. Не укради – одно из них. А пособничество – это то же самое, — Рей аккуратно стягивает мою руку с кулона. — Ты не веришь в это все, но доверься мне в том, что этот ангел извне способен на многое. — Я все равно не могу его взять, Рейвен, — отказываюсь, но руку больше не поднимаю к кулону. — Это слишком дорогой подарок. — Сможешь, принцесса. И я тебе его же не навсегда дарю, а именно на тот момент, пока ты здесь, пока он тебе нужен, пока ты нуждаешься в чужой защите, — почему-то мне кажется, что эти слова подруга говорит специально только для того, чтобы я его взяла. — И поверь, когда-нибудь и ты станешь для кого-то дорогим подарком. На эти слова я практически шиплю на сокамерницу, совсем не понимая, что она имеет в виду. — Я не вещь! — да, после перенесенных шоковых состояний я слишком рьяно на все реагирую. Шатенка отходит от меня, но совсем не обижается, убирает свои вещи назад в тумбочку. — Извини, принцесса, я совсем не это имела в виду. Я говорю о том, что и у тебя появится такой человек, как у меня Анья, который полюбит тебя всей душой и сердцем. Фыркаю. — Мне никто не нужен! — слышу вторую сирену, которая оповещает нас, что мы должны собраться на пересчет. — Ну вот, мы опаздываем. Шустрее, принцесса! — подгоняет меня Рей, выбегая, а я влетаю в робу, подтягивая ее на талии и уже по дороге натягиваю рукава. Успеваю. Правда, пока остальные собираются, пытаюсь застегнуть проклятый замок, который так и норовит разойтись на моей груди... Сминаю грудь и закрываю замок до конца, в этот момент и начинается перекличка. Охранники нас называют по номерам на нашивках на нашей робе. Из прямой линии осужденных слышны: Я! Здесь! Здесь я! Тут! Я тут! Присутствую! Одним словом, кто на что горазд. Далее вызывают одного любого заключенного, и тот в течение десяти минут показывает элементы утренней зарядки. Все повторяют, но со стонами, с недовольством. Кто этого не делает, получает полицейской дубинкой по почками или совсем не легкий заряд электрошокерной палкой в спину. Далее происходит то, что случается редко: новые поступления. Новые потерянные или обслуга, ибо места мамок уже все заняты, а пост передается кому-нибудь из обслуги каста, если мамка выходит на свободу. В каждой группировке разное количество человек. Каст может состоять только из мощных, но тупых на голову женщин, либо в касте присутствуют и умные, и мощные осужденные. Так что по-своему каждый каст – сильная группировка. Если тут начнется резня, не выживет никто. Но резня не начнется, так как наши ошейники быстро приведут в действие. Сегодня пять новеньких. Шестьсот один – русоволосая с хилой косой чуть ниже груди. Мое шестое чувство подсказывает по ее добрым глазам, что она одна из нас, потерявшихся. Шестьсот шесть – темноволосая с длиной косой на правом боку, слева волосы распущены. Взгляд ненавистный, и, похоже, по дороге ее слегка помяли, о чем говорит ссадина на ее лбу. Возможно, будущая обслуга. Шестьсот девятнадцать – брюнетка с пучком из волос на затылке, ниже волосы распущены. Взгляд нагловат. Сто процентов обслуга, ведь мамкой сходу не стать. Шестьсот пятьдесят три – Господи, да она еще ребенок! Ей хоть восемнадцать есть? Хотя примерно в таком возрасте я сюда и попала... Темноволосая девушка с длинными кудрями как у русалки. Потерявшаяся... Печально оповещает мой внутренний голос. Я, конечно, могу и ошибаться, и, возможно, кому-то повезет так же, как и Рейвен. Сто три – пепельная блондинка с короткими волосами, как у парней. Не знаю, по мутному взгляду ничего не понятно. Либо обслуга, либо потерявшаяся. Новых заключенных распределяют по отсекам, затем камерам, а мы идем выполнять свои обязанности. Я, правда, замечаю, что одну провожают в наш отсек. Хорошо или плохо? Еще ничего неизвестно. И да, насчет номеров осужденных: при освобождении одной этот номер вручается новой заключенной. В мои обязанности входит утренняя натирка полов в коридорах, есть зэчки, которые делают это и вечером. Наливаю ведро воды под пристальным присмотром охранника, ощущая его взгляд на моей заднице. Противно, но с охраной у меня проще как бы... Меня не ебет весь штат из сотрудников тюрьмы, а только один. Охранник Коллинз. Возможно, у них тоже какие-то свои правила не трогать занятых зэчек... Но похотливые взгляды я все равно ловлю. Даже это мерзко! Господи, да посмотрите на мое лицо, в кого я превратилась за этот год! И тогда желание сразу отпадет. Хах, наверное, поэтому Коллинз меня трахает раком... Всех волнует только тело, а на голову можно и пакет одеть. Хотя, может, это мне так кажется, возможно, я сама себе противна стала... Рейвен же до сих пор видит во мне какую-то принцессу и не ужасается при взгляде на меня. Мою полы также под присмотром. Швабры тут короткие, поэтому иногда приходится и нагибаться. Нагибаюсь, и меня сразу сшибают, как будто бульдозер задевает мой зад. Плюхаюсь на пол пластом, задевая ведро, которое разливается, пропитывая мою робу грязной водой. Сил плакать нет, это не так страшно, но не менее обидно. Ведь нужно опять все перемывать и еще переодеваться. И ходить весь день грязной, ведь душ я не смогу посетить днем... Оборачиваюсь, слегка приподнимаясь. Сучка из каста Нии – Онтари, которая грезит стать такой же изращенкой-мамкой. Она посмеивается, но пропадает с моих глаз. Перевожу свой взгляд на охранника, замечая, как Джаспер отвернулся, делая вид, что ничего не заметил, а это я сама неуклюжая. И как им удается подчинить и охрану? Все же несколько капель слез я проронила. Вытираю мокрой рукой физиономию, тем самым пачкая лицо и делая его влажным полностью; домываю, а потом иду переодеваться и умываться, сдав свою робу в прачечную. Прием пищи я боюсь не меньше: хоть охранники и рядом, но унижать друг друга они разрешают заключенным. Беру поднос и иду к столу, где сидит новая осужденная. Та самая девочка, номер я уже ее не помню. Она не ест, а тихо плачет, глаза красные от слез. Похоже, до нее уже добрались. Боже, у меня сжимается сердце, я вспоминаю себя на ее месте, как мне было тогда больно. Когда такая боль впервые, она кажется ужасающей, как будто бы ты сразу оказался в аду. Но со временем ты понимаешь, что горящий котел и ты в нем – это еще цветочки. Даже не знаю, как ее успокоить, но я хочу это сделать всем сердцем. Может, душа во мне еще не совсем сдохла. — Малыш... тебе нужно поесть, — глупость, но она поднимает на меня заплаканные глазки, и в них зарождается луч надежды. Нет, я не он. Я такая же потерявшаяся, как ты, нашептывает мой внутренний голос. — Я – Мэди, — представляется дрожащим голоском это чудо. Я пытаюсь тоже назвать свое имя, но меня грубо перебивают. — Соска, отстань от нее. Это не твое дело! — я поднимаю свои глаза, когда мне указывают мое место, и сразу пугаюсь. Онтари. — Это тебе маленький подарочек от нашей мамки. Ния придет сегодня за тобой. Сучка укладывает на стол половину черного хлеба, на котором из мелких кусочков сахара написано: «С днем рождения, лесбиянка!» Воткнутые спички соединены головками друг с другом, и шавка Онтари одним махом поджигает их всех. — Не забудь загадать желание, дырка, — произносит с сарказмом она и покидает нас. Ощущаю, как стол задрожал, понимаю, что дрожит эта новая девчонка. Раздражаюсь и спихиваю этот хлеб на пол, а потом меня одолевают слезы. Она все-таки вспомнила... Мэди пугается, вскакивает со своего места и быстро покидает меня со своим подносом. Уйти из столовой мы не можем, пока не закончится время принятия еды. Я не успеваю спрятать свое лицо в ладони, как кто-то проходит со спины и резко опускает мою голову в кашу. Мне все равно, кто это, ибо меня накрывает истерика... Как я и говорила, мне не дадут пережить этот траурный день спокойно, то и дело издеваясь. В обычные дни меня унижают значительно реже. Беру салфетки и начинаю вытирать кашу со своего лица, смешивая ее со слезами, при этом ощущая на себе взгляды, и слышу злорадный смех отовсюду. А еще только утро... Ничего не поев, как только заканчивается время пребывания в столовой, я практически несусь в библиотеку, чтобы там спрятаться хотя бы на несколько часов. Но и здесь сегодня мне не везет... Мне подставляет кто-то подножку, и я лечу носом в пол, конечно, его разбивая. Хлыщет кровь, слезы из глаз после звездочек, когда я пытаюсь встать хотя бы на четвереньки. — Заключенная триста сорок пять! — сквозь смех слышу голос ненавистного мне охранника. — Быстро убрать тут все! Или карцер тебя ждет. Одна из мамок, которая тоже не прочь надо мной поглумиться. Мне помогает подняться Коллинз, протягивая платок. Я трясущимися руками затыкаю свой нос в надежде, что тот отправит меня в медблок или проводит, но нет. Он ведет меня в одну из каморок, где хранятся тряпки, ведра, швабры, и я знаю для чего. Господи, я молю тебя о пощаде... Лучше отправь меня в ад, чем терпеть это все... Придерживаю платок и чувствую, как с моих рук стягивают робу... Молча реву, дышу через рот, ибо нос забит кровью и соплями. — Ну, зэчка, не плачь, — похоже, его не возбуждают мои слезы и вздрагивание всего тела. — Ты же знаешь, я ненавижу их! Он повышает тон и резко вбивает в меня свой член. Новый поток из моих слез орошает лицо, платок... Мне очень больно, невыносимо больно. Хуже даже, чем когда вам заточку втыкают в живот, я это знаю, я это уже проходила. У меня там все сухо, похоже, и его член даже раздирает, не давая возможности двигаться во мне... А у меня уже все там горит огнем. Коллинз нагибает меня, расставляя ноги шире, насколько позволяет моя роба. Слышу звук от плевка, и его мокрые пальцы входят в меня, пытаясь увлажнить. Эти слюни как кислота на мое горящее влагалище. Я громко вхлипываю, он слышит это. Мне кажется, он в гневе, но я не могу не плакать, это так больно... Зато боль от носа я уже не чувствую, а по моей руке медленно стекают кровавые сопли... Он правда зол, ибо это подтверждают его следующие движения, которые я не ожидала. Он устанавливает на мой клитор электрошоковую палку и бьет меня током. Я взвываю от боли, а мои ноги подкашиваются, но этот черт держит меня за таз, начиная быстро трахать. — А я говорил не хныкать, — выплевывает он, и я чуть не отключаюсь... В этот момент мои слезы сами по себе просыхают, я чувствую пустоту везде. Не знаю, как это называется, апатия? Но мне уже все равно, лишь грубые толчки не дают мне совсем погрузиться в себя... Сколько прошло времени – неизвестно, но этот гандон разворачивает меня и засосывает мне свой хуй в рот, сразу же кончая. Я не глотаю, сперма вытекает из уголков моего рта сильными потоками. — Наркотики завтра, еще не достал, — оповещает он меня, а потом покидает. Я остаюсь лежать голой на полу, обконченная, вся в соплях и крови. Как тут можно быть самой себе не противной? Я встаю, когда слышу, как грохочут огромные железные ставни дверей: время прогулки... Из последних сил делаю все быстро, я не должна опоздать... Одеваюсь и несусь в первый попавшийся туалет, там смываю все со своего лица, как успеваю, намачиваю платок и внедряюсь в толпу заключенных, когда их кучками выпускают на улицу, при этом производя пересчет. Во дворе я устремляюсь к дереву, прячусь за него, сползая на землю. Платком все также прижимаю нос, ибо прохлада приносит облегчение. Мечтаю так же залить свое влагалище, ибо оно выжигает меня изнутри. — Как ты? — слышу робкий голос рядом с собой и поворачиваю голову на звук. Мэди, похоже, еще не разобралась с правилами... Мы – одиночки. Я пожимаю плечами, и прям на моих глазах ее сильно толкают в сторону. — Пошла прочь отсюда! Девочка ударяется головой, затем встает и отбегает. Я перевожу свой взгляд и вижу Нию со своими шестерками. Женщина лет сорока подходит ближе ко мне и убирает мою руку от носа, другой рукой приподнимая мою голову за подбородок. — Кто это сделал? — не соображаю, у кого она спрашивает, но замечаю свой краснющий и распухший нос... Я могла его и сломать. — Онтари? — Алли из Небесного каста. Женщина хмурится, вздыхая, а я понимаю, что Алли неподвластна ей. — Потерпи немного, киска, скоро это прекратится. У меня такой сегодня охуенный сюрприз для тебя! — светится Ния и отпускает мой подбородок. Я молчу, ибо страх во мне поселился еще с самого утра. А на что мамка намекает? Это на ночь... Главное – успеть закрыть свою камеру после отбоя. Они оставляют меня, и, кажется, я даже дремлю под деревом, пока не слышу, как охрана зазывает всех назад в помещение. Время обеда. Картофельное пюре как из клейстера:* густое, резиновое. Пытаюсь впихнуть в себя хотя бы тушеные овощи, при этом ощущая, как клейстер оказывается в моих волосах... В меня кидаются картошкой. Стараюсь не реагировать, хотя внутри все воет, кричит и рыдает. Далее большинство смотрят телевизор, а я иду вычищать свои волосы, отстирывать от крови робу. В туалете я и прячусь на несколько часов, сидя на полу, безэмоционально всматриваясь в потолок. Даже без единой мысли. Затем, когда все увлечены звонками или очередью, я проскальзываю в свою камеру. Занимаясь обычным делом, выплакиваю на бумагу все, что сегодня произошло. Мой «веселый» день рождения... А с рисунками... я давно не притрагиваюсь к своему скетчбуку. Для рисунков должно быть вдохновение, муза. Нет ни того, ни другого, ни желания... Рейвен не бывает в это время рядом, она все время тусуется со своей мамкой из Лодочного каста. Откуда такие названия? Не знаю, возможно, они сами придумывают себе по каким-то критериям. А сейчас скорее всего те в душе. Время отбивает свои последние секунды перед моей смертью... Сирена и вновь пересчет. Спустя десять минут нас распускают, сектора закрываются, и я что есть мочи несусь к своей камере. Остается всего несколько шагов. Даже если я закрою дверь раньше прихода Рейвен, то подруга все поймет и останется у Аньи. Резко чувствую боль: меня схватили за волосы и тянут назад. — Куда собралась, дырка? — это шавка Онтари, узнаю ее по голосу. — Мамочка тебя ждет, и особого приглашения не будет! Еще две шестерки подхватывают меня за руки и тянут в сторону душевой. Единственные помещения, где нет камер, — это душевые, камеры, общие туалеты и подсобки. В этих местах все и происходит. Я извиваюсь, как могу, пытаясь вывернуться и сделать эти последние шаги в свою камеру, но мне прилетает болезненный удар в живот. Я сгибаюсь пополам, чуть не падая. Если бы меня не держали эти две шкуры, я бы точно завалилась на пол. Слезы брызжут из глаз, но я их уже не чувствую. — Дырка, ты что, до сих пор не понимаешь, что лишние движения опасны? — усмехается она, но ей не нужен мой ответ. — Несите ее к мамке. В душевой не было Нии, а когда она пришла, я уже стояла обнаженная, прижатая спиной к стене и распятая другими осужденными. Руки, ноги – держали по двое. — Ох, киска, надеюсь, они хорошо себя вели, — ухмыляется женщина. Я знаю, ей пофиг, как шестерки вели себя со мной, это чисто игра. Она себя со мной будет вести похуже... — Поиграем, кисунь? — слащаво улыбается мамка и показывает мне маленький ножичек. Я сглатываю и начинаю умолять ее. — Не надо... Пожалуйста... — Ты не понимаешь, от чего отказываешься. Это будет пик МОЕГО наслаждения! — Ния подходит ближе, пальцами сильно сдавливая мой сосок. — Боже, помилуй! — срываюсь я на крик, и слезы рекой льются из моих глаз. Это больно, очень больно. Хуже будет, если только так клитор сожмут. — О да, киска, плачь, вой, кричи – мне это нравится! Это конченная тварь возбуждается от боли, применяемой к другому человеку. Если бы я только могла, я бы не заплакала, не дала получить ей удовольствие. Конечек лезвия касается моего клитора, и в испуге замираю. — Тебе лучше не дергаться! Страх окутывает меня все сильнее, я практически цепенею, лишь слезы показывают всем, что я еще жива. Ния начинает больно мять мою грудь, затем кусать болезненно соски. Я терплю, ощущая, как острие накалывает мой клитор. Я даже не помню, в каком шоковом состоянии пребывала... Лишь ощущала, как стенки моего влагалища распирало от немыслимого количества пальцев. Я не знаю, как оно еще не лопнуло или не порвалось... Меня отпускают, и я падаю на пол с характерным стуком. Затем приподнимают голову за волосы и заставляют вылизывать промежность Нии... Она кончает быстро мне на лицо. Спустя несколько минут на пол приземляется кольцо рядом с моими глазами. Белое, стеклянное, по сути ничего не стоящее. — А вот и мой сюрприз, киска. Ты становишься моей сучкой, беспрекословно выполняя мои приказы, а также когда нужно, удовлетворяешь меня. Ты будешь исключительно моей! Но зато больше тебя никто не тронет, даже моя обслуга. Она ждет ответа, а я молчу. Я не хочу быть ничьей... — Хорошо, ты подумай, киска. А завтра я увижу или не увижу на твоем пальце колечко, — подмигивает женщина, оставляя кольцо. Да, у каждого каста свои обозначения: веревочки разноцветные, плетеные браслеты, стеклянные кольца и так далее. — Девочки, не отказывайте себе ни в чем! Произносит женщина последнее свое слово и уходит. На меня накидываются возбужденные твари... Кто пихает любые подручные средства (бутылочки от шампуней, рукоятки заточек, руки, ноги) во влагалище, пальцы в анус, а кто скачет на моей руке, лице, ногах... Мне кажется, от своей истерики я теряю сознание. Прихожу в себя, когда меня потрясывает за руку незнакомая девушка, скорее всего новенькая. — Эй! Э-эй! Ты так простудишься! Я вся в склизких выделения, меня самой от себя тошнит. — Уйди! — произношу я хриплым голосом. — Я пытаюсь тебе помочь, идиотка! Она еще и орет на меня. Я посматриваю на кольцо и захватываю его в ладошку, тем самым принимая решение. — Отстань, — хриплю и прикрываю глаза, ибо не могу даже пошевелиться. Слышу, как она отходит от меня и знаю, что она видит меня во всей красе с зияющим влагалищем... Мне похуй, даже может меня выебать... Я уже ничего не почувствую... — Дурочка, — шепчет она, и я ощущаю, как на мою кожу опускается ткань. Когда открываю глаза, ее уже нигде нет, а я накрыта своей собственной одеждой. Я так засыпаю. Просыпаюсь, как только начинает подниматься солнце. Приподнимаюсь на дрожащих ногах и плюхаю до душевой кабинки. Смываю с себя все и одеваю только майку, которая еле прикрывает мой зад. Так и иду до своей камеры. Все все равно спят. Там переодеваюсь, практически готовая к подъему, но, ощущая озноб, заворачиваюсь в одеяло на своей кровати.