Закат и рассвет

      Они идут в палату Джирайи, и в этих действиях теперь столько привычного и родного. Цунаде ловит себя на мысли о том, что считает данные обстоятельства своим якорем.       Пока они здесь, в пределах этих стен, где всё пропахло медикаментами и травяными настойками, они могут просто остановиться в этом моменте. Не думать. Не принимать серьезных решений. Просто довериться этому времени. Это была её собственная иллюзия безопасности, пока они оба находятся в полумраке больничных стен, ей не нужно притворяться. Не нужно держать оборону.       Чертовски трудно скрывать свои чувства, когда они искрятся, словно накалённые провода. Она разрывалась в собственных противоречиях. В том, что желанно и что на самом деле правильно.       Скоро закат покинет свои владения и ей придется выбирать… Каким бы тяжёлым не был для неё подобный выбор… Правильный или неправильный…       Он приобнимает её за плечи и Сенджу не отталкивает его, ей плевать на то, что их кто-то может увидеть в коридоре. На всё плевать…       Цунаде собиралась погрузить его в медикаментозный сон, но Джирайя сумел убедить её сделать на сегодняшнюю ночь исключение. С каких пор он стал так легко вить из неё верёвки? Стоило ему лишь коснуться пальцами молочной шеи, бережно очерчивая позвонки, это полностью отключало её рассудок. Она податливо таяла, словно воск от пламени и сама себя не помнила. Удивительно, ведь они были знакомы целую вечность… Но только сейчас она, кажется, взглянула на их взаимоотношения совершенно иначе. Всё заиграло новыми красками, стало более сочным и ярким.        Хотелось человеческого тепла, хотелось скрыться от всех тревог… Перестать всё контролировать. Жизнь, ведь как песок, утекает сквозь пальцы… Слишком быстротечная, чтобы изводить себя за каждую ошибку. И Цунаде позволила себе жить прямо в эту секунду.       Стоило двери закрыться, как их действия говорили за них лучше, чем какие-либо слова.       Они целовались, медленно и откровенно. Ей было так хорошо, сидя у него на коленях. Так, будто весь мир был запечатлен в этом мгновении и теплоте. Руки больше не дрожали, темнота больше не казалась пугающей и жестокой…        Просто лечь рядом и почувствовать сильные руки на своей талии. Джирайя заправляет белокурую прядь за ухо и лучезарно улыбается, в то время, как Цунаде не может сдержать нервного вздоха. -Что тебя гложет? — спрашивает он почти сразу. Цунаде еле сдерживается, чтобы не увести взгляд, ей кажется, будто саннин видит её насквозь. — Просто расскажи мне, — его голос чуткий, но аккуратно настойчивый, такой, что у неё застыл ком в горле. Ей трудно сделать вдох. Ещё труднее соврать любимому человеку прямо в глаза или снова уйти от ответа.       Сколько ты будешь убегать от правды, Цунаде? Он заслуживает получить ответы на свои вопросы. Неважно, что за боль вы причинили друг другу в прошлом… Это ваша общая история, её не запихнуть в закрытый ящик навсегда. — Часто, когда я смотрю на тебя, я чувствую себя парализованной. Между нами глухая стена длиною в два года…- Сенджу в этот момент, будто дышать перестаёт. Не может отвести взгляда, хотя сбежать очень хочется. Говорить трудно, но она собирает всю волю в кулак и продолжает. Слишком трудно говорить об этом, это словно вскрывать гниющий нарыв снова и снова. — Я изменилась, Джирайя, пока ты не осознаешь этого, но…       Она прерывается на половине фразы. Задыхается. Раны всё ещё свежи. Она не была готова к этому разговору. Она никогда не будет готова. — Это ничего не меняет, — мужской голос звучит уверенно и непреклонно. — Тебе просто не понравится новая версия меня. Я не хочу спустя время видеть в твоих глазах отвращение, — и эта правда слетает с алых губ, с настоящим надрывом. Она с трудом сдерживает свою внутреннюю истерику. Слишком больно. Её слова пропитаны страхом. Они из него сотканы.       Он должен узнать правду… Он должен…        Грязная. Грязная… Неправильная. Сломанная.       В эту секунду ей хочется отстраниться. Сбежать. Спрятаться. Чужая близость и прикосновения казались хуже яда. Наркотика. Она их не заслуживала. — Я убивал людей, часто шёл на обман, порой я не сдерживал своих обещаний… Я подвёл многих своих товарищей, но в первую очередь, я подвёл тебя. — Это не правда.        Цунаде упрямо кусает губы, наблюдает за тем, как Джирайя переплетает их пальцы в единый замок. Хочется плакать от обиды на саму себя. От эмоций, которые изводят её своей двойственностью.       Трудно вспоминать первые месяцы после того, как Джирайя ушёл. Как она злилась на него, как проклинала за то, что он предал её. Она чувствовала себя обманутой. Она чувствовала себя покинутой и преданной, даже когда его признали пропавшим без вести.        Непринятие новой реальности было долгим и мучительным. Хуже всего ей стало, в тот момент, когда она поняла, что её злоба просто неоправданна. Весь защитный каркас рухнул, когда догадки о том, что Джирайя просто хотел её так по идиотски уберечь подтвердились… И она начала винить себя ещё больше. Винить себя в том, что не смогла прочитать отчаянье в его глазах, когда они виделись в последний раз.        Она всегда была уверена в том, что слишком хорошо знает, но не сумела распознать ложь, оказавшись в плену собственных страхов и тревог. Она должна была остановить его… Не дать уйти… Неважно, сколько ещё ерунды бы он сказал ей в то утро. — Правда. Я оставил тебя одну, хотя должен был оберегать. Я не знаю, какими были наши последние дни с тобой, но… Когда умер твой брат, я поклялся себе, что смогу защитить тебя от боли, а в итоге стал её очередным катализатором… Этого я себе никогда не прощу, — он смотрит в глаза прямо, открыто. Цунаде видит в его взгляде раненного зверя в клетке. Может быть, память и стёрла его воспоминания о плене и пытках, но кошмары никуда не исчезали. Они преследовали его. Выползали из темноты, дожидаясь момента уязвимости.       Ей больно видеть его таким. Больно от осознания, что они оба прошли через ад в эти два года. Война их лишь надломила, а «мир» их доломал. Они боялись, что никто из них не доживет до конца. Война закончилась, но для них это оказалось лишь началом кошмара… Иронично, не правда ли?        У неё ком в горле, как камень. Она и сама не заметила, как сильнее сжала его руку в своей руке. Ей просто хотелось, чтобы он почувствовал, что она рядом. Чтобы понял, что это не иллюзия. Он выбрался, выжил. И она рядом. Она больше не позволит подобному повториться. — Но я тебя простила.       Это было правдой. Простила ещё в тот момент, когда жгла благовония в храме Страны Облаков. Она тогда просила у неба, чтобы они оба смогли обрести покой… Но покоя никто из них не получил.       Так легко сейчас было произнести эти слова. Они казались такими чертовски необходимыми, хотелось уткнуться в его шею. Почувствовать жар родного тела, услышать запах сандала и апельсинов. Теплого летнего вечера. Она позволила себе эту вольность.        Цунаде была избалованной с самого рождения и даже сейчас не могла переступить через свои эгоистичные желания. Джирайя касался белокурых волос, гладил в успокаивающем жесте, будто бы чувствовал внутренний надрыв её души.        Ей хотелось спрятаться в нём, просто раствориться. Укрыться, как теплым одеялом. На закате.        Но Джирайя хотел видеть её лицо, взял за подбородок. Желал понять, впитать каждую её эмоцию. — Тогда и себя прости. Совершать ошибки нормально, как и чувствовать то, что ты чувствуешь. Чего ты хочешь сейчас? — он ласково скользнул ладонью по холодной щеке. Прошёлся пальцами по мягким губам. Его одолевала жадность. Видеть Цунаде такой… Понимать, что она такая только для него. Хрупкая. Уязвленная. До безумия красивая. Несгибаемая. Многогранная.       Моя. Моя. Никому не отдам.       Цунаде выдохнула, так, будто с её плеч упал неподъёмный груз. Глаза предательски блестели в лунном свете. Она придвинулась чуть ближе. Поёрзала у него на коленях.        Не хватало воздуха. Они оба задыхались в этом мгновении. В столь сладком импульсе.        Она молчала первые минуты, будто бы боялась произнести вслух то, что хранила в сердце. Боялась оказаться не принятой… Непонятой. И все же решилась быть откровенной: — Хочу касаться тебя везде …Так, чтобы ты сам позволил, — она говорила шёпотом, а голос дрожал. Уста были уже искусаны. Слова звучали, как мольба.        Цунаде не боялась огня. Она не боялась выступать против врагов, которые были сильнее. Жертвовать собой ради других… Но чувствовала себя слабой и потерянной только при мысли о том, что сейчас может оказаться отвергнутой.       Не оставляй меня. Не причиняй мне боль. Не уходи снова. Я не хочу снова проходить через всё это. — Я разрешу тебе, но обещай, что ответишь на один мой вопрос после этого.        Сенджу знает, что попала в западню. Отвертеться не получится. Слишком хочется получить желаемое. Держать дистанцию просто невыносимо. Особенно, когда слышишь, как громко стучит его сердце лишь только от скромных объятий.        Цунаде кивает. Сдаётся. Срывается. Джирайя дарит ей улыбку. Самую добрую и искреннюю. Оглаживает шею и нежно целует в губы. Другой рукой сжимает женское запястье, кладет её руку к себе на грудь.        Она понимает без слов, что это призыв к действию. Он вручил ей карт бланш. И это всё, что ей нужно. Любить и быть любимой…хотя бы сегодня. В эту секунду.        Потом наступит следующий день, он встретит её рассветом. Рассвет всегда слишком холоден с ней. Она уже давно усвоила этот горький урок. Она от него не ждёт ничего хорошего. Послевкусие гадкое и от него не избавиться так просто. Но это будет лишь завтра.        Сенджу подталкивает Джирайю на подушки. Мажет губами по шее, ласкает языком. Прикусывает. Ловит чужой хриплый стон. Умелые пальцы скользят по темной юкате, раскрывая её. Открывая доступ к голой коже. Коснуться ладонями плеч, ощутить силу каждой мышцы. Очертить подушечками пальцев блеклые полоски шрамов, а затем запечатать их сладкими поцелуями.       Услышать рваное дыхание в знак одобрения и ощутить, как ладони Джирайи опускаются на упругие ягодицы. Ласково поглаживая в ответ.        У Цунаде крышу срывает от этой близости. Она идёт дальше в своём маленьком приключении. Старается не трогать бинты, она точно знает, где находятся еще не полностью затянувшиеся раны. Но ей хочется коснуться, прочувствовать жар всех остальных участков тела. Руками, а затем губами. Языком.       Гладить, разминать мышцы напряжённой спины. Слышать довольное почти мурлыканье.        Она как помешанная. Для неё это будто затмение. Понимать, знать, что он разрешил ей. Подпустил к себе. Ей нужно было это подтверждение….Понимание, что он не возненавидел её. Когда он в прошлый раз не позволил прикасаться к себе, это разбило ей сердце.       Она опустила руки вниз, чуть задевая ноготками низ живота, дразнясь. Выжидая, когда Джирайя перехватит её руки, укладывая к себе на шею и снова вовлекая в поцелуй.        Вкусный и жадный. Трепетный. Джирайя не стал закрывать глаза. Он наслаждался тем, как Сенджу дрожала в его объятиях. Она постанывала всякий раз, когда губы обжигали чужие укусы. Слишком терпко. Так хорошо…       Прижаться еще ближе. И ещё. Этой близости, будто всегда будет мало для них двоих.       Поцелуи становились всё более требовательными, более жаркими.        Они оба были на грани, чтобы пересечь черту, но решили остановиться. Потому что сейчас они, будто шли по тонкому льду, не понимая, как лучше подступиться друг к другу.        У каждого были свои причины для тревог и сомнений. Но сейчас было достаточно и этого… Просто лежать вместе, дарить друг другу прикосновения и объятия.        Они молчали ещё где-то полчаса, никто не хотел нарушать столь хрупкую идиллию.        Но Джирайя хотел докопаться до правды. Ему это было необходимо, как кислород. Он заговорил первым: — Что случилось между нами перед моим заданием? — ему тяжело дался этот вопрос, но еще тяжелее было Цунаде давать ответ, но бежать уже было некуда.        Она заговорила. Она упрямо глотала ком в горле, пытаясь не показывать ему, насколько ей больно, произносить эти слова вслух. Она всё ещё не могла нормально воспринимать эти воспоминания. До сих пор было больно.        Цунаде мастерски лечила чужие раны, но свои исцелить была просто не в силах. Они гноились. Они толкали её в агонию снова и снова. — Ты пришёл ко мне тем утром и сказал, что должен отпустить меня. Что мы обманываем друг друга, и мне всегда нужен был Дан… Я же сказала, что не приму тебя обратно, если ты уйдёшь. И ты всё равно ушёл, — она отвернулась, ей не хотелось видеть его реакцию. Она боялась услышать ответ. Внутри всё сжималось и дрожало от понимания, что он в любой момент может что-то вспомнить. И, возможно, Цунаде будет просто не в силах принять его версию развития событий. — Ты меня не примешь?        Этот вопрос расколол её самообладание на тысячу осколков. В глазах начало предательски щипать и она просто рассмеялась. Совершенно невесело. Всё так сложно.       Всё слишком запутано. Знал бы он всю правду, вряд ли задавал такой вопрос…        А ты бы принял меня, Джирайя, если бы знал, что я спала с твоим лучшим другом? — Вначале я безумно на тебя злилась, мне казалось, что ты меня предал. Когда тебя признали погибшим, я злилась ещё больше… Наверное, если бы я отказалась от этого чувства, то мне пришлось бы смириться с тем, что тебя больше нет, но я этого не хотела… А потом, я столько раз ловила себя на мысли о том, что уж лучше бы ты просто оказался ревнивым мудаком, который бросил меня, чем искать тебя под завалами… Я просто…- она не выдерживает, давится вдохом. В то время как его длинные пальцы ловят одну из слезинок на бархатной щеке.        На душе стало так легко от того, что она смогла сказать это вслух, словно ей больше не нужно было переживать свои страдания в одиночку. Не нужно было бороться одной против всего мира. — Сенджу, ты примешь меня? — спросил он, а в голосе было столько тепла и надежды. Разве она могла сейчас всё разрушить? Разве могла ответить отказом?        Цунаде хотела быть сильной и непреклонной в своих убеждениях, но Джирайя был её ахиллесовой пятой. Он был её всем. Отказываясь от него, она, будто бы сама себя предавала. — Просто дай мне время, прошу тебя. Мне нужно рассказать тебе многое, но пока… Я просто не готова этого сделать. — Я буду рядом с тобой в любом случае, Сенджу. Я готов ждать.