******
Очнувшись ото сна в одиночестве, Микки паникует, пока не слышит шум воды. Вчера он помылся, стащил пару удивительно удобных пижамных штанов из гардероба наверху, оттёр несколько самых заметных пятен крови, засохших на его чёрных джинсах, и повесил их сушиться. Если Йен принимает душ с утра, то это очень хороший знак. Микки вытягивает затёкшие конечности и поднимается с пола, дрожа от утреннего холода и бросая пару поленьев на угли, догорающие в пепле с прошлой ночи. Он уже возится с плитой на кухне, собираясь приготовить яйца с беконом, которые нашёл в холодильнике, когда спускается Йен. Его волосы всё ещё влажные, а кожа холодная, он подходит ближе и быстро целует Микки в губы. Микки проводит кончиком языка по покалывающей нижней губе Йена и бросает ему быструю улыбку, радуясь, когда тот возвращает её ему. — Холодный душ? — спрашивает он, поднимая бровь. — Нет горячей воды, — пожимает плечами Йен, игнорируя ненужные намёки Микки. — Думаю, где-то должен быть нагреватель, но... Он снова пожимает плечами, очевидно довольный. Микки думает, что можно поискать нагреватель после завтрака, потому что он уверен, что не собирается принимать душ, как какой-нибудь бомж. В таком хорошем доме это было бы кощунством. Микки выкладывает свою кое-как приготовленную яичницу на две тарелки и принимается жарить бекон, всё время чувствуя на себе взгляд Йена, прислонившегося к холодильнику рядом. — Я должен вернуться, — говорит он, когда Микки переворачивает бекон. — Заткнись, мать твою, — бормочет Микки и надеется, что на этом тема будет закрыта, но, конечно же, нет. — Я застрелил его, — говорит Йен так, будто Микки не знает. — Это была… Это была самооборона. — Да, — соглашается Микки, поднимая брови и глядя на Йена. — Так и было, но тебя всё равно обвинят в непредумышленном убийстве, особенно если попытаешься объяснить, почему это была грёбаная самооборона. Тебе точно светит тюрьма. И это если повезёт. Оттуда ты не вернёшься. — Но Мик, — начинает Йен, скрестив руки на груди и явно раздражённый тем, что Микки не считает его доводы разумными. — Они решат, что это был ты. — И что? — И что? — Йен фыркает, слегка наклоняясь вперёд, чтобы поймать взгляд Микки, сосредоточившегося на беконе. — Ты этого не делал. Но у тебя есть приво́ды, и все знают, как обстояли дела между тобой и Роджем, знают о ваших постоянных разборках. Может, нас будут преследовать, решив, что ты меня похитил. — И что? — повторяет Микки, отходя со сковородкой к тарелкам, чтобы положить на них бекон и полить растопленным жиром. — Я серьёзно, — в голосе Йена звучит отчаяние, — я не могу позволить им думать так о тебе, ты не сделал ничего плохого! Микки выключает газ, ставит сковородку на холодную плиту, подходит к Йену и поднимает руки в некоем пожатии плечами, или как бы в знак капитуляции, прежде чем придвинуться ближе и обхватить ладонями почти заросшие щёки Йена, опускаясь к его шее. — Какая разница, что они подумают, а? — спрашивает он, слегка улыбаясь, когда Йен качает головой, приоткрывая губы, словно в знак протеста. — Я всё равно собирался уйти с тобой, Йен, ничего не изменилось. Мы найдём где осесть и заживём себе спокойно. Если нас найдут, убежим снова. Меня это не волнует. Он игриво хлопает Йена по щеке, щёлкая пальцами и указывая на него, когда тот быстро улыбается Микки и закатывает глаза. — Ты и я, — напоминает ему Микки, — это то, что ты сказал. — Да, — бормочет Йен, прислоняясь затылком к холодильнику и наблюдая за Микки сквозь полуприкрытые веки, — именно это я и сказал. Микки берёт тарелки с собой на заднее крыльцо, садится на деревянные ступеньки и смотрит на затянутое туманом поле, бесконечно простирающееся в пыльном рассвете. Йен выходит через пару минут с двумя чашками дымящегося кофе, бурча что-то про сахар, когда протягивает одну Микки и садится рядом. Микки оглядывается через плечо на шум сзади, и обнаруживает, что Йен оставил дверь открытой и, должно быть, включил проигрыватель; звук достаточно громкий, чтобы течь через дом и достигать крыльца. Он потягивает кофе и наслаждается тем простым фактом, что Йен снова ест и разговаривает, и даже способен выдавить улыбку или две, слушая навязчиво красивый голос, поющий им о любви. Каждую минуту, каждый час, каждый день Я надеюсь, что найду такого любовника, Который поведёт меня за собой. — Тут хорошо, — бормочет Йен, сжимая в пальцах кружку с кофе и пустую тарелку, когда Микки смотрит в его сторону. — Я мог бы остаться здесь. Микки думает поцеловать его, но Йен вдруг выпрямляется, его спокойное лицо хмурится, когда он смотрит вдаль. Микки прослеживает его взгляд и тихо ругается, увидев пыль, поднимающуюся над полем. Машина пока слишком далеко, чтобы они могли её увидеть, но на этом холме только один дом и единственная грунтовая дорога, ведущая к нему. Они оставляют грязную посуду на заднем дворе и возвращаются внутрь. Микки чудом вспоминает, что его джинсы висят на перилах, прежде чем они проносятся по всему дому, собирая свои пожитки. Микки выплёскивает воду в камин, пока Йен запихивает вещи в их сумку, и, думая, что это может дать им несколько дополнительных минут, выключает проигрыватель, заставляя дом выглядеть нетронутым на первый и, возможно, на второй взгляд. Это глупо, но раз уж он там, Микки хватает пластинку с поворотного диска, заворачивает её в рубашку и, не обращая внимания на веселый взгляд Йена, запихивает свёрток в сумку вместе с остальным вещами. Они выскальзывают через задний двор и какое-то время крадутся, пригнувшись, через поле ячменя. Когда машина исчезает за холмом, они начинают бежать. У Микки всё болит: рёбра, скорее всего, ушиблены, голова разбита, а может, это и вовсе сотрясение. Но ему и раньше доставалось, так что прямо сейчас он несётся по полю сквозь туман с тем, кто станет любовью всей его жизни, и он чувствует себя свободным. Он смеётся, и рядом с ним Йен ухмыляется дикой и беспечной улыбкой.*******
Джиллетт, Вайоминг, 1975. (10 лет спустя) Конец лета. Йен поправляет осторожно зажатый под мышкой плоский пакет, вынимает изо рта сигарету и медленно выпускает дым, наблюдая сквозь него за сонной улицей. Колокольчик на двери кафе звенит, когда она открывается, выпуская Мэйси. Девушка останавливается рядом с ним со сладкой улыбкой на губах, развязывает фартук, снимая его с розовой униформы официантки, и убирает в сумку. — Идёшь домой, Йен? — спрашивает она, прищурившись из-за низкого солнца за его спиной. — Да, — говорит он и кивает, — у меня будут очень ленивые выходные. — О, это мило, — говорит она с очередной дружелюбной улыбкой. Иногда Йену кажется, что она флиртует с ним, но на самом деле это не имеет значения, он уверен, что ясно дал понять, что его это не интересует. — Где ты живёшь? Я забыла. — Знаешь поля у пятьдесят девятого шоссе? — спрашивает он и ухмыляется, когда она улыбается. Он снова подносит сигарету к губам и говорит, не выпуская её изо рта: — Так вот, ещё миля в никуда, и там мой дом. — Звучит одиноко, — сочувствует Мэйси. — Нет, — говорит он, пожимая плечами. — Это хорошо. — О, — говорит она и пытается снова улыбнуться, очевидно, немного сбитая с толку его ответами, но в то же время не чувствуя в них беспокойства. Йен усмехается и стряхивает наполовину выкуренную сигарету, когда пыльный пикап сворачивает на улицу и приближается к ним. — Это за мной, — говорит он, когда пикап подъезжает к обочине и останавливается перед ними. Он решает не обращать внимания на то, как Мэйси немного наклоняется вперёд и хмурится, вероятно, разглядев только пару татуированных рук на руле. — Увидимся в понедельник, Йен, — кричит она ему вслед, и он коротко машет рукой через плечо, открывая пассажирскую дверь и забираясь внутрь. — Эй, — приветствует его Микки с этой странной гордой ухмылкой, которая появляется всегда, когда их смены совпадают и они могут подвозить друг друга. — Эй, — откликается Йен и ухмыляется тому, что всё ещё звучит, как влюблённый дурак, когда Микки смотрит на него вот так. — Готов? — Микки переключает передачу и поднимает бровь. — Поехали, — напевает Йен, откидываясь на спинку сиденья, когда Микки давит на газ и трогается. На пятьдесят девятом шоссе есть зона для отдыха, прямо за Джиллеттом, где Микки всегда останавливает машину и выключает двигатель, как ритуал. Они сидели в тишине, пока ехали по городу, Микки смотрел на дорогу, а Йен — на Микки, но прямо за городской границей они останавливаются на минуту, а затем начинают свою настоящую жизнь. Вместе. Йен наклоняется над коробкой передач, чтобы встретить Микки на полпути. Его губы, потрескавшиеся и в то же время мягкие, прижимающиеся с быстрым взмахом языка, ощущаются как возвращение домой. Они живут за пределами Джиллетта уже десять лет, но Йен думает, что всегда будет дома, пока у него есть это, даже если однажды им придётся сбежать и начинать всё сначала. — Привет, — говорит Микки, когда немного отстраняется, замерев в непосредственной близости от Йена. — Привет, — Йен фыркает и улыбается, целуя Микки ещё раз, прежде чем снова откинуться на сиденье. — Что это такое? — спрашивает Микки, заводя мотор и выезжая на дорогу, разглядывая пакет на коленях Йена. — Это от Липа, — говорит Йен и поднимает его, переворачивая. — Проверил почтовый ящик во время обеденного перерыва. — Мило, — напевает Микки и постукивает по рулю кончиками пальцев. — Давай покрутим это, когда вернёмся домой. Джиллетт такой, какой есть: маленький и культурно разочаровывающий. Но за последние десять лет здесь наблюдался демографический бум из-за нефти, что облегчило Йену и Микки возможность осесть тут без слишком большого количества внимательно следящих за ними глаз. Прошло несколько лет, прежде чем они рискнули связаться с Липом. Он всё ещё учился в университете, и найти его было довольно легко, а одного междугороднего телефонного звонка было достаточно, чтобы наладить связь. Иногда это письма, но в основном Лип присылает им самую свежую прессу с полок Чикаго, за несколько месяцев до того, как газеты добираются до Джиллетта, если вообще добираются. Их жизнь была бы сплошным кошмаром, если бы не Лип, благослови его Господь. — Джонас, вероятно, выйдет на пенсию в следующем году, — говорит Йен, улыбаясь, когда Микки ворчит в ответ. — Разве старый ублюдок не объявил об этом ещё в прошлом году? — замечает он. — Да, — кивает Йен, — но теперь ещё и подагра, и на этот раз он серьёзно. Он говорил со мной о том, чтобы я взял на себя функции менеджера. — Что ж, это хорошая новость, — хмыкает Микки. — Как раз вовремя. Судя по тому, что я слышал, ты больше занимаешься управлением, чем готовкой. — Потому что у тебя такой непредвзятый источник информации, — усмехается Йен и смотрит на продуваемые ветром поля, к которым они сворачивают, когда Микки находит нужную узкую грунтовую дорогу. — Ты не знаешь моих источников, — возражает Микки, загадочно пожимая плечами. — Как бы там ни было, — хмыкает Йен, готовясь к тому, что разговор, скорее всего, сменит тон, — у меня есть кое-какие полусырые планы по наведению порядка в этом месте, и появятся вакансии. Моё место на кухне точно. — Да у меня и так всё в порядке, — отмахивается Микки, потому что это не первый раз, когда Йен пытается. По крайней мере, Микки больше не звучит сердито, может, он начинает заинтересовываться этой идеей. — Ладно, — быстро соглашается Йен, напоминая себе, что с Микки всегда лучше сделать шаг назад, чем давить слишком сильно. Он поднимает руку и ухмыляется, когда Микки бросает на него взгляд, говорящий, что он знает — этот разговор ещё не окончен. — Ты пока подумай, а я снова заговорю об этом, когда буду точно знать, как обстоят дела. — Йен, — фыркает Микки, сворачивая на гравийную дорожку перед их двухэтажным домом — маленьким и одиноким посреди огромного поля, рядом со старым дубом, в два раза выше дома, — мы не будем работать вместе в этом крошечном кафе. — Да почему нет? — настаивает Йен, открывая дверь и выпрыгивая. Он действительно хочет знать. Микки захлопывает дверцу, и они смотрят друг на друга поверх крыши пикапа. Микки вздыхает, а потом поддаётся, ласково ухмыляясь. — Не надо работать со мной, — сдаётся Йен, — но, пожалуйста, начни искать что-нибудь другое. Мне никогда не нравилась твоя работа на буровой, а учитывая несчастный случай в прошлом месяце… У тебя больше нет причин так впахивать. У нас всё хорошо, мы можем прожить на мою зарплату какое-то время, пока ты будешь искать что-то ещё. Я бы не возражал, если бы ты уволился сегодня же. — Ты закончил? — спрашивает Микки, подняв брови. — Да, — фыркает Йен, скрестив ладони на грязной крыше машины. — Хорошо, — говорит Микки и разводит руками, — я подумаю об этом, ладно? Я обещаю тебе, что подумаю. Йен счастливо улыбается и смотрит на Микки, который закатывает глаза и идёт к дому. — Ты снова запер Лу, — Микки меняет тему, решив обвинить его, когда Йен поднимается за ним на переднее крыльцо; прочное строение тянется вдоль всего дома. Йен усмехается и смотрит на угрюмое рыжее животное в руках Микки. — Проклятая тварь здесь для того, чтобы ловить крыс, Мик, — напоминает он своему мягкосердечному бойфренду, бывшему Грязеру, и протягивает руку, чтобы почесать лохматую тушку за ухом, но передумывает: Лу выглядит так, будто хочет съесть его, — а не валяться внутри весь день, толстея на кошачьей еде. — Ты бы ей больше нравился, если бы не злил её постоянно, — Микки игнорирует замечательные аргументы Йена и позволяет кошке спрыгнуть на пол и помчаться к кухне, когда они заходят внутрь. Йен отпирает дверь и снова закрывает её за ними. — Не думаю, — бормочет Йен и направляется прямо к проигрывателю, снимая пластинку Этты Джеймс, которую они всё ещё слушают почти каждый день, и заменяя её альбомом из почтового пакета Липа, — проклятая кошка хочет украсть моего парня, просто признай это. Микки открывает окна во всём доме, чтобы проветрить, пока Йен меняет скорость на поворотном диске, ставит иглу на старт, увеличивает громкость и отступает назад. Кивая первым зазвучавшим нотам песни, он следует за Микки на улицу, чтобы сесть в старый гамак, который достался им вместе с домом. Он постукивает рукой по бедру в такт ритму, пока Микки сияет рядом, а новая захватывающая музыка льётся из окна. Любить тебя — это что-то замечательное, Потому что ты показал мне, как сильно любишь. У меня захватило от тебя дух, как никогда в жизни, И ты дал мне понять, что можешь подарить ещё больше ярких ощущений... Это будет вечная любовь.*****
«This Will Be» — название данной истории, а «This will be an everlasting love» — её последние строки. Кроме того, часть слов песни автор оригинала выделила курсивом, а строчку «Это будет вечная любовь» оставила чуть ниже и без курсива, хотя она является прямым продолжением указанного отрывка. Думаю, таким образом она хотела дать понять, что это не только слова песни: «Это будет вечная любовь» — про жизнь Микки и Йена.