Закат и рассвет

       Они засыпают под утро, вдоволь наговорившись. Цунаде давно не чувствовала такой легкости на душе, закрывая глаза перед сном. Просто потому что сегодня можно было позволить себе быть настоящей, и она была… Джирайя на удивление спал спокойно, она боялась, что решение не погружать его сегодня в медикаментозный сон может иметь пагубные последствия, но ,видимо, в эту ночь небеса оказались на их стороне.        Сенджу приходится уйти с рассветом. Чертовски холодно и тоскливо покидать теплую кровать, объятия любимого человека. Слишком сложно. Недопустимо. И больно, так, будто она не на утренний обход ускользает, а разрезает себя по кусочкам.       Знала бы она еще лет в 14, насколько глубоко может погрузиться в другого человека, она бы не поверила… Если бы ей назвали имя того, с кем её эта любовь настигнет, Цунаде бы смеялась без остановки. Судьбе нравилось шутить с ней в разной степени извращенности. Порой эти шутки были слишком злыми…        Закрывая дверь больничной палаты, она на мгновение вздохнула и прижалась к холодной деревянной поверхности спиной.        Разумом она понимала, что не должна больше позволять себе идти на поводу у собственных слабостей, но сердце кричало совсем не о том. Она не могла остановиться… Она ощущала себя поездом, который уже не мог сойти с рельс.        Джирайя обещал, что будет терпелив, и он действительно больше не задавал провокационных вопросов. Ни во время осмотров, ни во время её вечерних визитов в его палату. Было чертовски хорошо, когда сильные руки обнимали хрупкую талию…       И до безумия совестно делать вид, что ничего не случилось, что у них может быть совместное будущее….ведь может быть?        Правда была горькой на вкус, а поцелуи с чувством вины были сладкими и опьяняющими. Она сходила с ума от противоречий. Чем дальше в лес, тем больше дров…        В этой ситуации радовало лишь только то, что физически Джирайя стремительно шел на поправку, а значит вскоре его можно будет готовить к выписке. Не нужно будет снова и снова погружать его в лечебный сон ночью… В эти моменты ей было чертовски трудно смотреть ему в глаза. Она будто погружалась в его душу. В неутомимый океан, где её укутывали волны. Заряжая своей необъятной силой и нежной лаской. Как бы ей хотелось утонуть в них…. Как бы ей хотелось просто быть с ним… Без всякий «но»… Вот только их было слишком много.        Скоро обратного пути не будет. Как жаль, что все билеты на поезд были уже распроданы.        Собственные противоречия съедали её изнутри. И выходные впервые за этот месяц стали единственным для нее спасением. Ей нужна была передышка. Время все обдумать. Снова всё взвесить.        Поэтому накануне выходных она ушла со смены раньше. Вновь попросила Шизуне зайти к Джирайе вечером, сделать вечернюю перевязку и все остальное, что будет необходимо. Ноги сами вели её в родовое гнездо. Её ждали родные стены. Там было её место силы. И её покоя. Каждый раз, когда ей хотелось спрятаться, когда она чувствовала себя уязвленной… Она приходила туда. Там она ощущала себя защищенной от всего мира.       Без череды бесконечных обязательств. Статусов. Предрассудков. Здесь дедушка катал её у себя на плечах, а бабушка с её привычной строгостью заставляла тренироваться и следила за тем, чтобы никто не ел сладости перед обедом.        По дороге Цунаде заглянула в магазин, купила рис, чай и закуски. Все, что было необходимо. Кажется, стоило ей только войти в ворота, она смогла вздохнуть полной грудью. Водная гладь озера была всё такой же глубокой и спокойной. Сегодня собственное отражение, на удивление, не вызывало отвращения. Жалости. Ей всегда было хорошо здесь… Даже в самые темные времена она искала здесь надежду. Черпала силу. — Вламываться в чужие дома теперь стало частью этики совета Конохи?        Сенджу понимает, что не одна, в первые же секунды как пересекла порог родового гнезда. Оставив пакеты в прихожей, она сразу же последовала на второй этаж, в кабинет Хаширамы. — Я хотела поговорить с тобой без лишних глаз. — Почему вы решили, что я приду сюда именно сегодня?        Цунаде щелкает по выключателю, чтобы избавить помещение от полумрака. Ей эта показуха с взломом чужих домов и темнотой вообще не импонируют. Кажется нелепой. — Потому что сегодня день рождения твоего деда, милая. Ты всегда приходишь в его дом в этот день и поминаешь. Ты очень сентиментальна, — этот голос был хуже, чем ультразвук.        Утатане Кохару не нужно было даже совершать особых действий, чтобы выводить из себя. Этой женщине было достаточно просто существовать. Пока с этим она блестяще справлялась. — И поэтому, вы решили испортить мне единственный день в году, когда я отдаю дань уважения своим предкам? — Цунаде скрестила руки на груди, наблюдая за тем, как женщина хозяйничает за чужим столом. Имеет наглость сидеть в кресле её деда и отца. Как смеет вести себя так? Как смеет смотреть таким самодовольным взглядом? — Цунаде, я не хочу воевать с тобой, но, если ты вовремя не покаешься, обратной дороги уже не будет, — она пытается говорить проникновенно, делая вид, что ей всё и про всех известно.        Сенджу в ответ лишь громко смеется. Её это даже оскорбило немного то, что та думает, что на неё подействуют столь дешевые и глупые манипуляции. — О чем вы говорите сейчас? Это шутка какая-то?        Выражение лица девушки не изменилось. Лишь удивление и насмешка читались во взгляде. — Хаширама Сама был предан этой деревне и был готов отдать свою жизнь за любого из ее жителей, боюсь представить его разочарование, узнай он, что его любимая внучка близка к государственной измене. — Это обвинение от имени совета или личные лирические рассуждения? Потому что, если вы здесь не с официальным визитом, то я не поленюсь спустить вас с лестницы моего дома.        Цунаде резко подошла к столу, интонация её голоса изменилась. Стала жестче… Словно метал, что после переплавки принял новую форму. — Хамка. Капризная избалованная мерзавка. Твой дед всегда потакал всем твоим капризам, а Третий ведёт себя, как слепой крот, смотрит на все твои выходки сквозь пальцы, — женщина сама не заметила, как почти перешла на крик. — В отличии от вас и других членов совета, Первый и Третий Хокаге никогда не бросаются пустыми обвинениями, если у них нет прямых доказательств о чем-либо. Вам же просто нравится примерять на себя роль палача, но, поверьте, ваша власть тоже не вечна. Не боитесь, что все те, кого вы незаслуженно обвинили, однажды разорвут вас на части? — Сенджу криво улыбнулась, чуть опуская голову и упираясь руками в стол.        Она смотрела на собеседницу с вызовом и долей отвращения. Некого злорадства.        Здесь была ее территория. Ее стены. И церемониться с тем, кто пересек черту, она не собиралась. Хватит с нее всех этих формальностей.        И встретилась с такой же ненавистью в чужом взгляде. — Я делаю всё ради этой деревни. И в первую очередь вычисляю тех, кто предает свою родину. — Осторожнее со словами, что произносите вслух. Если у вас есть какие-то прямые доказательства моей измены, хотя я не понимаю о чем вообще идёт речь, то вам стоит не вести со мной разговоры по душам, а бежать в Башню Хокаге, чтобы доложить о предателе. А сейчас будьте добры, покиньте мой дом, пока я сама вас не выпроводила. Лучше вам сделать это самостоятельно, я не хочу портить крыльцо, его только отреставрировали, — саннин указала жестом на дверь. Ей понадобилось много сил, чтобы сдержать ту бурю, что творилась в её душе. Но она знала, что если поддаться на провокацию, то окажется в проигрыше.        Эту старую каргу всегда бесило, когда она не могла вывести других людей на эмоции. И Цунаде не позволит той потешить свое раздутое самолюбие.        Она копала под неё… Она определенно что-то знала. Он ведь предупреждал….Предупреждал, что так будет. Он всегда выполнял роль плохого гонца… — Доказательства лишь дело времени. Доброго тебе вечера, Цунаде, — старейшина злорадно хмыкнула, выходя из-за стола.        И Сенджу просто не удержалась, чтобы не вернуть ответную шпильку обратно. — Вам понравилось читать мои письма с Орочимару? Много интересного почерпнули для себя?        Сенджу наблюдала за тем, как женщина останавливается практически у порога. Как ее спина каменеет от услышанных слов.        Ну, и кто теперь у кого под колпаком?        Цунаде чувствовала, как тьма заполняет ее грудь, открывая в гранях собственной души нечто нехорошее. То, что она сама в себе не знала… То, что отрицала и не любила.       Она в эту смолу опустилась по самую шею. Они сделали ее такой… Изуродовали её мир.        Заставили посмотреть на него через разбитое зеркало. И внутри все стало неправильным, извращенным.        Цунаде уже не станет прежней. Все, кто будет рядом с ней просто обречены тоже отравиться ядом. — Солнце скоро сядет, наслаждайся, пока оно тебе светит. — Смотрите, чтобы ваше время не закончилось быстрее, — Сенджу не могла сдержать победной ухмылки. Она провоцировала. Издевалась. Показывала всем своим поведением, что ей плевать на угрозы и предупреждения.        Если долбанный совет хочет объявить ей войну, то кто она такая, чтобы отказываться от такой чести?        Сенджу видела, как чужие шестеренки медленно сошли со своего маршрута, и она была готова этому противостоять. — Ах ты мерзавка…. Да, я тебя…- чужой гневный крик пронзил уши. Ей понадобилась секунда, чтобы поймать чужое запястье.       Что ж….Очень смело пытаться ударить того, кто может раскрошить твой череп в порошок с помощью двух пальцев. — Что? Что вы мне сделаете?        Цунаде смеялась. Смотрела в глаза своему врагу и наслаждалась чужой злобой. Потянуть за запястье, чтобы оказаться еще ближе. Больно сжать хлипкую руку.        Пусть поймет, что она уже не в безопасности. И неважно, каким статусом она обладает. Это не спасёт её от сломанных конечностей.       Давай же, сорвись… Сорвись. И я покажу тебе, что я могу сделать с тобой и со всеми, кто встанет у меня на пути. Попробуй ударить меня ещё раз, и я поставлю тебя на место.        Она была близка к пропасти. Была готова впервые в жизни напасть на того, кто слабее, нарушая собственную клятву — защищать всех, кто не способен сам за себя постоять.       Времена меняются, ведь так? Стоит ли ненавидеть себя за собственные пороки?        Где-то там, на периферии, внутренний голос просил её одуматься. Говорил о том, что ей есть для чего…. Для кого жить. Она должна поставить на ноги Джирайю, помочь восстановиться и проследить, чтобы он больше никогда не влипал в неприятности.        Она должна сделать из Шизуне профессионала в их ремесле. Научить, передать все знания, что были накоплены ей.        Цунаде нужно присматривать за Минато, потому что он не должен повторить судьбу её брата. Она в ответе за своих пациентов и за каждого медика в этой деревне.        Она в ответе даже за чёртового Орочимару, потому что ему нельзя позволить наделать роковых ошибок.        О которых он потом совершено точно пожалеет, хоть и никогда не признается в этой слабости.        На ней слишком много ответственности и есть, что терять. Но тьма слишком сильно притягивает к себе, как и глубина бездны…        Просто сорваться и лететь. Сейчас достаточно сделать пару необдуманных решений. И превратить угрозы в действия. Тогда всему наступит конец…        Цунаде наблюдала за попытками женщины вырваться и схватить ее за ткань зеленой накидки с неким блаженством. Ноткой злорадства от чужого гнева и беспомощности.        Она первая начала эту игру. Посмела вломиться в дом ее предков… Стала давить на больное, пытаться манипулировать… Разве такие выходки могут остаться без последствий? Разве это не справедливый урок?        Нет… Нет… Сенджу, ты ведь не такая. Не смей опускать до уровня тех, кого ты сама презираешь.        В какой-то момент пелена ненависти спала, и Сенджу резко одернула свою руку, в то время как ее оппонент явно заканчивать конфликт не собиралась. И сразу же решила воспользоваться этой ситуацией, все-таки ухватиться за ворот чужой одежды. Сейчас разразится буря…. Глаза Цунаде болезненно засверкали. — Утатане Сама, не могли бы вы убрать свои руки? Вы переходите черту, ещё и в такую дату. Это непростительно для столь почтенной фигуры, как вы, — этот голос. Громкий и пронзительный. До боли знакомый. Заставляющий спрятать внутренних демонов далеко в глубь.        Сенджу поворачивается к двери, как завороженная, а по коже прокатывается дрожь. Это как импульсы электричества. Они проникают так глубоко, становятся частью тебя… Как и он…        Он стал ее продолжением уже давно. И внутри прямо сейчас, будто зажглись множество бумажных фонариков. Цунаде улыбнулась, стоило их взглядам пересечься. Увидеть тепло в родных глазах. Стало так легко на душе…. Стало вообще плевать, что будет дальше. Никто больше не мог стать для нее раздражителем.        Чужие пальцы наконец-то исчезли с ее одежды, словно признавая свое поражение. — Хоть тысячу жизней проживи, ты не будешь его достойна. Рада, что ты идёшь на поправку, Джирайя.        Цунаде ничего не ответила на очередную шпильку в свой адрес. Так и застыла на месте.        Хотелось обнять руками плечи, но показывать себя уязвленной при посторонних она не собиралась.        Она прекрасно поняла посыл, который до нее хотели донести. Она также не могла отрицать, что, к сожалению, была с этим чертовски согласна…        Она любила Джирайю, как безумец свой самый яркий сон, но в это же время молилась, чтобы он держался от нее подальше. Потому что рядом с ней его ждала только боль… Только разочарование.        Ей бы хотелось спрятаться в обители заката, но от реальности убежать было просто невозможно.        Он рано или поздно все равно узнает правду… Разве она сможет после этого находится с ним рядом?        Нет. И ты это знаешь, Цунаде.       Поэтому она просто наблюдала за тем, как саннин избавляется от непрошенных гостей. — Я думаю, вам уже пора. Время позднее. Я провожу до двери, — Джирайя направил свой взгляд в сторону старейшины, и от привычного тепла не осталось ничего знакомого. Он смотрел внимательно, хищно, так, как обычно наблюдал за своими противниками на поле боя. Готовый в любую минуту нанести удар. И интонация голоса, которая просто не предполагала споров. Вежливая, но и в тоже повелительная.        Она хорошо знала эту его манеру. Когда он переставал шутить и совершал непредсказуемые, жестокие вещи. Джирайя никогда не позволял ранить тех, кто был ему дорог. А если это случалось, то обидчики платили по счетам. Быстро и кроваво.       Джирайя мог казаться беспечным, но он таким не был. Никогда.        Утатане Кохару не стала спорить. Горделиво задрала подбородок и покинула кабинет с высоко поднятой головой. Цунаде бы с удовольствием помогла бы ей спуститься с лестницы самым «приятным» способом, но Джирайя уже успел прикрыть дверь за собой и не прошенной гостьей.        В висках предательски пульсировало, и Сенджу только сейчас смогла позволить себе нормально выдохнуть. Привести свои мысли в некий порядок.        Страшно было подумать о том, что она могла сделать, если бы он не пришел…        Неужели потерять человеческое лицо так легко? Не зря говорят, что достаточно взмаха крыла бабочки, чтобы на другом конце света случилось бедствие… Цунаде чуть не стала той самой бабочкой.        Как иронична жизнь. Сегодня ты герой войны, а завтра уже отступник.        Впереди её ожидало слишком много решений, которые она отодвинула в дальний ящик….Но она просто хотела жить. Она задыхалась в этом желании.        Она так отчаянно хотела любить и быть любимой… После всех тех кошмаров, что подарила ей война. После двух лет траура по дорогому человеку. Сенджу эгоистично цеплялась за эту возможность. За близость. За каждый прожитый вместе момент. Разве она не заслужила быть счастливой? Хотя бы крошечное мгновение? — Она ушла. — Ты давно здесь? — Нет. Минуты две от силы. Увидел, что ты уже на грани того, чтобы переломать ей кости, и решил вмешаться.        Джирайя улыбнулся уголками губ и подошел ближе, коснулся руками талии, осторожно притягивая к себе. — Спасибо… Я была близка к этому. Критически… — она выдохнула на последнем слове, скользнула ладонями по мужским плечам и горько усмехнулась. Сенджу опасалась неудобных вопросов, понимала, что будет не в состоянии на них ответить. Врать не получится. Вокруг и так слишком много лжи, чтобы добавлять к ней еще и эту…        Поэтому она просто впитывала чужое тепло, смотрела. Запоминала. Наслаждалась тем, как длинные пальцы касаются её щеки в заботливом жесте, очерчивая скулу. Было приятно. Чертовски. Даже несмотря на то, что еще пару секунд назад эмоции находились на взводе. — Она позволяет себе то, что позволять не должна, — Джирайя чувствовал ее взвинченное состояние. Он словно каждый импульс улавливал.        У него был удивительный талант, каждый, кто оказывался рядом с ним, чувствовал волну бесконечной теплоты. Ощущение безопасности и свободы. — Они могут позволить себе всё, если захотят. Ты и так это знаешь, — снова смешок и полная обреченность в лисьих глазах.       Еще есть множество вещей, которые бы я хотела продолжать скрывать от тебя…. — Я могу помочь? — мужские объятия стали еще крепче. Так, будто он пытался разбудить ее от сна. Вытащить из холодной спячки. Ее взгляд порой казался таким окоченевшим, будто неживым… И это пугало, заставляло чувствовать себя безоружным. Бессильным.       Что ты не договариваешь мне? Что беспокоит тебя так сильно? Я же вижу, что что-то раздирает тебя изнутри.        Цунаде лишь вздыхает и нежно касается его губ. Целует в дразнящей манере всего несколько секунд, а затем улыбается. Дарит ту самую улыбку только для него. Пускай её взгляд и засверкал в тусклом свете светильников болезненными огоньками… — Просто доверяй мне, ладно? Кто бы и что не сказал про меня потом… Я хочу, чтобы ты знал две вещи… Я никогда не предам тебя и никогда не предам наследие своей семьи.        Она вздохнула, будто немного успокоилась, когда он кивнул и коснулся пальцами белокурой макушки, прижимая ее голову к своей груди. Ей было это необходимо… Просто критически. Раствориться в запахе сандала. Быть в этих объятиях. — Я знаю, Сенджу. Я знаю.        Цунаде уже давно существовала с переломанными крыльями, но рядом с закатом ей хотелось летать…