Недооцененная свобода

POV Кларк.

От Лексы нет вестей до конца дня. Я очень волнуюсь и переживаю. Конечно, не за себя, а за нее. С ее сегодняшним сюрпризом, а тем более после рассказа Аньи, что я стала типа мамкой, точнее, главой Небесного подкаста, все забыли о моем существовании, даже Ния и Онтари не смотрят в мою сторону, что не может не радовать. Все изменилось достаточно быстро... Теперь потерявшихся нет, почти всех их разобрали по подкастам, и мне становится жалко ту маленькую девочку Мэди, что не дожила до этого момента... Правда, на потерявшихся сейчас очень похожи Ния и Онтари, но, зная этих зэчек, это всего лишь видимость поражения. Свой сокрушительный удар они еще нанесут и после всего случившегося. Не сомневаюсь, что он будет мощным. Только сейчас мне все равно, лишь бы с любимой все было хорошо. Да, у нее тут брат, поэтому особо волноваться не стоит, но мои душа и сердце почему-то не спокойны, находятся в каком-то подвешенном состоянии. И это не пройдет, я знаю, пока брюнетка не будет рядом со мной в полном здравии. Теперь я сижу за столом в столовой не одна: Рей, Анья, Найла, Костия, Индра и Гайя – сидят со мной. Я пока особо ни с кем не общаюсь, кроме как с подругой. Кстати, моя охрана и по совместительству учителя, обучающие меня быть лидером, не оставляют меня ни на минуту без своего присутствия и лекций. Надоели. Даже в библиотеке от них не скрыться, только если в камере, но приходит Анья и называет меня «ленивой задницей», говорит, что если я не начну выполнять свои непосредственные обязанности, Лекса расстроится и будет сожалеть о моем назначении. Я не могу так подставить любимую, поэтому встаю и вновь начинаю учиться, а точнее, получать наставления. Так и заканчивается мой день. Я грущу по Командующей, не понимая, куда ее забрали, ведь она только утром вышла из карцера и не успела еще ничего натворить. В голову закрадываются плохие мысли, что у брюнетки свиданка, а никто не может приехать к ней, как ее бывшая. Но Лекса не могла бы меня так предать и остаться с ней на ночь. Пытаюсь заглушить свои мысли, запивая их таблеткой. Звучит сирена, и я просыпаюсь, открываю дверь. Все как и обычно утром, вот только любимой нет рядом... Выхожу на перекличку, встаю в линию. Костия и Найла становятся по обе стороны от меня. Как же все боятся Лексу! Я никогда ее не пугалась, просто с детства не люблю, когда на меня повышают голос. Мои размышления прерывает затишье. Гул голосов прекратился, как и шорох. Одним словом, пятьсот-шестьсот заключенных смогли создать тишину. Это странно. Поднимаю свой взгляд и чувствую, как резко теряю сознание от увиденной картины. Если бы не Найла и Костия, удар головой об пол мне был бы обеспечен. Охранник Вудс подвозит ко мне мою любимую... Подвозит на инвалидной коляске... Ноги ее привязаны ремнями, чтобы не падали с нижней подставки, руки тоже зафиксированы на боковых поручнях, спина не ровная, как раньше, а словно брюнетка лежит в кресле; голова на боку, по подбородку стекают слюни; а взгляд – отстутствующий, как будто ее здесь нет. Начинается перекличка, и брат Лексы говорит тихо, но не менее серьезно: — Моя сестра отдала свою жизнь за тебя. Надеюсь, ты хотя бы позаботишься о ней на время своего пребывания тут. Я быстро киваю без остановки: как я смогла бы отказаться от нее? Она – моя жизнь, несмотря ни на что! С ней я поняла, что такое настоящее счастье, с ней оно и останется, и я. Вытаскиваю из кармана платок и аккуратно стираю слюни с ее подбородка, а затем разворачиваю к себе спиной. Охранник отходит от нас, а я со слезами на глазах отвечаю за свое присутствие, а после и за любимую. Всю зарядку я тихо прорыдала. Лекса была ко мне спиной и не могла видеть моего отчаяния. Я знаю, какие люди бывают после электрошока, и мне было бы стыдно, если она увидела бы меня в таком состоянии. Любимая дала мне все здесь, а я продолжаю ныть. И нужно ли мне все это влияние, командование без нее? Нет! Нет и еще раз нет! Мне нужна лишь она, я хочу ее... После всего исчезаю вместе с инвалидным креслом в своей камере, выпиваю таблетку, забираюсь на кровать и продолжаю бесшумно выть. Размыто от слез наблюдаю над склонившимся затылком, ибо я отвернула Лексу от себя. Спустя примерно час в нашу камеру входит Рейвен. Не обращаю на нее внимания. Я сейчас подобна любимой: полуживое растение. И даже не кактус! Делай со мной все, что угодно, – моя жизнь закончена вместе с Лексой. — Кларк... — выдает подруга, присаживаясь на корточки перед моей кроватью. Молчу. Ей более, чем другим, должно быть понятно мое состояние, если бы такое случилось с Аньей. — Кларк, послушай меня... Лекса жива. И не важно, в каком она состоянии. Ей нужна твоя любовь и забота. Похоже, шатенке кажется, что я отвернула Лексу к двери потому, что обижена на нее. — И защита. А после этих слов меня начинает раздирать истерический смех, смешанный с всхлипами и соленой жидкостью, хотя не понимаю: в данный момент я все же смеюсь или уже в голос реву? — Защита? Очень смешно, Рейес! От кого? Думаешь, среди зэчек найдутся некрофилы??? — Кларк, — подруга не обижается на то, что я зафамильярничала, а кладет свою руку на мою, как бы успокаивая меня, — ты меня неправильно поняла. Лекса создала Трикру, но в связи с последними событиями большой каст приобрел шаткое состояние, то есть все может вернуться в одночасье на круги своя или стать еще хуже... Анья сейчас на износ пытается успокоить всех. Ты нужна ей, мне, всем, иначе случится непоправимое. Не сказать, что мне все равно, просто сейчас голова занята любимой, моей виной перед ней. Ведь если бы не я, не мое изнасилование Алли, то брюнетку не подвергли бы электрошоку. Откуда я узнала? Слухами тем более тюрьма полна. — Оставь меня, нас. — Кларк... — с неодобрением в голосе произносит подруга. — Лекса, вот что меня сейчас должно волновать. — Это связано с ней. Услышь меня! — Отвали, Рейвен, — мертвым голосом отвечаю, выдергивая руку из-под ее руки, и отворачиваюсь к стене. Слышу тяжелый вздох и удаляющиеся шаги. Я утыкаюсь в подушку глазами, чтобы хоть как-то успокоить поток слез. Сегодня не посещаю ни один из приемов пищи, а также прогулку. Как могу понять, если за нами никто не пришел, теперь у нас свободное посещение. Или это только сегодня? Не знаю. Мне плевать. Пусть хоть волоком меня выносят отсюда. И да, фиолетово мне стало несколькими часами позже, когда я стала закидываться таблетками одной за другой. Хотела заглушить боль, но не получалось, и лишь изредка я отключалась от реальности. Не знаю, может быть, просто спала. К вечеру лишь почувствовала, как меня за руки выволокли из камеры. — Я с тобой еще разберусь, долбаная наркоманка! Держите ее крепче! — даже не различаю уже голоса, а перед моим взором все расплывается. Какие-то темно-оранжевые пятна человеческих тел. Ноги подкашиваются, я стоять совершенно не могу, даже особо не пытаюсь. И в какой-то момент вновь отключаюсь. Нет никого: ни Лексы, ни меня. Сознание включается, но не до конца, в тот момент, когда я щекой бьюсь о что-то твердое и холодное. Упала? Все может быть, но следом ощущаю холод на всем теле, а ледяные струи безжалостно бьют меня по лицу и голове. — Анья, не надо, — голос подруги врывается в мои уши. — Надо, либо эта обдолбавшаяся похоронит себя и Лексу раньше времени, не говоря уже о нас! — рычит старшая шатенка, а затем кому-то приказывает. — Выведете ее! — Нет, Анья! Не смей! — Иногда экстренные ситуации требуют крайних мер, родная, — спокойно отвечает она, но как только захлопывается дверь с визгами Рей, Анья вновь начинает рычать на меня. Это я понимаю, хоть подняться и пошевелиться не могу. — Слушай меня! Мне глубоко наплевать, как ты сдохнешь, хоть от менингита! Одной проблемой меньше будет. Но я ни за что не позволю, чтобы умерла Лекса из-за тебя. Даже в таком состоянии она должна жить! Ты просто представить не можешь, сколько этой девочке пришлось пережить и как быстро повзрослеть! И она ни разу не сдалась, всегда всех до последнего защищала ценой своей жизни, как и сейчас. А ты, Принцесса, только себя и умеешь жалеть. Напарываешься наркотой, в одно мгновение сливая в помойную яму всю заботу о себе, помощь, которую тебе дала она и никто иной. Никто не встал на твою защиту, кроме Лексы. Хочешь сдохнуть от наркоты? Тогда выпей разом все, что у тебя есть! Не мучай ни Рейвен, ни Лексу, ни себя. Но помни одно: Лекса хоть не может ходить, говорить, есть сама, но она все видит и слышит! Поверь, даже если бы у нее был шанс вернуться, после увиденного она не захочет, ибо ты все втоптала в грязь, облила ее дерьмом с головы до ног! Ты – неблагодарная тварь! Не знаю как, но у меня вырываются громкие рыдания после слов шатенки. С безудержным воем и плачем начинаю контролировать свое тело, несмотря на то, что меня трясет не хуже, как при включенном ошейнике. И я поднимаюсь что есть силы, руками отталкиваясь от плиточного пола. — Я не хотела! — вырывается из меня, а брызги воды спускаются ниже от моего лица. — Что ты не хотела? — Не хотела, чтобы такое случилось с ней! Я люблю ее! — Сейчас я вижу, как ты любишь только себя! — Неправда! — срываюсь я. — А что правда, Принцесса? Тебе доверили Лексу, а вместо того, чтобы за ней ухаживать, еще больше ее гробишь! — Нет! — Нет? А как ты думаешь, чем она должна питаться? Святым воздухом? Или же такие люди не нуждаются в пище? Она такой же обычный человек! Ей нужна вода, еда, сон, душ! Что из этого ты сделала сегодня? Хм, не отвечай, дай угадаю... Наркотой себя напичкала! Я полностью поднялась и стою, уже бесшумно реву перед шатенкой. Та вздыхает и выключает душевую лейку, вешая ее на место. — Я больше не буду... Анья закатывает глаза. Похоже, она не раз слышала эти слова от других. — Раз ты уж решила быть с Лексой, то будь! И не перекладывай все на свой возраст. Забота, любовь, защита не должна идти только от тех, кто старше тебя. В любви вообще нет возраста. В любви не должно все идти от одного человека. Например, как в таких ситуациях, когда другой должен брать на себя все бремя. — Я поняла. — Ничего ты не поняла. Пока глушителем твоих чувств и ощущений будет наркотик, ты ничего не поймешь. — Я... брошу, — в данный момент я говорю совершенно серьезно, не так, как когда-то обещала Октавии. Анья кривит лицо и, не доверяя, машет мне рукой. — Приведи себя в порядок. В полночь искупаем Лексу. Завтра пойдешь с ней к Октавии, она скажет, что делать. Я киваю и покидаю душевые. Вхожу в камеру и замечаю, что Лекса сидит за столом, только в инвалидном кресле. На секунду прикрываю глаза, глубоко вздыхаю, а потом уже ищу чистую пижаму для себя и для нее. Переодеваюсь из мокрого в сухое. Нахожу пакетик с оставшимися таблетками, смотрю на него какое-то время и выбрасываю содержимое в унитаз. Теперь я точно все решила. Далее отодвигаю брюнетку от стола и появляюсь перед ней, присаживаясь на корточки, всматриваюсь в отсутствующие глаза, приложив ладонь к ее лицу. — Я люблю тебя, и мы справимся, — шепчу, сглатывая слезы, и укладываю голову на ее бедра. Чужими руками прикасаюсь к своим волосам, словно это сама Лекса. Так мы и сидим. Боль в голове заметно проходит, дрожь в теле успокаивается, а в душе может быть хоть и мимолетное, но все же умиротворение приходит. Анья права: пусть тело мертво, но дух, аромат, тепло – моей любимой. Я практически засыпаю в таком неудобном положении, пока в камеру не входит Анья. — Пошли, — командует она. Поднимаюсь, беру помывочные принадлежности Лексы и качу ее к выходу. Анья настраивает воду, пока я развешиваю пижаму, полотенце на крючки и расставляю шампунь, гель. Но после замечаю, как шатенка хочет покинуть нас. — Эм... Анья? Почему ты уходишь? — Неужели ты хочешь, чтобы я видела ее голой? Или мыла подругу? — в удивлении приподнимается одна бровь девушки. — Нет... Но я не справлюсь одна... — Справишься. Лекса весит от силы пятьдесят килограмм. Прислонишь к стене. — Хорошо, — соглашаюсь, хотя все равно растеряна. — Учись быстрее, я только первые дни помогу тебе. Дальше сама. Как только Анья уходит, начинаю раздевать брюнетку, а потом прислоняю ее к стене, пропихивая одну ногу между ее ног. Любимая заваливается на меня, но зато мои руки свободны: хоть душевую лейку включай, хоть голову намыливай. Конечно, без моих чертыханий не обходится, так как она, может, и весит мало, но кости тяжелые, или сама тяжелая для меня. Я же не качок какой-то! Знала бы, что меня такое ждет, ходила бы с любимой в тренажерный зал. С горем пополам мы домываемся. Именно мы, ибо после того, как я ее насухо вытираю, одеваю в пижаму, приходится с самой себя смывать пот. — Помылись? — спрашивает Анья на выходе, и я киваю. — Хорошо. Не забудь завтра пораньше встать, Кларк. Теперь тебя будить некому, а еще придется провести такую же процедуру с утра. Спокойной ночи. Хмурюсь и не понимаю, зачем. Я не хожу по утрам в душ, и Лекса не походит. Но с рассветом я понимаю, на что намекала шатенка. Я проснулась в луже мочи, совсем позабыв, что такие люди не только обездвижены, но у них и недержание. Я не злилась, не обижалась, просто это грустно и одновременно мило. Сейчас мы напоминаем супружескую пару, долго прожившую в браке, и когда появляются такие сбои в организме. В таком возрасте тот, кто еще в силах, заботится о себе и о супруге. Не сказать, что я быстро управилась со всем: вымыла Лексу, переодела в робу, постирала и развесила постельное белье, пижамы, – но ко второй сирене мы успели. Правда, я была настолько уставшей, что как будто разгружала неделю вагоны без отдыха. На перекличке замечаю, как на робе между ног Лексы растет влажное пятно, и хмурюсь, мысленно нашептывая: «Нет-нет, любимая...» Зарядка заканчивается, и мы направляемся переодеваться, но по дороге меня окликает Анья. — Кларк, к Октавии. — Я помню. Сейчас переодену Лексу. На душ нет времени, поэтому я вытираю все полотенцем и переодеваю брюнетку в чистую робу, понимая, что таким макаром мне будет скоро не во что ее переодеть... — Почему вчера не пришла, Кларк? Лекса должна питаться каждый день, — не успеваем мы войти, как подруга начинает с нравоучений. — Я не знала... А как она будет есть? — переспрашиваю, в большей степени стараясь, чтобы шатенка не задавала вопросов, и следую за ней, когда она забирает у меня коляску и везет в одну из палат. Я останавливаюсь на входе. — Через венозный катетер, Кларк. Начнем с него. Если Лексе будет не хватать, то через носоглоточный зонд. — Фу, какая гадость... — машинально выдаю, хотя мне просто жалко любимую. — У нас нет других вариантов, Кларк, — вздыхает шатенка. — Мне жаль твоего ребенка, О... — тихо произношу, замечая, как доктор останавливается в своих манипуляциях ненадолго, а потом вновь возобновляет их. — Спасибо, Кларк. Так мы стоим некоторое время, пока подруга не подключает капельницу. — Все. У тебя есть часа два-три свободных, но перед прогулкой забери ее. Дышать свежим воздухом ей тоже нужно. — Хорошо. Мы выходим из палаты, и я задумываюсь. — О, мне нужна твоя помощь. — Какого рода? — Я хочу избавиться от зависимости наркотиками. — Ох, Кларк... Я не всемогущий доктор. Это делают в специализированных центрах, так как это особо болезненная процедура. — Пожалуйста, О. Не знаю даже, что мне делать... — практически слезно молю ее. — Я не могу, Кларк, прости. — О, пойми, пожалуйста, что если не остановлюсь сейчас, я не смогу ухаживать за Лексой, как полагается. Не смогу правильно мыслить. — Кларк, ты не понимаешь: когда из твоего организма выйдет весь наркотик, тебя начнет так ломать, что это может привести к твоей гибели! — срывается шатенка. — А ты будешь в секторе одна, и даже я не смогу тебе помочь... — О, мне надо. Понимаешь, надо. Либо я натворю таких глупостей, что и без ломки смогу погубить себя раньше! Подруга оседает за стол, потирая виски. — Хорошо. Приди ко мне сегодня часа за четыре до отбоя. До вечера я выведу его из твоего организма. Твое дело выстоять на перекличке и пережить ночь, потом будет легче. — Что значит пережить ночь, О? — Будет больно, Кларк. Очень больно. Тебя будет полоскать изо всех дыр... И будет невероятная тяга сорваться и принять наркотик. Так что, у тебя есть время все еще раз обдумать до вечера. — Я приняла решение и не отступлю от него. Шатенка ничего не отвечает. — И, О, я хотела спросить, что мне делать... Лекса часто писает, а у меня всего две робы на нее. — Ох, извини, забыла передать тебе, — Октавия встает из-за стола и уходит, а потом через минуту возвращается. — Памперсы для взрослых, с ними гораздо удобнее. Я забираю упаковку. — Спасибо. — Как закончатся, приходи, Линк еще привезет. — Угу. Покидаю медблок и иду на завтрак. Там, без моего на то согласия, Найла и Костия продолжают посвящать меня в то, как быть мамкой подкаста. Молча слушаю, ибо, честно, мне вчера хватило гнева Аньи, и я вновь ее боюсь. Рейвен сидит тихо, ни во что не вмешиваясь. Кажется, подруга приняла сторону любимой. Ну сколько можно ее отталкивать от себя? Да и я теперь понимаю, что любимый человек всегда на первом месте, а потом уже мама и друзья.