Забота - это искусство (но я не творец)

      И каждую ночь Тодд проводит в постели с человеком, в которого влюблен. Ничего так. Точнее, нет, это очевидно не «ничего так», но это – определенно что-то. Это что-то, с чем Тодд справляется как совершенно обычный человек. Он готовит Дирку его дурацкий чай, смотрит «Неразгаданное от Баззфид», собрав всю свою оставшуюся храбрость ради сохранения чувства собственного достоинства, и держится на приличном расстоянии от своего друга по утрам. Если так задуматься, он вроде бы не пользуется моментом. Он надеется на это, иначе он себя не простит.       Просто… проблема в том, что несмотря на то, как Тодд осторожничает, они все равно буквально спят вместе. А Дирк к тому же, строго говоря, никогда особо не уважал личное пространство, а в данном случае – границы, которые его друг построил, чтобы защитить собственные чувства. И разумеется у Дирка получается найти все способы легко и радостно разобрать по кирпичикам жалкое подобие стены, которой Тодд пытался оградить свое сердце.       Во сне Дирк буквально оборачивает собой Тодда, обхватывая его руками за талию и частенько закидывая на него ногу на всякий случай. А предательское тело Тодда даже не пытается высвободиться, в чем он уже много раз убеждался, когда, проснувшись посреди ночи, замечал свою руку, мирно покоящуюся на теле Дирка. И каждый раз без исключения в эти моменты его сердце билось словно бешеное.       И с течением времени так происходит всё чаще и чаще. Даже во сне Тодд ощущает присутствие другого человека рядом, он привык к этому; и каждое холодное зимнее утро он встречает, прижавшись к Дирку в поисках тепла. Тодд уже и сосчитать не может, сколько раз просыпался посреди ночи от ощущения того, что одной рукой он бережно держал голову Дирка, а другой, обвив её вокруг талии, притягивал всё ближе и ближе, прямо в свои сны.       Сквозь него проходит разряд сладкой и жестокой боли каждый раз, когда Дирк прикасается к нему вне зависимости от того, случается ли это во время их ночной близости или обычного ежедневного общения. Каждое утро, когда Дирк забирает чашку чая из рук Тодда (что очень часто требует особых маневров из-за того, насколько она горячая), их пальцы соприкасаются, и эта сладкая, острая боль возвращается. И то, что у Тодда дыхание захватывает от таких безобидных действий, просто смешно. Тодд просто смешон – он ведет себя как какой-то безумно влюбленный подросток всякий раз, когда находится рядом с Дирком.       Не то чтобы Тодд раньше ни в кого не был влюблен, и влюбляться в друга тоже для него не впервой (хотя стоит признать, что последняя его влюбленность в друга обернулась полнейшей катастрофой; просто чудо, что это не разрушило их с Фарой дружбу). Так что на самом деле Тодду не стоит разводить из всего этого драму, и если он сможет продолжать притворяться, что это действительно просто легкая влюбленность, а его чувства легко и быстро пройдут, то ему и не придется ломать голову над тем, что делать дальше. Не то чтобы есть какое-то «дальше». «Дальше» подразумевает под собой то, что его чувства просто куда-нибудь исчезнут, и Тодд твердо убежден, что они там и останутся в обозримом будущем.       Тодд мог бы и годами жить в своем коконе (который вообще-то гораздо удобнее, чем могло показаться), сотканном из болезненно подавляемого желания, но, к сожалению, он забыл об одном из самых главных факторов – он живет с Фарой Блэк. И Фара, хоть и страдает неуверенностью в себе и тревожностью, является очень хорошим следователем с просто потрясающими инстинктами. Так что она наверняка скоро догадается, что происходит (особенно, когда это происходит в квартире, где она сама и живет), – это просто вопрос времени.       Тодд, в свою очередь, только усугубляет ситуацию, оставив дверь в свою комнату открытой как-то утром. На самом деле это произошло именно в то единственное утро, когда Фара проспала, что значит, она наверняка увидела Дирка, спящего в комнате Тодда, по пути на кухню. Тодд понимает это, когда она подходит к кухонной двери с широко открытыми глазами и очень долго на него пялится, прежде чем наконец решает заговорить. – Тодд, – медленно начинает она, – ты... Не знаю, знаешь ли ты, но там Дирк… спит в твоей кровати?       Тодд притворяется, что это совсем не тот разговор, что он избегал с самого первого раза, когда Дирк переночевал у него, и когда Фара так на него посмотрела, что Тодд тут же убежал обратно в комнату. – А, эм. Да, нет, я… знаю, – говорит он ровным тоном, ставя на стол свой кофе.       На лице Фары моментально появляется сочувствие: – Очередной кошмар?       О Боже. Тодд очень, очень хочет соврать. Но он обещал Аманде: больше никакого вранья. И учитывая то, насколько большой секрет он утаивает от Дирка уже несколько месяцев, ему стоит, наверное... рассказать правду. – Не… не совсем кошмар. Он… ночует у меня, – признает он, несмотря на то, что эти слова даются мучительно тяжело. – Оу! – голос Фары становится выше от удивления. – И как… как долго?       Тодд крепко сжимает свою кружку кофе. – Несколько месяцев.       С немного обиженным и задумчивым выражением лица Фара опускается на стул за кухонным столом. – Несколько месяцев, – взвешенно повторяет она. – Да, просто… ну, знаешь, он – Дирк, – Тодд чувствует себя немного неловко, – Ничего такого? – Вообще, – Фара прищуривает глаза, – я и не думала, что это что-то «такое», пока ты не сказал. – Ну, вот… вот и не думай. Потому что ничего такого. Мы просто спим в одной кровати, и это нормально, это отлично. – Боже, вот так себя Дирк чувствует, когда паникует и не может заткнуться? – Я и не говорила, что это не нормально. – Ты сказ- ты, знаешь, ты подразумевала это, – обвиняюще говорит Тодд, пытаясь как-то выкрутиться, потому что он не хочет это обсуждать. – Не подразумевала я!, – Фара выглядит, как сказал бы Дирк, довольно сердито.       Не хватало Тодду еще и голоса Дирка в его голове сейчас. – Я просто не понимаю, зачем мы вообще обсуждаем это, вот и всё! – Тодд, почему ты… – Фара останавливается на пару секунд, ее глаза становятся всё шире. – Боже мой. Тебе… ты влюблён в Дирка?       Тодд не должен врать. Он больше не должен лгать, особенно своим друзьям. – Я, – говорит он дипломатичным тоном, – высоко его ценю. Дирка.       Фара смотрит на него скептически. – Боже мой. Боже мой, Тодд. Дай угадаю, ты… ты уважаешь его, да? Он тебе нравится? – Фара трясет головой. – «Высоко его ценю»! Невероятно. Сама Джейн Остин. Джейн Остин*. – Так, ладно, причем… причем тут Джейн Остин? – Тодд совсем потерял нить разговора. – Ты буквально процитировал… нет. Нет, не-а, м-м. – Фара поднимает указательный палец. – Мы не отклоняемся от темы, – она указывает пальцем на Тодда. – Ты влюблен в Дирка.       Тодд говорит первое, что приходит ему в голову, что оказывается какой-то вариацией «нет, ты»: – А ты… ты встречаешься с Тиной!       Рот Фары открывается сам по себе, и она до смешного долго отчаянно подбирает слова. Тодд просто поднимает брови и торжествующе указывает пальцем на нее.       Она закрывает рот. – Я не встречаюсь с Тиной! – Нет, встречаешься! – Нет, не встречаюсь! – теперь Фара звучит действительно озадаченно. – Тодд, уж я бы знала, если бы встречалась с Тиной. А я не встречаюсь. – она немного смеется и слишком резко трясет головой. – Это не то, что… совсем не то, что… Я просто, и она… сама мысль…       Тодд вскидывает руки вверх: – Тогда что это вообще нахрен было, когда ты оставалась у нее на выходные? – Она… мы… мне прокололи уши! Она знала чувака, а я просто, я всегда хотела сделать это. И я сделала, а Тина знала чувака, так в чем проблема? – голос Фары повышается в тональности, но не в громкости, будто бы она боится, что кто-то может услышать их спор.       Тодд подумал, что так оно и есть, ведь он сам боится того же. – Почему бы не сделать это здесь? – подмечает он, понизив голос. – Что? – Мы с Дирком пошли бы с тобой. Мы ходили с тобой, когда тебе нужно было сдать кровь. Нам не трудно. Зачем стоило ехать аж в Бергсберг, только чтобы проколоть уши? – Я не… – Нет! Ты не ездила туда, только чтобы проколоть уши! Просто ты хотела увидеться с Тиной! – То, что я хотела увидеться с Тиной, не означает, что мы встречаемся! – шипит Фара, а затем тут же принимает совершенно растерянный вид, будто осознав, что она всё признала.       Вот только то, как она это произнесла, ломает теорию Тодда. – Вы не встречаетесь? – Нет! – …Но ты… она тебе нравится, да? – Я…, – Фара качает головой, ее взгляд перемещается с места на место, избегая взгляда друга. Она сглатывает. – Да. Мне она нравится. Боже, она мне так сильно нравится, – наконец признается она. Тодд, хоть и пытался выбить из Фары это признание, не может и слова сказать в ответ. Фара часто моргает, будто пытаясь сдержать слезы; но глаза ее точно не на мокром месте. Они сияют, но не от слез. – Просто… она… когда мы встретились, и после всего этого, когда мы начали больше общаться… – Фара улыбается, подняв взгляд к потолку. – Когда я рядом с ней, я чувствую себя… будто я крутая, компетентная, замечательная. Благодаря ней я забываю всё то... что я в себе ненавижу, и я просто чувствую себя той... кем я и должна быть. – Фара снова опускает взгляд, в этот раз на свои руки, что она сложила на столе. – И с ней… с ней весело! То есть, я ни с кем не могу быть такой расслабленной, как рядом с ней. Она просто… то есть, мне кажется, теперь я понимаю, что ты почувствовал, когда встретил Дирка. Я… мне кажется, я понимаю.       Сердце Тодда прыгнуло к горлу. – Чт- я не… между нами ничего нет…       Фара смотрит на него так, будто готова убить. Тодд внезапно вспоминает, что в их квартире есть много, очень много оружия, и всё оно принадлежит женщине, сидящей напротив. – Да, ладно. Ладно, – говорит он, признав поражение.       На пару на кухне повисает тишина, пока они оба размышляют над тем, в чем признались. – Так, – Фара смотрит на него, – мне, эм, нравится Тина. А тебе… нравится Дирк? – Я... э-э, – нерешительно говорит Тодд. Но, как говорится, сказал «а»… – Я… влюблен в него. – Оу, – удивленно произносит Фара. – Это… И ты… спишь с ним? – Просто сплю! То есть, я не уверен, что Дирк… – Что Дирк что? Что он испытывает сексуальное влечение? Романтическое влечение? – Это тут не причем. – Ну… я не хотела ничего предполагать, но ведь Дирк всегда выглядел… эм, чертовски по-гейски? – Нет, да, он… – Тодда передергивает от себя самого. – Я почти уверен, что он гей? Но он никогда… не говорил про это, серьезно. Кроме того, что у него ничего не было с радужным монстром, что… это может означать что угодно. – Да, действительно, – признает Фара. – То есть это только… ты? Ты переживаешь, что ему не нравишься именно ты?       Тодд невольно фыркает. – Дирк… любит очень много людей, и если бы мне пришлось на что-нибудь поставить, так это на то, что он определенно гей, но даже и так, это не значит… что ему нравлюсь я… в этом смысле.       Они оба ведут себя как какие-то подростки. Тодд задумывается, возможно ли, что другие взрослые так разговаривают? Или это только они с Фарой… такие какие они есть. – Я не знаю, – в голосе Фары звучит сомнение. – Я ненавижу высказывать очевидное, но он вроде как и так тебя обожает. – Знаешь, тебя он тоже обожает. – Конечно, но он не спит в моей кровати. – Это не… послушай, я не знаю, почему ты вообще ведешь себя так… будто обвиняешь меня в чем-то, учитывая, что ты сама не призналась Тине! – Тодд скрещивает руки.       Фара открывает рот, и кажется, что она готова снова начать смеяться и сбивчиво оправдываться, но, очевидно, одумывается: – Ну, тогда мы просто… просто… продолжим делать то, что делали раньше! – Согласен! – Отлично!       Они смотрят друг на друга примерно пять секунд, пока один из них не улыбается, и вот они уже оба смеются над всем этим: над ситуацией, в которой они оказались, над чувствами, которые они скрывают от других людей, и над нелепостью того, что они вообще обсуждают это друг с другом, спустя два года после их же поцелуя, который они оба признали ошибкой.       К этому моменту Дирк, наконец, соизволил явить свой лик, ввалившись на кухню с элегантностью гиперактивной утки, недавно вышедшей из годовой комы. – Над чем смеетесь, ребят? – весело спрашивает он, выдвигая стул и совершенно не догадываясь, что пару мгновений назад Фара и Тодд разговаривали про него. – Ни над чем, просто в новостях… – А, да просто Аманда прислала старый вайн…       Их наполненные паникой взгляды встретились. Тодд изо всех сил сжимает губы, предоставляя Фаре возможность спасти положение. – То, что… Тодд сказал. Про вайн, который прислала Аманда. Его показали… по новостям. – У-у, можно посмотреть? – Нет, – одновременно говорят Тодд и Фара.       Вот так и проходит это утро в доме Бротцман-Джентли-Блэк.

***

      Спустя пару дней после всех этих обвинений в трусости перед лицом любви, Фара и Тодд пришли к негласному, но обоюдному решению никогда больше не говорить об их чувствах; по крайней мере в обозримом будущем. И это, по мнению Тодда, настоящее облегчение. Вообще, разговаривая о чувствах, ему кажется, будто он стоит голый перед всеми своими бывшими одноклассниками и кричит: «Эй! Посмотрите на меня! Узрите все последствия каждой моей унизительной ошибки!». Дело не в том, что Тодд не заслуживает заботу и внимание, как все нормальные люди (хотя он определенно не заслуживает – он лишился права на это, когда в первый раз солгал родителям, сказав, что он увидел свою руку в крови посреди репетиции; разве это не подходящая метафора?). Дело в том, что для того, чтобы в Тодде видели нечто большее, чем его ошибки, ему нужно заботиться о других людях – будь то Аманда, Фара или Дирк.       Заботливые люди – важная часть любых отношений. Они не сидят сложа руки и не спихивают все свои проблемы на окружающих. Они не принимают эгоистичных решений и не оправдывают их ошибочным пониманием угнетения и отрицанием. Заботливые люди терпеливы, добры и гораздо лучше таких людей как Тодд, которые могут лишь пытаться подражать им, блекло отражая их добродетель. Тодд хочет быть по-настоящему заботливым человеком, но он не такой. Он знает, что он не такой. Он просто мудак с комплексом вины, а это совсем не одно и то же.       Всё это усложняется тем, что у Тодда есть болезнь (заслуженная или нет), которая может выбить его из колеи в любое время. Прошло всего пару дней с его последнего и очень сильного приступа (его руки кипели в горячей воде, его кожа слезала прямо у него на глазах, у всех на виду), как Дирк решил, что им нужно сходить в кафе неподалеку. Чтобы Тодд, со слов Дирка, мог «попробовать кое-что очень вкусное». Под «очень вкусным», разумеется, подразумевался чай, что же еще. Тодду даже не нравится чай.       Само кафе на самом деле было довольно милым. Как и во всех кафе Сиэтла, стены его были сделаны из кирпича, с потолка свисали лампочки… но стены были заставлены полками с книгами, которые посетители могли либо забрать, либо, наоборот, добавить свои, и меню в общем-то было неплохим. Дирк о чем-то воодушевленно болтает в течение всего бранча (более молодую и панковскую версию Тодда передергивает от слова бранч), и, несмотря на то, как хреново Тодду было в последние дни, это ему помогает.       Находиться рядом с Дирком всегда помогает, даже если больно. По правде говоря, особенно, если больно – ведь тогда они близки. Ночью после того приступа Дирк притянул Тодда к себе и осторожно водил рукой вверх и вниз по его спине, будто бы боясь, что он делает что-то не так. Тодд все еще чувствовал себя униженно (ведь хуже самого приступа может быть только приступ на глазах у незнакомцев), но в руках Дирка он почувствовал, как расцвело что-то другое; что-то заглушило голоса в его голове, которые говорили, что он того заслуживает.       Но… бранч тоже помогает. – Тодд, – очень осторожно произносит Дирк, пока Тодд из всех сил старается не скривиться от вкуса чая, на котором настоял Дирк. – Я тут думал…ты разговаривал с Амандой? – В последнее время нет, – Тодд пожимает плечами. – Она пишет мне иногда. А что?       Дирк помешивает ложечкой чай. Чайный пакетик представляет собой красивую пирамидку из легкой сетчатой ткани с нитью наверху, ведущей к ярлыку в форме листа, что на самом деле просто перебор. Дирк отодвигает чашку и прочищает горло. – Ну… Изучив ситуацию с разных сторон и во всей её глубине, а также признав, что у меня есть право на ошибку, я подумал, что было бы хорошей идеей… или не хорошей идеей, но определенно идеей, учитывая её опыт в этом вопросе- – Дирк. – Да, точно, прости. Я думаю, тебе стоит поговорить с Амандой про… эм, способы преодоления.       Тодду хочется притвориться, что он не слышал Дирка. Он правда очень хочет притвориться, что не понимает, о чем говорил Дирк. Но он понимает: Дирк хочет, чтобы он спросил у Аманды как лучше справляться с парарибулитом.       Очевидно, это означает, что в последнее время Тодд был огромной обузой для Фары и Дирка. Ничего. Это нормально. Он справится с этим. – Я не… мы не особо обсуждаем это… по понятным причинам. – Из-за… того, что ты врал ей о том, что болен? – Дирк выглядит действительно неуверенным в причине, но Тодд все равно посылает ему раздраженный взгляд. – Да, Дирк. Из-за того, что врал.       Дирк понимающе кивает. – Да, но, понимаешь, прошло уже некоторое время, и я знаю, что сейчас всё – если и не нормально, учитывая то направление, куда вас завела Вселенная, – то по самой крайней мере лучше. Поэтому я подумал, что, возможно, пришло время снова поднять этот вопрос?       Тодда окатила волна стыда. Сама идея спросить у Аманды совета о том, как справляться с приступами, – это что-то, о чем он даже думать не может, не говоря уже о том, чтобы делать. Он хочет домой. Он хочет запереться в комнате и больше никогда никого не видеть.       Но Тодд не успевает объяснить Дирку, что говорить с Амандой на эту тему – плохая идея, и ему, блять, жаль, что он был такой обузой для них с Фарой, что он постарается исправить всё; так как Дирк продолжает: – Просто я… иногда, время от времени, я бывает переживаю, что ты всё ещё… наказываешь себя, отказывая себе в доступе к тем средствам, которые могут смягчить твои собственные страдания. И я, как твой лучший друг, чувствую свои долгом напомнить тебе, что, как мы и обсуждали, Вселенная не наказывает тебя за то, что случилось с Амандой, так что ты вполне можешь… вполне можешь в полной мере воспользоваться всеми средствами, доступными тебе.       Стыд всё ещё покрывает Тодда, но он начинает отступать из-за понимания того, что Дирк пытается донести до Тодда – что он заботится о нем и просто хочет, чтобы с Тоддом всё было в порядке. Иногда Тодд всё ещё искренне удивляется тому, что в его жизни есть люди, которые знают его, знают, что он сделал, но всё равно желают ему счастья. – Не знаю, – вздыхает он. – Я всё равно… я пока что не особо хочу обсуждать с ней это. Я знаю, что прошло уже два года, но… я не могу себе позволить снова всё испортить. – И ты… что, просто собираешься пока что пострадать? – ужасается Дирк. – Это не страдания, это просто… послушай. Честно, вряд ли она мне может сказать что-то, что я и так не знаю, ладно? Я заботился о ней, я знаю все признаки и симптомы. Я знаю все триггеры, знаю, что делать во время приступа. Единственная разница сейчас в том, что у нее есть Тройка. – Я бы хотел… – Дирк прерывается. Он смотрит на свой чай и кладет руки на колени. – Иногда я просто хочу быть… холистическим, но в другом смысле. Если бы я был как Тройка, я бы мог… в самом деле сделать что-нибудь полезное. Или если бы я действительно был экстрасенсом, тогда я бы мог хотя бы предвидеть, когда это произойдет, и я мог бы… подготовиться или… – Нет, Дирк, это не… – Тодд осекается, в его голосе звучит боль. – Такие мысли ничем не помогут, ладно? Всё просто так, как есть. И вообще, знаешь, я… я ценю тебя таким, какой ты есть. – Он делает большой глоток своего странного чая, потому что его снова охватило какое-то странное чувство, а сегодня он уже испытывал слишком много чувств, поэтому чай не навредит. - О! Что ж, то есть, это просто… – Дирк замолкает и глупо улыбается. Тодд возвращает ему улыбку.       Эта улыбка, возможно, самое любимое зрелище для Тодда во всей Вселенной. Но только когда Дирк снова делает глоток чая, выглядя очень довольным собой, Тодд понимает, что на лице Дирка появляется та же улыбка утром, когда Тодд приносит ему свою очередную попытку в приготовлении идеального чая. К нему в голову пришла одна мысль. – Дирк, знаешь, тебе, наверное, не стоило приводить меня сюда, – обычным тоном произносит он. – Это твоя любимая чайная, да? Значит… это должно быть твой любимый чай. – Хорошая попытка, Тодд, – широко улыбается Дирк, – но, как детектив, я бы никогда не повел себя так глупо и не привел тебя прямо к ответу. Если бы ты сам меня не попросил конечно, потому что это всё вообще-то твоя затея. – То есть ты хочешь сказать, что это не твой любимый чай? – Тодд хмурит брови. – Ты… буквально выглядел так, будто был готов разрыдаться от счастья, когда тебе его принесли. – Потому что это был первый раз, когда ты его попробуешь.       Тодд переборол в себе желание поделиться своими истинными чувствами относительно этого чая. Такого рода ложь он, наверное, может себе позволить. – Нет, Тодд, это в самом деле всё ещё не мой любимый чай, – продолжает Дирк, покачав головой. – Черт, – вздыхает Тодд. – значит, придется продолжать пытаться понять, как тебя удовлетворить.       Дирк издает звук, похожий на тот, что издала Фара, когда Тодд сказал ей, что та влюблена в Тину, и залпом выпивает свой чай. К сожалению, это приводит к приступу кашля, который не удавалось остановить минуты три. К этому моменту Тодд больше думал о том, как помочь Дирку восстановить дыхание, чем о том, почему он вообще поперхнулся. Он возвращается к этому вопросу ночью, слушая тихое дыхание Дирка рядом.       Тодд заснул, так и не поняв, в чем же было дело.

***

      Тодд продолжает пробовать новые виды чая. Но чем роскошнее марка, тем самодовольнее и увереннее становится Дирк, говоря, что Тодд никогда не угадает. К этому моменту Тодд уже знает, как приготовить вкусный чай (он надеется, что знает), но ему никак не удается найти подходящий. Кажется, даже не важно, что Тодд понимает, что белый и зеленый чай нельзя заваривать в перегретой воде, или что он может контролировать процесс вымачивания черного чая буквально до секунды, или что он обладает энциклопедичным знанием о травяных видах (по крайней мере о том, которое вызвало у Дирка аллергическую реакцию; но лучше не упоминать это), ведь ничто из этого не помогает угадать, какой именно вид чая ему нужен.       Тодд всё ещё определенно не любит чай. Скорее всего он всегда будет больше любить кофе, но всё же, будучи вынужденным столько пробовать этот напиток в погоне за любимым чаем Дирка, у него, к сожалению, начали меняться (и его это бесит) вкусовые рецепторы. Оказывается, Дирк все-таки был прав.       К этому моменту он уже начал сомневаться, что у Дирка вообще есть его любимый чай. Может, для Дирка слово «любимый» означает… какой-то один определенный раз, когда он пил чай. Может, его любимый чай был приготовлен для него в 2002 году гоблином, который заколдовал этот чай, чтобы он давал Дирку какие-нибудь дополнительные способности.       … Или, может быть Тодд наконец-то теряет контроль.       Он так много думает о чае, что даже он не может отрицать, что это из-за того, что он пытается не думать о другом. О его… чувствах. Потому что Фара права. Дирк в самом деле спит в его кровати и Дирк в самом деле обнимает его посреди ночи. И Дирк так же часто восхваляет Тодда до самой Луны и выше звезд. И иногда, когда они только раскрыли дело, или когда Тодд сделал что-то особенно полезное, он смотрит на Тодда, как… как… Но в этом и вся проблема. Дирк всегда себя так ведет. Тодд уже давно понял, что Дирк был очень одиноким человеком, когда они только встретились; очень одиноким человеком, которому он сам же из будущего пообещал дружбу с Тоддом. Дирк никогда не сомневался в том, что Тодд будет его лучшим другом. Если этого хотела вселенная, то так тому и быть; и стоит признаться, то, что им было суждено встретиться благодаря незыблемой петле времени, – довольно-таки крутая история о начале дружбы. Но Тодду лучше знать. Он знает, что, даже если сейчас он стал лучше, он далеко не самый лучший друг, что уже множество раз было подтверждено: он злился на Дирка, винил его за то дерьмо, что с ними случилось. С тех пор прошло уже много времени, но всё же. Всё же. Он достаточно осведомлен о том, что у Дирка чрезвычайно низкие стандарты.       И все вышеупомянутые факты объединяются в одну простую правду: Тодд едва заслуживает быть лучшим другом Дирка, так как он вообще может осмелиться хотеть чего-то… не чего-то большего, но… чего-то другого? Чего-то, что может гораздо сильнее ранить Дирка. Чего-то, что может подвернуть опасности их обоих. Тодд не имеет права этого хотеть. Он не имеет права просить Дирка о том, что причинит ему боль, даже если Дирк сам этого захочет.       К тому же, Тодд на самом деле не уверен, что Дирку… вообще кто-нибудь нравится. Дирк может показаться геем незнакомцам (ну… и Фаре, и Тодду, и каждому, кто знает Дирка больше пяти минут), но всё так, как Тодд и сказал Фаре. Он никогда не видел, чтобы Дирк проявлял к кому-либо интерес. Тодд никогда… особо не проявлял интерес к ЛГБТ+ сообществу, хоть сам и был бисексуалом. Он просто был больше увлечен панк-культурой. Но он всё равно слышал некоторые ярлыки, что сейчас в ходу, – асексуал, аромантик, кэмп**-но-не-гей, гей-но-не-кэмп, небинарный, и что-то под названием «фуч**», что Лидия как-то написала Фаре без контекста. Проблема в том, что Тодд, хоть и слышал все эти понятия, он не понимает, что именно они означают. Не говоря уже о том, что Дирк как-то к ним относится.       Поэтому он не спит в три часа утра, его шея болит, из-за того, как неудобно он её повернул, чтобы смотреть на спящего Дирка, желая понять. – Я чувствую, что на меня смотрят, – бормочет Дирк.       Тодд подпрыгивает. – Я не... – И я должен уведомить вас, мадам, что обезьяны уже в пути.       Господи. Дирку опять снятся его странные сны. Возможно, Тодд немного злится на Дирка, из-за которого у него чуть сердце не остановилось, поэтому он толкает его локтем. Тот только переворачивается на другой бок, сонно открывая глаза и произнося что-то вроде «привтобезьянка». – Тебе снился сон, – ворчит Тодд. – Спи дальше. – Неееет… – Дирк замолкает, и на мгновение Тодд думает, что он действительно снова уснул, но затем Дирк продолжает, – появилось предчувствие. Чувство. Чего-то. – Связано с делом? – Нет… что-то про тебя.       Черт. – Скорее всего пустяк, Дирк, со мной всё в порядке. – Слишком поздно, – говорит Дирк и потягивается со стоном и громким хрустом в спине. – Теперь я проснулся.       Его сонный голос говорит об обратном, но Тодд просто подвигается чуть ближе и вздыхает. – Хорошо, ладно. Что там?       Дирк трет глаза. – Эм… подожди, сейчас до меня дойдет. – Угу. Конечно, – Тодд не может сдержать улыбку; его лицо наконец-то расслабляется, и морщинка между бровями, которые он хмурил всю ночь, разглаживается.       Дирк разводит руками и резко опускает их на кровать. – Оуу, вот ведь… Упустил. – Я хотел тебе сказать, что так и будет. Это всего лишь странный сон, Дирк. – Нет, это определенно было чем-то. – Дирк снова ложится на бок, теперь они лежат друг к другу лицом. Он сгибает колени так, что они теперь прижимаются к животу Тодда, будто бы в поисках тепла.       Тодд старается сохранять дыхание ровным. – Не стесняйся, просвети меня. – Что ж… известно, что ты не спишь в… – Дирк поворачивается, чтобы посмотреть на часы на тумбочке. – Боже, уже так поздно? – Я мог бы просто засидеться в телефоне, – предлагает Тодд. – Нет, я бы почувствовал, что ты печатаешь. – Ты можешь чувствовать, как я печатаю? – Да, Тодд, и я, на самом деле, знаю, что ты записываешь всё, что я говорю во сне, – слова произнесены обвиняющим тоном, но в нем прослеживаются дразнящие отголоски. – Я не… всё записываю, – протестует Тодд. – Только действительно странную херню. Фаре с этого смешно. – Я лучше проигнорирую факт того, что два моих лучших друга и коллеги смеются надо мной за моей спиной, – Дирк пытается выглядеть благородно, но у него скорее получается принять жеманный вид, – и перейду к сути. Ты не спишь посреди ночи, и ты не сидишь в телефоне, и – если ты конечно не научился очень хорошо скрывать то, что ты испытываешь ужаснейшую физическую боль – у тебя не случился приступ. Стой, у тебя же сейчас нет приступа, да? – Нет. Приступа нет, – Тодд закатывает глаза. – Фух, хорошо. А то я бы себя очень глупо почувствовал. – Ну, приступа, – у Тодда появляется смутное чувство, что он повторяется, – нет. Так что продолжай. – Это всё, что я выяснил, если честно, – признает Дирк и чешет нос, делая очень странное выражение лица в процессе. – Я просто вроде как надеялся, что дальше ты будешь честен.       Тодд прищуривает глаза. – Так, ты ведь не пытаешься заставить меня поговорить с тобой сейчас, манипулируя моим чувством вины?       Дирк выглядит самым невинным человеком в мире. – Ну, я просто говорю, что надеюсь, что я могу ожидать услышать от моего лучшего друга правду, когда он расстроен чем-то или что-то такое, но… – Боже мой. – … может я просто надеюсь на сон, который никогда не станет явью.       Тодд качает головой в недоумении. – Знаешь, у тебя действительно талант убеждать людей в том, что ты весь такой невинный. Но ты тот ещё мудак, если захочешь таким быть.       Дирк прижимает ладонь к груди, будто бы говоря «я? Да никогда». Тодд притворяется, будто бы это не чертовски мило. И затем он тяжело вздыхает, ведь, конечно Дирк рано или поздно выпытает это из него. Может быть и не совсем всё, но… достаточно, чтобы и поделиться тем, что его беспокоит, и скрыть… кое-что другое. – Ладно, – начинает Тодд, – я просто… думал тут недавно. И я понял, что, возможно, я… сделал некоторые предположения о… тебе. Из-за всех этих… – Тодд пытается подобрать слова так, чтобы не сказать ничего невероятно оскорбительного, – курток? И ты… никогда ни к кому не проявлял интерес, но я не хотел…       Дирк, к сожалению, выглядит совершенно и донельзя озадаченно, пока его друг продолжает спотыкаться на словах. Тодд набирается смелости и решается рубить с плеча. – Ты гей?       Дирк открывает рот, закрывает его, затем принимает такой вид, будто бы у него несварение, и всё это происходит очень быстро. – Эм… да? Нет. Возможно? Типа того. Да, определенно типа того. – Это… Дирк, что?       Дирк вздыхает. Он, к удивлению, Тодда, выглядит подавлено. – Я… гей. Но ещё и кое-что другое, кое-что сложное, что обычно сравнивается с гаечными ключами и сферичными артефактами, заброшенными в сложный механизм самоопределения и принадлежности к чему-либо.       Тодд немного меняет положение, чувствуя, как у него начинает затекать рука. Он подпирает ею голову. – Ты… хочешь поговорить об этом?       Губы Дирка практически сжаты, но сам его рот округлен; брови слегка сведены вместе. Это выражение лица знакомо Тодду. Со временем он узнал, что обычно оно показывает, что Дирк испуган и очень хочет, чтобы кто-нибудь его пожалел, позаботился о нём, но не хочет просить об этом. Но разве Дирк здесь, в кровати Тодда, не потому что тот хотел позаботиться о нем? – Ты не обязан говорить об этом, – мягко произносит Тодд. – Просто… ты… ты мой лучший друг. Я хочу знать о тебе всё, чувак, – да, конечно, если добавить «чувак» в конце фразы, то сказанное Тоддом определенно прозвучит очень платонически.       Но к счастью Дирк, кажется, не замечает скрытый смысл; и впервые Тодд благодарен за способность Дирка не замечать подтекст. – Ну, дело в том… – Дирк останавливается. Он немного ворочается в кровати, пока наконец не ложится на спину, весь его вид говорит о том, что он смущен и встревожен. – Большую… часть своей жизни мне казалось, что я был чем-то одним, и это что-то, когда дело касалось отношений… скорее просто сузило круг, если можно так сказать. И, если честно, я скорее даже был счастлив оставаться этим чем-то, из-за всей этой... Вселенной, отношения всё равно не заводились. Но недавно… или нет, эм, нет, это не было… недавно… около того, просто, если сравнивать… – Эй, не переживай, хорошо? – мягко перебивает Тодд, пытаясь вернуть Дирка к его главной мысли. – Просто… продолжай. – Да, точно. Я… долгое время я просто считал себя вроде как асексуалом.       Вот дерьмо. Одно из тех понятий, о которых Тодд ничего не знает. – То есть ты… никогда ни в кого не влюблялся, или…? – Нет, – Дирк качает головой, – тогда это называлось бы аромантик. Я много читал об этом, когда был помладше. Я влюблялся в… людей, и все они были мужского пола, вот почему «гей». Но я не… я никогда не хотел…       Тодда осеняет. – …секса? Ты никогда… ты никогда не чувствовал себя, эм… вот так рядом с кем-то? – Нет, – Дирк снова качает головой – легко, смущенно. – И это… меня это вполне устраивало? Меня это устраивает, потому что со мной всё в порядке, и я не… болен и не сломан, если ты собираешься это предположить, – он начинает обороняться, будто бы готовясь к худшему. Сердце Тодда почти разбивается из-за этого. – Я не… Дирк, я бы никогда этого не сказал. – Большинство людей так и думают.       Тодд практически неосознанно подвигается ближе к Дирку, к его теплу. – Ну, я… я нет. Я не… Дирк, я не стану врать, я правда не тот человек, кто… знает обо всём таком, но типа. То есть, я… би. Вот. Я знаю кое-что, – голос Тодда как всегда сбивается на слове «би». И как всегда признание в том, что у него есть какие-либо чувства касаемо привлекательности буквально кого угодно, кажется признанием в каком-то очень личном секрете.       Дирк широко открывает глаза. – Ты…? – Я тебе… не говорил об этом? – Тодд уверен, что как-то намекал на это. Наверняка. Намекал же? – Нет! Нет, ты определенно точно не говорил! Тодд, это замечательно! – Это… замечательно? – Тодд изо всех сил пытается понять, что такого замечательного в том, что он бисексуал, но у него ничего не выходит. – Почему?       Дирк замолкает на секунду, открывая и закрывая рот как рыба. – А, просто так. Это не… это, эм… Потому что, ну, вот я и Фара, а теперь еще и ты, это… ну, мы очень хорошее агентство для ЛГБТ-сообщества? – голос Дирка пищит на последнем слове.       Тодд искоса смотрит на него, а затем решает, что не хочет понимать, что у него там в голове. – Хорошо, ладно… но это не важно, мы говорили о тебе. – Меф, – на лице Дирка появилось недовольство. – Твоя сексуальная ориентация гораздо интереснее.       Тодд одаривает его раздраженным взглядом. – Значит ты… асексуал. И гей.       Дирк тут же приходит в себя. – Ну… что-то такое, вроде того. Больше не уверен? – Больше? – Это… в общем… Произошли… изменения определенного характера, которые помогли мне пересмотреть… – Дирк останавливается, пристально смотрит на Тодда и затем снова поворачивается на бок к нему лицом. В его выражении лица есть что-то, что Тодд не может окончательно распознать, но если бы ему пришлось как-то это назвать, то он назвал бы это стальной, непоколебимой решительностью. – Я рассматривал другой ярлык, – говорит Дирк, – в дополнение к гею. Демисексуал.       Тодд… никогда в жизни не слышал такое слово. – Я никогда такое не слышал, – признается он.       Это ненадолго вводит Дирка в ступор. – Да, ну, это одна из наименее известных ориентаций и более того, как я понимаю, существует много людей, говорящих, что её вовсе не существует. Но опять же, мне много раз говорили, что чего-то не существует, а потом я встречал это с внезапной и жестокой незамедлительностью, так что… – Хорошо, – осторожно произносит Тодд, – я всё ещё не… – Это всё ещё немного в спектре асексуальности, – торопливо объясняет Дирк. – Очень даже в этом спектре, вообще-то. Но если асексуалы не испытывают сексуальное влечение совсем, то демисексуалы же могут испытывать сексуальное влечение… но только в очень определенных и чрезвычайно уникальных обстоятельствах.       Тодд опускает голову на подушку, прижимая свою руку к груди, будто бы пытаясь приглушить внезапную боль, что там появилась. – Таких, как? – Таких, как, – Дирк снова начинает нервничать. – Таких, как… в случае, когда у такого человека развивается близкая эмоциональная связь с другим человеком. Под этим я имею в виду… когда человек влюбляется в кого-то, да, но также и испытывает… определенный уровень доверия и близости задолго до появления чувств сексуального характера.       Тодд переваривает услышанное. Определенный уровень доверия и близости. Но ведь, насколько Тодду известно, Дирк ни с кем не встречался, так что как…? – То есть, это типа… Ты просто гипотетически рассматриваешь смену в ярлыках… потому что ты чувствуешь, что… с тобой это может однажды произойти? Типа, при правильных обстоятельствах?       Несколько секунд взгляд Дирка метается из стороны в сторону, пока он думает над ответом. – …да. – Оу. Ну, я… я полностью тебя поддерживаю, типа… – Тодд сглатывает. – Ладно, я вроде немного запутался, потому что… как ты это поймешь?       Былая решительность возвращается во взгляд Дирка. Он кладет руку, которую так же держал на груди, будто отражая позу Тодда, на матрас, совсем рядом с Тоддом. – У меня… было не так много, эм, влюбленностей, но… Всякий раз, когда я влюблялся, обычно самыми главными признаками овладевшей мной романтики были очень сильное желание взять его за руку и возрастающая неспособность замолчать в его присутствии.       Тодд не может ничего сказать, он даже не может выдохнуть. Ему почему-то кажется, что Дирк пытается сказать что-то очень, очень важное. – Но… иногда бывало… иногда… я хотел… чего-то другого. Я… раньше думал о поцелуях и даже… о том, что очень даже можно назвать интенсивным петтингом. – Дирк может и разговаривает как бабушка, тайком читающая любовные романы, но это совсем не волнует тело Тодда. Различные образы тут же заполняют его мысли: Дирк, поцелуи, может, даже очень страстные поцелуи? О Боже. Поцелуи с Дирком, и руки, скользящие по телу, гладящие теплую кожу, и Дирк, и пульс учащается, и… – Эм, и вот, я думал об… об этом… и я понял, что, возможно, это не так уж… скучно, как мне раньше казалось, так что, может быть, пришло время… всё пересмотреть.       Тодд резко сглатывает, пытаясь утопить внезапное вожделение, которое полностью поглотило его. Он не имеет в виду, что хочет всего это с тобой, придурок. – Оу, ну, знаешь, это… имеет смысл. – Да, – медленно произносит Дирк. – Имеет… смысл?       Тодд кивает, чувствуя, как на его лице появляется какое-то странное страдальческое выражение вместо чего-то вроде понимающего выражения лица лучшего друга. – Но нет, да, это… я просто думал об этом, и вот ты… ответил на вопрос, так что… вообще нам, наверное, лучше поспать. – Ох, – голос Дирка звучит необычно безэмоционально. – Да. Конечно.       Тодд переворачивается на другой бок, чувствуя, как сильно бьется его сердце. Он надеется, что Дирк этого не чувствует. – Спокойной ночи, Дирк, – мягко говорит он.       Молчание. – Спокойной ночи, Тодд, – говорит Дирк, и почему-то он кажется гораздо дальше, чем обычно.