Закат и рассвет

       Задание оказалось легким. Намного легче, чем они могли рассчитывать. Помочь жителям деревни восстановить мост, разогнать отморозков, что решили прибрать здесь всё к своим рукам — оказалось не трудной задачей для трёх дарований. Попотеть пришлось, но в этот раз обошлось без жертв, и это не могло не радовать.        Они должны были уже отправляться в путь, но счастливые обитатели этих краев настояли на том, что легендарная троица должна остаться на местный праздник урожая, а заодно отметить их успех и факт того, что всё обернулось в лучшую сторону.       Долго уговаривать не пришлось. Джирайя согласился за секунду. Орочимару лишь спокойно пожал плечами, сказав, что в Коноху он не торопится, ведь ближайшие месяцы им всё равно не получить сложных миссий, ведь Третий их наказал, а значит, он в возвращении не заинтересован. И когда Джирайя довольно похлопал друга по плечу и звонко расхохотался, а одна из местных девиц утащила его за собой, чтобы насладиться местным саке, змеиный саннин спокойно устроился за одним из столов, поедая свой ужин. Недовольной осталась лишь только Цунаде…        Её аргументы о том, что впереди ждёт долгая дорога, что Хокаге ждёт отчета как можно скорее, конечно же, не сработали. Джирайя махнул рукой, пропуская это мимо ушей, а Орочимару совершенно не противился желанию товарища зависнуть здесь ещё на несколько томных вечеров.        Неожиданная блядская гармония, что возникла между ними после того, как они вместе скинули с моста одного из главарей, а затем долго о чём-то разговаривали, когда убирали остатки разрушений — удивительное и редкое явление.        Сенджу закипала внутри себя, но ничего не могла поделать. Хотелось распсиховаться, хорошенько огреть чем-нибудь этих двоих, но не было особого повода. Подобные задержки после заданий не были чем-то удивительным ни для неё, ни для руководства Конохи. Таковы были правила их мира. Пока они хорошо выполняют миссии, то спрос с них не такой строгий.        Она уселась рядом с Орочимару, пытаясь справиться со странными ощущениями в грудной клетке. Неприятно кололо и трудно было дышать, и саке, этим блядским, она просто давилась. Взгляд же, навязчиво цеплялся за силуэт Джирайи, что постоянно маячил перед глазами. Этот звонкий и счастливый смех, объятия и похабные прикосновения в сторону той девицы, что явно была рада подобному стечению событий… Просто мерзость.        Кто бы мог подумать… Ведут себя так, будто они сейчас не на празднике урожая, а в публичном доме.        Она непроизвольно закатывает глаза, когда рыжеволосая начинает кормить напарника с рук, а тот умудряется испачкаться в соусе… Просто блядство… Ещё немного и Сенджу вывернет завтраком.        Идиот… Вечно ведется на любую юбку без разбора, лишь бы поманили пальцем. Озабоченный и пустоголовый. — Если будешь продолжать так сжимать чарку в своих руках, то она скоро в стружку превратится, — проницательно подмечает Орочимару. — А? — резко отвлекается от своих раздумий Цунаде, пытаясь воспроизвести в голове то, что он сказал ей две минуты назад, но у неё не получается, потому что все мысли крутятся, уходят лишь в одно русло. Все мысли упираются в белый, кучерявый затылок и хриплый, мужской смех…       Какого блять черта он так громко и заразительно смеется? — И перестань так на них пялиться, ты скоро дырку прожжешь…- интонация его голоса язвительная, с долей злорадства. — Я не понимаю о чём ты, — она цедит сквозь зубы, выпивает саке залпом, борясь с желанием его выплюнуть, настолько сейчас вкус кажется отвратительным, но Цунаде глаз не отводит, хотя пальцы подрагивают от напряжения. Бесит. И ком в горле такой горький…        С чего она так завелась вообще? Какая ей разница с кем её напарник воркует? И когда её вообще волновало его развязанное поведение? Джирайя всегда был таким. В его поведение нет ничего необычного, ничего, что могло удивить… Наверное… И это «наверное» костью в глотке.        Она выпивает очередную порцию саке, но это не помогает, лишь усугубляет ситуацию. — Мне кажется, люди подобное поведение называют ревностью? — и эти слова сейчас хуже, чем, если бы на неё вылили ушат ледяной воды. В висках противно стучит, она поджимает губы, пытаясь унять затаившуюся бурю внутри, но девичий смех в другой стороне зала, прорывает внутри неё настоящий вулкан. — Да, заткнись ты, — гневно рычит Сенджу, а в руке чарка резко лопается, разлетается на осколки. И, похоже, она так громко высказала своё недовольство, что на их перепалку с Орочимару, не поленился обернуться лишь задремавший дед где-то в углу.       Она и сама от себя такого не ожидала, и самым худшим для неё, было осознание того, что разозлили её далеко не слова Орочимару, а кое-кто со счастливым взглядом напротив… Едкое чувство, незнакомое ей, но заполняющее всё вокруг. Она не понимает, что с ней происходит и не может найти ответов на свои вопросы. Не может разгадать, понять свои эмоции. Долбанная головоломка…        Ей просто нужен свежий воздух, потому что невыносимо сейчас дышать, а в ребрах болезненно застряли острые осколки разбитых бутылок. Она резко поднимается на ноги и выходит из чайного домика. Идёт уверенной походкой, как обычно, гордо задирает подбородок, но на душе скребут кошки. Мучительно… Как никогда раньше…        Что с тобой, Цунаде? Ты вообще в своем уме? Джирайя далеко не в первый раз заигрывает с девушками на её глазах. Он постоянно за кем-то ухлёстывает, но, наверное, впервые она видит от него именно такую заинтересованность? Настоящую, не только ради того, чтобы урвать поцелуй или нечто большее…. Наплести красивую историю и мечтательно умчать в закат, разбив юное сердечко. В этот раз всё было иначе. Что-то щёлкнуло, появилось электричество. Она заметила это ещё в самом начале, когда они приехали сюда.        Эта рыжая не так давно потеряла старшего брата, а Джирайя всеми способами пытался восполнить её потерю. Нелепо шутил, травил байки из своей жизни. Учил её кидать кунаи и помогал таскать воду с колодца. Она плела ему венки из цветов, и они часто гуляли по вечерам. И Цунаде, наверное, даже если была слепой, то заметила бы, что в этот раз всё иначе…        Она бы должна за него радоваться, ведь он её лучший друг, что он наконец-то кем-то заинтересовался, но всё выходит наоборот… У неё внутри всё закипает и она этой странной злобой давится, сама себя не узнает. Её как будто подменили на другого человека, а может она словила солнечный удар? Непонятно. Саму себя хочется удавить, по лицу хорошенько врезать, чтобы не злиться, чтобы не чувствовать.        Орочимару несёт всякий вздор, это вовсе не ревность. Какая к черту ревность вообще может быть? Это же, блять, Джирайя!!! Её идиотский, но такой до боли знакомый друг…        Она тяжело выдыхает, ощущая себя всё больше по идиотски. Хочется обнять себя руками и одновременно провалиться сквозь землю. Успокаивает лишь мысль вязкая о том, что никто не воспримет её выходку всерьез, ведь они втроем постоянно ссорятся по поводу и без. За эти дни, от них троих было достаточно криков, угроз и потасовок.        Она идет не глядя, чисто на инстинктах передвигается вперед, пробирается сквозь траву.        Сама не особо осознавая, куда направляется. Лишь бы не здесь. Лишь бы не возвращаться назад. Подальше от тревожных мыслей и навязчивых эмоций, которые оказались хуже оков.        Взгляд устремляется в небо, оно прекрасно. Персикового цвета, который осторожно, хлипко балансирует на контуре с алым оттенком. Сегодня смотреть на закат практически невыносимо… Больно и страшно. Потому что подозрительно колит в груди. Цунаде не знает, почему и, наверное, не хочет искать ответ. Она впервые за долгое время ловит себя на мысли, что ей всего 14 и ей не обязательно искать ответ на свой вопрос прямо сейчас….        Стоит ли вообще?        Нужно просто сделать шаг, а затем ещё один. Дать себе передышку, а утром уже будет наплевать и никто и ни о чём её не спросит. Закат всё заберёт с собой, сохранит её секреты. Как и раньше…        Цунаде Сенджу — тайфун. Эта мысль сразу прилетает в его голову, когда блондинка резким шагом вылетает из помещения, своим напором, почти что, сносит одну из раздвигающихся дверей. Джирайя отвлекается от разговора, непонимающе смотрит на Орочимару, выжидая пояснений, а тот в своей привычной для себя манере лишь плечами пожимает. Равнодушно так, и с таким выражением лица, будто его публично оскорбили уже тем, что просто посмели повернуть голову в его сторону. Наглые, простые смертные.       Но Джирайя слишком упрям, он эту черту характера с молоком матери впитал, поэтому, отступать так быстро просто не в его правилах. Орочимару это знает, глаза закатывает и выпивает первую чарку за этот вечер слишком обреченно для этой жизни.       Орочимару был проницателен и читал людей часто чересчур легко, видел их слабости слишком отчетливо. И порой этот талант в себе просто ненавидел. Потому что видеть чужие эмоции, это ещё не значит понимать природу их явления. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Зачем все эти игры в кошки-мышки? Недомолвки и странные взгляды с двух сторон? Орочимару в подобном не видел пользы, считал это неразумной тратой времени и ресурсов.       Джирайя подходит к нему, тырит графин со стола, чтобы налить себе ещё стопку. Выпивает. — Что случилось? Что с Цунаде? — Ты случился.        Кратко. Четко. По делу. В его стиле. — И не смотри на меня так, будто совсем отупел, — меланхолический, скучающий вздох. — Она уже дырку в затылке рыжей просверлила взглядом, а ты мух ловишь…        Джирайя молчит минуты две от силы. Смотрит на напарника впритык, будто не может поверить в услышанное, а потом наступает озарение. Резкое, холоднее морской волны. — Долго стоять будешь? — Орочимару не выдаёт себя, но Джирайя мог бы поклясться, что видел, как тот язвительно улыбается уголками губ, хоть и всего мгновение.       Слова излишни. Он ухмыляется и выскальзывает на улицу, дверь снова громко захлопывается. Наверное, не стоило переходить на бег, но это происходит на автомате.       Потому что ему кажется, что это самое правильное, что сейчас нужно сделать.        Потому что так говорит его сердце, которое стучит в груди безумным темпом, как молоток. И он не думает, просто действует. Нужно догнать, не дать уйти, а остальное не имеет значения. Джирайе всего четырнадцать, он любит писать о чувствах в своих заметках для будущей книги, но все еще ничего не смыслит в этих чертовых импульсах в реальной жизни. Но сейчас он чувствует как надо…        «Пропажа» находится достаточно быстро. Женский силуэт застыл в зеленой траве, наблюдая за алым закатом. Цунаде услышав его шаги, попыталась снова ускользнуть, но стоила ей двинуться вперёд, он сразу же отрезал ее шансы на побег. — Цунаде, — окликнул он её достаточно громко.        Молчание, ещё один шаг вперёд, а затем второй для упрямства. Желанием показать всем видом, что она не нуждается в обществе какого-то вздорного мальчишки. У неё уши горели при мысли, что она не смогла сдержать свои эмоции на людях. — Сенджу! — его голос звучит ещё громче. Он тоже упрямый, как баран, в этом умении они преуспели оба.        Молчание, она губы кусает и в голове возникает мысль, что хочется сейчас сорваться с места и просто бежать со всех ног. Потому что внутри затаилось такое странное чувство, что изнутри съедает, оно такое большое. Большое и необъятное. Горячее, неуправляемое, и от него страшно панически. До дрожи в коленках и трудно дышать.        Что вообще происходит? Почему так? Цунаде блуждала в своих мыслях, не в силах найти ответа. Слишком сложно, лучше уж тренироваться или копаться в своих склянках в лаборатории, чем всё вот это… Неизвестность, непонимание пугают больше, чем пламя или стан врага. — Сенджу, да остановись ты уже! Знаешь же, что я всё равно от тебя не отстану! — восклицает он, а затем пересекает это мизерное расстояние между ними. Дышит практически ей в затылок. — Отвали. Не видишь, что я не хочу сейчас ни с кем разговаривать? — бурчит она, кусает губы недовольно, больше не пытается идти дальше, но и не оборачивается. Цунаде не хочется сталкиваться с ним взглядом, она сама себя не понимает. Чувствует себя глупо и непонятно. — Врёшь, — юноша ухмыляется, а затем происходит невозможное. Он обнимает её со спины. В первую секунду ей хочется вырваться, но эта попытка выглядит слишком вялой. Даже неловкой. Но Джирайя обнимает крепко, у него теплые руки, от которых почему-то мурашки по коже, и дыхание замирает. — Почему ты злишься? Я чем-то обидел тебя? — у него голос спокойный, ясный. Впервые Цунаде не хочется назвать напарника по команде надменным петухом. — С чего ты вообще решил, что дело в тебе? Ты, что какой-то особенный? — с губ сорвалось возмущение, а комок эмоций, что накопился внутри за эти дни, стремился вырваться наружу. В глазах почему-то предательски защипало и хотелось разозлиться на весь белый свет. Сомкнуть его в кулаке и разломать. Сенджу снова чувствовала себя ребенком с разбитыми коленями… Да, и мало, что изменилось с тех пор. Она всё еще ненавидела саму мысль о том, что кто-то может увидеть, как она плачет.        Он притягивает её к себе ближе, кожа к коже, и это просто невыносимо. Пугает чертовски. Неизвестностью. Непонятностью собственных чувств, ощущений.        У друзей так бывает? У товарищей по команде?        Она молчит чертовски долго и ей хочется спрятаться в дальний ящик, лишь бы не чувствовать как предательски колет в груди. — Ненавижу тебя! Ты меня раздражаешь, идиот! Что тут вообще непонятного? — как последние рывки протеста, а затем вся гамма чувств уходит из-под её контроля. По щекам текут слезы. Она плачет. И слезы соленые, горькие на вкус и в этот раз, ей кажется, будто они выжигают кожу больнее, чем кислота.        Джирайя успокаивающе гладит по девичьим плечам, будто бы выжидает, а затем произносит. — Ты же знаешь, что у меня ближе тебя никого нет? — Не ври, а как же учитель и Орочимару? — упрямо цедит она сквозь зубы и губы кусает, надеясь, что он не заставит её повернуться. Не увидит блеска в её глазах и эти чертовы слезы, которые непонятно из-за чего появились. — Это другое… Ты моя лучшая подруга….- он говорит это спокойно, так естественно, как дышать. Не мешкает, не дает себе времени на раздумья. — Джирайя! — Цунаде возмущается, но слишком вяло. Пытается вырваться из хватки, но юноша её не пускает. Слез мало, но они её душат. Они сейчас опаснее любого оружия, любой верёвки, а он продолжает. Это же Джирайя. Он в своих искренних порывах никогда не останавливается. — Я серьёзно… Ты для меня сама близкая девушка, как бы мы с тобой не ругались… И чтобы ты там не надумала себе… Я просто хочу, чтобы ты знала, — в какой-то момент он переходит на шёпот, зная, что даже скажи он сейчас это беззвучно, лишь губами, она бы всё равно поняла. — Ну, а эта… Как её там…- Сенджу фыркает, сама не ожидая от себя такой откровенности. Обиды, что её просто выворачивает. Хочется прикусить себе язык, но сказанные слова уже не вернуть назад. Потому что раздражение всё еще бьется в груди молотком. — Она хорошая. Мне приятно общаться с ней, и всё же, Сенджу, она не ты… Понимаешь?        Цунаде молчит, поднимает глаза к небу и больше не сдерживает слез. Пусть будет так, как есть. Пусть будет существовать этот момент слабости, а обо всем другом, она подумает завтра. Уж точно не сегодня…       Джирайя не заставляет её повернуться, просто прижимает к себе. Закрывает от всех невзгод. Просто помогает этому моменту быть. Обволакивает, защищает. И она позволяет себе поддаться, позволяет себе в эту секунду быть настоящей… — Тебя никто и никогда не заменит.        Эти слова насквозь пробирают, заставляют сердце стучать, как сумасшедшее. Ей становится так тепло в его объятиях. Так естественно. По-домашнему хорошо.        И хрупкой быть уже не так страшно. Беззащитной в его глазах. Он просто её понимает. Её эмоции, чувства, без слов.        Его слова важны. Очень. Слишком. Прямо под кожу, хотя она и сама себе в этом никогда не признается. — Какой же ты идиот, — она смеется сквозь слезы, и Джирайя смеется в ответ. — А ты истеричка… Команда мечты собралась.        Они снова хохочут, и Цунаде становится так легко на душе. Всё теперь кажется таким незначительным, глупым, а обиды, смятение отступают на второй план.        Она просто верит ему. Цунаде не хочет думать, что между ними происходит… Что всё это означает… Просто плывёт по течению. Просто растворяется в последних персиковых лучах заката. Она облокачивается на его грудь спиной рефлекторно, так, будто это самое естественное в мире, что может быть… — Это ты забыл упомянуть про змеёныша… — Разве такого забудешь? — он с облегчением выдыхает, радуясь тому, что буря, кажется, отступила… Ему просто важно было догнать её, сказать то, что он сейчас сказал. Важно, чтобы она знала и поняла верно.       Они снова молчат несколько минут, а затем Джирайя говорит: — Хочешь, проведём остаток вечера вдвоём? Местные говорят, что на озере можно увидеть красивое сияние светлячков, — юноша говорит ласково, улыбается уголками губ, а Цунаде не может поверить в реальность происходящего. В его голосе, словах сейчас столько искренности, чуткости… Без налёта привычного дурачества. Без желания лишний раз уколоть и попыток, вставить похабную шутку… Обычно, ведь он, в этом настоящий мастак. — Ещё я слышал, что если загадать желание там, оно обязательно сбудется…        Она решается развернуться к нему лицом, смело посмотреть в глаза. — Хочу…- блондинка выдыхает, а саннин проводит пальцами по её щеке, смахивая влагу. Жест кажется сейчас таким естественным, нужным и трепетным. У Цунаде плечи дрожат, но она слишком упрямая, чтобы не пытаться это скрыть даже сейчас, когда казалось бы, все карты раскрыты. — Но если ты кому-то расскажешь про то, что видел сейчас… Я тебя убью, сломаю тебе все ребра, обещаю! — она строго грозит ему пальчиком, а Джирайя снова смеется. — Хорошо, я тебя понял… Я никому не скажу, это будет нашей тайной. — Обещаешь? — и в девичьем голосе столько веры, надежды, что у него заходится сердце. Он не может оторвать от неё взгляда, сдержать улыбки. — Даю слово… — он протягивает Цунаде руку и она без долгих раздумий, сжимает его ладонь. Они переплетают пальцы и вместе идут к озеру. И этот вечер только их, как и закат, что заставил их двоих снять маски, хотя бы на крошечный промежуток времени… На один хрупкий миг.        Плевать, что завтра всё снова будет как прежде. Они снова будут ругаться, как кошка с собакой… Главное сейчас, что ближе Цунаде у Джирайи никого нет…