Закат и рассвет

       У нее мороз по коже, когда он к ней прикасается. И пустота странная. Неизведанная. Скомканная. Её никто сюда не звал. Хочется сразу же отстраниться. Не хочется, чтобы трогали, прикасались. Были рядом.        Все чувством вины пропитано. И стыдом от того, что она не смогла сдержать собственных обещаний. Клятв, которые они давали друг другу, будто уже в прошлой жизни.       Будто что-то сломалось. Батарейка села. Дан целует её перед сном, а потом его ладони по-хозяйски скользят прямиком ей под футболку. Они ведь помирились. Они ведь даже обсудили их проблемы.        Всё должно быть, как прежде. Но прежнего ничего нет. Есть лишь пустота и тягостное воющие чувство внутри, будто всё, что происходит вокруг, чертовски неправильно.        Когда ты просто не понимаешь, что происходит.       Это всё еще твой родной человек. Ты готова отдать за него жизнь. Ты рада, когда он улыбается…        Но в это же время от яркого костра, от пламени, будто осталось лишь пару маленьких искр. Стало не по себе. Душно. И снова обидно. Обиды никуда не ушли…. Они лишь накапливались, как камни в саду. — Не надо. Я не хочу.       Осторожно убрать мужские руки от себя. Отстраниться. Сбежать от этой близости. — Хорошо. Тогда будем спать.       Она видит в глазах Дана немой вопрос, который он просто не решается задавать вслух.        И Сенджу рада этому молчанию. Потому что у нее просто нет ответа. Она не знает почему.        Она будто ничего не чувствует. Ничего не колыхает. Близости не хочется совсем. Не хочется даже ощущения, что кто-то находится рядом перед сном. Наверное, это нормально?        Вокруг ведь война. Каждый день умирает кто-то знакомый. Каждый новый рассвет, закат….Уже как подарок.       Тут уже не до плотских утех или глупых розовых мечтаний. Но сколько бы Цунаде себя не успокаивала. Не напоминала о защитных реакциях организма.        У нее не исчезало ощущение, что что-то сломалось. Просто на куски разлетелось. Противный осадок от ссор остался. А обиды… Они пульсировали под кожей, словно никогда и никуда не уходили. Изводили своим существованием. С ней было что-то не так. Или с ними?        С ней определенно что-то не так.        Она сбегала к пруду. Курила и медленно задыхалась внутри. Можно было избежать общества других, но от себя не убежишь. Кризис в отношениях у всех случается…. Так ведь?        Если это можно назвать так…. Взгляд касается космеи, а в голову приходит тревожная мысль: «не все цветы выживают после заморозок».       У цветов вообще короткий век…       Как и у юной любви? Наверное, она проклята. Наверное, война хочет отобрать у нее не только близких, но и её душу.        Жаль, что нельзя сбежать от собственных мыслей. А так чертовски хотелось. Вдохнуть дым, а затем еще раз…. Еще один затяг. Хоть бы эта сигарета длилась вечно. Хоть бы закат не заканчивался никогда. Ей страшно от понимания, что вскоре наступит ночь. Ей кажется, будто она ее не переживет.        Кто бы мог подумать, что ей не будет страшно умереть от чужого клинка. Но при этом ее сжирал глухой страх оказаться вновь в одной постели c человеком с которым еще недавно хотелось прожить всю жизнь.        Цунаде любила всё контролировать. На поле боя. В медблоке. В семье. Но совершенно не умела контролировать свои чувства. Она была безоружна перед своими эмоциями. И совершенно в них не разбиралась.        Все переменилось в одночасье, и она не знала, что теперь с этим делать. Что ей делать с собой. — Так вот кто украл мои сигареты.        Хриплый голос прямо у уха. До мурашек. Так, что невозможно вспомнить, как дышать.        Подавить дрожь в теле удается с трудом. Так, словно она не воин… А просто девчонка, пойманная с поличным. — Ну ты же тыришь у меня обезболивающие, — Цунаде глаза закатывает, даже не оборачиваясь. — Но я же не для развлечения! — Джирайя смеется, подходит ближе, склоняется к ее лицу. Смотрит слишком пристально.        Ее всегда бесила его беспардонность. А еще этот взгляд глубокий, понимающий слишком много.        Джирайя был из того сорта людей, которые брали измором любые замки. Ты мог закрыть все двери наглухо, но он все равно оказывался в твоем доме. И если ты пустил его однажды на порог, то уже не хотел, чтобы он уходил. Словно он бродячий кот, который нарушал твое личное пространство, а потом становился его неотъемлемой частью.        Слишком хорошо он угадывал чужие эмоции, понимал людские настроения. И идеально переносил их на страницы книг, будто сам все это чувствовал. — А я здесь развлекаюсь? — она криво усмехается, толкает его ладонью в грудь. Но Джирайя лишь плечами пожимает, садится рядом как ни в чем не бывало. Запрокидывает руку ей на плечо.        Цунаде вздыхает и тушит сигарету. Наверное, стоило закатить глаза снова, хотя бы для вида. Одернуть чужую руку. Но делать этого почему-то совершенно не хочется. Не хочется вообще двигаться с места. — Могла и две взять. А лучше бы просто попросила, и не нужно было бы играть в воришку.       В его голосе столько понимания, а на нее накатывает очередная волна отчаянья. А внутри все дрожит. — Тогда дай еще одну.        Ей так одиноко. И до безумия хочется тепла. Юноша протягивает ей сигарету из помятой пачки, и она вздрагивает от контраста температур. Ее пальцы такие холодные и бледные, в то время, как его руки горячие и смуглые.        Джирайя не спрашивает разрешения. Просто накрывает ее руки своими ладонями. В желании их согреть.        Сенджу же молчит, губы кусает. Она сбита с толку. Ей бы его к черту послать, как всегда это делала. Ей бы перестать ерундой заниматься, а пойти в палатку. И начать вести себя по-взрослому.        Она с трудом заставляет себя закончить это прикосновение. Оно было мимолетным, но чертовски необходимым.        Ей трудно признаться в этом даже самой себе. И она заталкивает все тревожные мысли куда-то подальше. Она подумает об этом завтра. А может и вообще не станет думать.        Они просто курили в тишине. И этого было достаточно чтобы жить. Чтобы дотянуть до следующего заката, наверное.        Усталость всего мира, будто свалилась на ее плечи, но на душе стало так спокойно, что захотелось просто закрыть глаза. Запах сандала убаюкивал. Как и близость другого человека рядом. Она совсем разберется, но не сегодня….        Сегодня хотелось просто задыхаться в никотиновом дыме. И чтобы ей грели руки. — Вижу, тебя кроет. Могу чем-то помочь? — он осторожно спрашивает, чуть сжимая женское плечо. Саннин вздрагивает, осознавая, что чуть не заснула в сидячем положении. — Просто помолчи со мной. Я так устала, — она вздыхает, тушит сигарету. Уже вторую по счету. Сколько дней она уже нормально не спала? Если получалось урвать, хотя бы пару часов на рассвете — это уже было удачей.        Виски болезненно ныли. Она так сильно устала… И это единственная правда произнесенная в слух за сегодня.       Глаза закрываются сами собой. Цунаде просто облокачивается на чужое плечо и отрубается. Позволяет себе полностью отпустить вожжи. Оказаться в теплых объятиях. Не думать ни о чем. Погрузиться в этот омут. — Сенджу…. — шепчет Джирайя, заботливо касаясь белокурой макушки. Ему бы хотелось продлить этот момент…. Хотелось, чтобы он был вечным. Это ведь всё, что он может себе позволить… Рядом с ней.        Объятия, поглаживание по спине, как убаюкивание. Они сидят у озера еще десять минут от силы, а потом он берет ее на руки. И неспешно несет к палатке.        Ничего не изменилось с детства. Он все еще безоружен перед ее страданиями. Все еще не знает, как защитить ее от всех трудностей, что ей приходится проходить. Джирайя ведь просто друг. И не больше.        Плевать, что сердце заходится каждый раз, когда их взгляды сталкиваются. Когда происходят случайные прикосновения.        Сенджу, что с тобой происходит? Я не могу не беспокоится о тебе.        Саннин смотрит на умиротворенное фарфоровое лицо и не может пересилить желание погладить по щеке.        И когда это видит Дан, ему совершенно не нравится происходящее. Но Джирайя лишь скучающе огрызается на чужие предъявления, не желая ничего выяснять: — Разбирайся в своих отношениях сам. Меня в это вмешивать не надо.        Обходит парня стороной и укладывает девушку спать уже в палатку. Игнорируя все попытки забрать ее из своих рук.        Когда он выходит снова на свежий воздух, Дан перегораживает ему путь. — Мы не договорили. Какого черта ты нес мою невесту на руках? Где вы вообще были?        Джирайе хотелось разбить ему лицо. Просто потому что он существует. Но он сдержался.        Дан бесил его с самой первой секунды знакомства. Бесил… И все же Цунаде любила его. А значит он должен сделать это ради нее. Хотя бы попытаться открыть мудаку глаза на происходящее. — Она измучена, Дан. На ней слишком много ответственности. И она не умеет давать себе передышек. Кто-то должен вовремя её останавливать. Порой кажется, что она всесильная, а иногда ее жажда соревнования просто выводит из себя, но это не так. Ты должен позаботиться о ней, а иначе… — Иначе что? — Иначе мы ее потеряем. А иначе я убью тебя, мудак, если она будет страдать из-за тебя…