Закат и рассвет

       Ей казалось, что она сходит с ума. Еще вчера думалось, что она уже испытала весь спектр боли, когда узнала об исчезновении того, кто владел её сердцем, но она ошибалась. Сегодня стало ещё больнее. Джирайю больше никто не искал. Одно дело терзаться мучительными мыслями в одиночку, а другое дело услышать, что больше никто не верит в его возвращение. Дело закрыто. Его поставят пыльной папкой в архив, а потом забудут. Выкинут как никому ненужное воспоминание. Как помеху.        Так, ведь было со всеми…. Они все здесь были всего лишь пешками в чужой игре. Наваки, Джирайя….Когда-нибудь и она окажется на их месте. Сгинет на поле боя или на миссии. И никто не станет бороться за неё. Никто не соорудит ей поминальный алтарь. О ней никто не вспомнит. Никогда.        Горькая злость душила шею сильнее чем удавка. Хотелось разодрать себе кожу, чтобы это прекратить. Её трясло, она будто бы барахталась в каком-то странном припадке в то время, как чужие сильные руки держали её всё это время.        Тук. Тук. Тук. Только звук чужого сердца помогал ей убедиться в том, что всё происходящее не плод её больной фантазии. Что она всё ещё жива.        Всё перемешалось. Цунаде не знала, чего желала сейчас больше всего: вернуться обратно на второй этаж и забрать чужую жизнь или просто разгромить здесь всё. Ей был просто нужен повод сорваться. Повод выместить злобу. От бессилия. Несправедливости. От одиночества. Долбанной тоски. Боль потери невозможно было заглушить. Она, будто мчалась на поезде, который уже давно съехал с рельс. — Сними с меня эту дрянь. — Ты успокоилась? — Да.        Ложь. Блядское вранье. Стоило Орочимару только сорвать печать с темной ткани её одежды, как она стала колотить руками по мужскому торсу. Пока ещё слабо, практически без силы, но гневно. Орочимару лишь глаза закатил, но не позволил вырваться, перехватил тонкие запястья.        Хочет бить — пускай. Хочет рыдать — пусть. Это всё равно лучше, чем если она решит полезть в петлю. А взгляд янтарных глаз вообще не предвещал ничего хорошего, в нем искрилось безумие. Казалось, если выпустить сейчас эту катастрофу из комнаты, она разрушит всё, что попадется на пути. Себя в первую очередь. — Я их всех ненавижу… Ненавижу. Им только на руку не копаться дальше в этой ситуации, — женский голос хрипит. Сенджу вообще удивлена, что голосовые связки снова заработали. В первые секунды, когда она поняла, что не может нормально двигаться, то и связать пару слов толком не могла. — Я убью эту суку. Она ответит за свои слова.        Сейчас же её просто колотило от злобы. — Убей, если хочешь, но это ничего не изменит, и ты это знаешь, — змей отвечает спокойно и монотонно. Так, будто они обсуждают очередную миссию. Его, будто невозможно выбить из колеи. Настолько равнодушно и цинично всё это звучало. — Только руки марать.       Снова упрямая попытка вывернуть руки из его хватки. Цунаде, будто терялась в пространстве. По щекам лились слезы, а взгляд казался пьяным, расфокусированным.        В горле пересохло, как после бурной пьянки. Тело всё ещё не пришло в норму, что уж там говорить о разуме? — Не нужно было меня останавливать, — она впивается ногтями в холодную кожу на чужих костяшках, тянется к чужой шее, барахтается, как ребенок, которого оставили на середине озера. Царапает всё до чего может дотянуться. А он вновь окружает тонкую талию кольцом из своих рук и встряхивает, пытаясь заставить её вернуться в реальность.       В этот раз никто из них не пытался затеять драку. Так, будто они оба устали от постоянного противостояния. Действовали по инерции. Потому что иначе было нельзя.        Казалось, что если кто-то из них остановится, это будет проигрышем. Остановиться, будто бы сдаться. Проиграть у судьбы. — И чтобы это решило, набей ты ей морду? — кривая усмешка, а затем хриплый смешок. Глаза хищника блестели в тени уличных фонарей. Они пробирали до дрожи. Он смотрел на неё так, будто мог украсть её душу.        И всё же в его словах не было злорадства. Не было издевки или игры. Лишь усталость и принятие всего происходящего.        Сенджу хотелось почувствовать злобу в его действиях. Хотелось ощутить ненависть. Отвращение от себя. И в то же время, она не представляла, что будет делать, если Орочимару оставит её гнить в этой комнате совсем одну.       Это было ненормально….Чувствовать себя такой слабой. Беспомощной. Зависимой. — Пусть знает своё место. Пусть знает, что её ждёт, если она ещё раз что-то про него скажет. Зачем ты меня остановил? — она рычала и злилась. Хрустальные капли стекали по лицу новой волной. С очередным приступом истерики.       Он поймал себя на мысли о том, что цепляется за них взглядом. Еле сдерживается, чтобы не украсть прозрачные хрусталики языком.       Это был хаос. Синий и красный цвет соединились воедино. — Успокойся. Не веди себя, как умалишённая, — его пальцы коснулись белокурой макушки, потянули волосы назад, так чтобы стало больно. Заставляя столкнуться взглядами. — Зачем? — она была так зла на него. Чувствовала себя преданной. Так, будто она оказалась одна против всего мира. — Потому что нельзя показывать им свою слабость. Очнись. Ты хочешь, чтобы эти пираньи сожрали тебя с потрохами? Дай им волю, и они тебя уничтожат, слепая ты, идиотка. Это, ведь была намеренная провокация. Карга хочет, чтобы ты выглядела невменяемой, — его голос становится громче на несколько октав. Пропитанный холодным пламенем и странными импульсами, которые Цунаде просто не могла прочесть. Расшифровать.       Он притягивает её к себе ближе, придерживает затылок не давая отстраниться. Так, что их носы в какой-то момент соприкасаются, а губы оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга. Так, что можно воровать вдохи.        Вдох, выдох. Цунаде прикрывает глаза, цепляется ладонями за широкие плечи, как за опору. Наконец-то справляется с белой пеленой. Глубоко дышит. — Ты прав.       Тяжело признать это, произнести вслух, но Сенджу привыкла принимать свои даже самые обидные ошибки.        Орочимару перестает удерживать её голову. Знает, что больше сопротивляться она не станет. Скользит ладонями вниз по пояснице. — Ну наконец-то слышу от тебя что-то разумное, а то уж подумал, что ты совсем с катушек съехала, - почти улыбается уголками уст.        С губ Цунаде срывается нервный смешок. Да, ей бы не хотелось сейчас видеть себя со стороны…        Они так и стоят, словно застывшие статуи на одном месте. В помещении становится душно даже несмотря на холодную погоду. Они, будто оба выдохлись. Устали от происходящего.        Слишком много эмоций за один час. Невольно сказанных слов.        Всё это нужно переварить. И как-то это принять. Смириться с правдой. С реальностью.        Надеется, что страсти утихнут с рассветом. Н-е-т.        Змеиный саннин касается пальцами изящного подбородка, гладит. Эти прикосновения похожи на ласку для несносного ребенка, который потерялся в лесной чаще. Сенджу никогда не видела его таким. Не ощущала.        Это было пламя, маленькое и спокойное, не прожигающее её насквозь. Оно не пыталось сломать или уничтожить. Не в этот раз…       Да, и разве было бы правильно с его стороны добивать лежащего? Даже он — коварный змей еще не пал так низко.        Она потянулась к этому огоньку… Как умалишённая. Как замершие птицы летят к первым лучам рассвета.        Она придвинулась ближе, клюнула губами робко, машинально. Не отдавая отчёт своим действиям. И получила ответ, спокойный и медленный. Это нельзя было назвать полноценным поцелуем, но это было именно то, что было ей нужно в данный момент.       Странное и горькое утешение. Вот такое.С привкусом слез и пониманием того, кого считала своим проклятием все эти долгие месяцы.        Он перебирал пальцами белокурые локоны, слегка укусил за губу.        Вдох и ещё один. А затем Сенджу вздрогнула, её накрыло осознание всего происходящего. Стало не по себе. Она отодвинулась, отвернулась к столу. Облокотилась руками на деревянную поверхность. Надеясь, что сможет забыть всё то, что натворила сегодня.        Зачем ты подпускаешь его на столько близко? Ты сходишь с ума, Цунаде. Ты пожалеешь об этом. — Я пойду к Учихам, — она поправляет волосы и выдыхает. Наконец-то ощущает, что может управлять своей чакрой, силы постепенно растекаются по мышцам.        Она чувствует себя глупо и чертовски неловко. Орочимару скучающе наблюдает за ней. Черт знает, что творится в его голове. С места он не двигается. — Не сегодня. Вначале приведи себя в порядок, обдумай, что собираешься делать, а не действуй на эмоциях. Силой здесь ничего не решить, нужно действовать умом. — И что ты тогда предлагаешь? Мне сейчас сидеть без дела? — твердит она упрямо, хотя прекрасно понимает, что заявится к Учихам в таком состоянии будет самой настоящей глупостью. Ей бы в себя прийти. Она смотрит на свои руки, они трясутся. Слабость накатывает на нее новой и холодной волной. — Для начала нужно просто убраться отсюда. Хватит представлений на сегодня.