Per aspera

      Лорик собирает вещи. Экипаж с основным багажом отправлен в Вену днем ранее, так что упаковать осталось немного. Его ждет столица, хотя и ненадолго. Оттуда им с Джованни предстоит рейд по культурным центрам Империи: Дрезден, Мюнхен, Инсбрук, Ганновер, Дюссельдорф… Затем — Италия. Юная императрица настаивает, чтобы талантливый юноша и его учитель обязательно посетили и двор ее брата, Карла II, короля Испании, и Лорик обещает уважить ее пожелание.       Программу Лорику вместе с Базиле составлял сам Антонио Драги, которому в свое время рекомендовал юного певца еще великий Чести, пока был вице-капельмейстером. Покойный ныне Чести еще пару лет назад был уверен, что его талантливый тезка в свое время придет на смену Джованни Феличе Санчесу, руководившему придворной капеллой Вены, и, судя по благосклонности Леопольда I к Драги, не ошибся.       Лорик уже плохо соображает, все ли взял, хотя понимает — это не столь важно. Он всегда сможет приобрести необходимое на месте. У него теперь достаточно собственных средств. Думать об этом… странно. У него во владении — с ума сойти! — отныне находится крошечный лен в штирийской глубинке, а сам он — фрайгерр. Он, Лорик, пусть и совсем мелкий, но вполне титулованный дворянин, причем является прямым вассалом его величества императора!       Лорик старается делать вид, что ничего не изменилось, не зацикливаться на происходящем. Всему свое время, и у него еще наверняка уложатся в голове грандиозные результаты триумфального выступления, которое перевернуло всю его жизнь. Но не сейчас. Сейчас он еще не готов принять и осознать свалившуюся на него славу, заслуженные награды и почести.       …Базиле тогда схватил его в охапку, не пряча счастливых слез, и долго не выпускал из крепких медвежьих объятий. Лорик только вернулся в выделенные ему покои после выступления, ему еще предстояла аудиенция лично у императора, но уже было понятно, что о его будущем можно было не переживать. Его величество уже пообещал ему титул и полное содействие в росте и развитии, а Маргарита Тереза лично сняла с руки перстень с умопомрачительным сапфиром, и вручила Лорику перед всем двором со слезами на глазах. Этот талисман с тех пор всегда был при Лорике: Доминик сказал, что камень идеально сочетается с его глазами.       Доминик смотрел так… Так!.. Лорик прижался к своему покровителю, не стесняясь присутствия Джованни, благодарно и благоговейно целовал руки, рыдал, дрожа от невероятности пережитого, уткнувшись в его грудь. Доминик гладил его по вздрагивающим плечам, успокаивая, уверяя, что все хорошо. Лорик понимал: именно незыблемая вера Доминика в него дала ему силы пройти через все испытания с честью, и достойно выступить на самом высоком уровне.       — Ты это заслужил, — просто сказал ему Доминик, и это было самой важной похвалой в мире.       Базиле был согласен с Домиником, и уверенно пророчил Лорику новые вершины.       — Я уже говорил — именно ты и такие как ты изменят лик оперы. Вы, теноры, потесните кастратов, это отвратительное явление, насмешку над господом.       Доминик поддерживал взгляды Джованни, а Лорик не понимал — он искренне восхищался многими из известных кастратов, обожал нечеловеческий голос Ферри, был наслышан о блиставших в начале века Розини и Фолиньяти. Базиле вздыхал.       — Бельканто… Да, музичи* считаются ангелами во плоти, а их голоса — победой человека над природой. Но в этом нет ничего ангельского, Лорелан, а природу, включая природу человеческую, нужно беречь, не «побеждать». Нельзя калечить детей во имя искусства. Женские партии вполне можно оставить женщинам: мои Адриана и Элеонора — отличный тому пример. Восемь из десяти искалеченных мальчишек не выживают. Из оставшихся известными становятся лишь единицы. Любой цирюльник за гроши готов сделать из живого, подвижного ребенка эвирати** или просто калеку. Это не об ангелах, Лорелан. Это происки дьявола под маской искусства. Искусство стоит жертв, которые готов принести сам человек. Такой, например, как ты. Но приносить в жертву в угоду своим развлечениям других, тем более невинных детей — это не про искусство, друг мой. Запомни мои слова, Лорелан: история рассудит и осудит. Кастрация будет запрещена, женское вернут женщинам, а королями сцены станут теноры. Такие, как ты, закладывают основу будущей оперы и творчества в целом, где осью и мерилом всего будет только личность. Не безликое искусство и даже не бог. Человек.       Лорик никогда не задумывался над такими сложными для него вопросами ранее, но был вынужден признать правоту и мудрость своего наставника.       — Поверь, сынок, — с теплом и грустью говорил ему Джованни. — Ты и есть само будущее. Бог не дал мне детей, поэтому я передам все лучшее, что накопил за жизнь — мои знания, мой опыт — тебе. Это будем моим подарком миру. Моим вкладом. Это все, что я могу сделать, чтобы знать, что прожил свою жизнь не напрасно…       В Империи строятся новые театры, опера выходит на следующий виток развития, и Лорик оказывается у самых основ этой удивительной эпохи. Ему радостно и страшно понимать, сколько работы предстоит: и в качестве вокалиста, и, в скором времени — в качестве помощника, а затем и приемника Базиле и других мастеров его школы в их неоценимой просветительской работе.       Даже его ранее никак не развиваемый дар имитатора сейчас может оказаться полезным: популярность приобретают и комедии, а Лорик отличается редким артистизмом.       …Когда-то Джованни запретил Лорику, решившему показать ему свои способности подражания самым разным голосам, перенапрягаться, и велел лишь изредка, жестко контролируя процесс, уходить за границы комфортного диапазона, чтобы не сорвать связки. Однако, чем увереннее Лорик пел, чем в лучшую физическую форму приходил, тем более смелые эксперименты позволял ему его наставник.       Теперь Базиле был уверен, что Лорик готов опробовать себя на помостах в самых разных ипостасях, от романтических героев и величественных богов до талантливых шутов и лукавых трикстеров. Лорик не разделял его убежденности, но и опасался уже словно вполсилы…       Доминик улыбается, отметая все его страхи.       — Ты со всем справишься, Лор. А если что-то пойдет не так — просто попробуешь еще раз, — спокойно повторяет он.       Лорик кивает в ответ: все так. Он и сам знает, что Доминик прав. Ему предстоит много работы, но фундамент уже заложен, и все получится. Ему нужно окончательно перешагнуть через рубеж, стать новым собой, оставить позади страхи и неверие того несчастного трактирного мальчишки с его нелепой и несбыточной мечтой, которую он и сам не принимал всерьез. Не забыть, о нет — он не собирается отрекаться от прошлого. Но перерасти. Подняться на новую ступень. Обрести и укрепить веру в самого себя и свои возможности.       Ему нужно уехать, начать свой собственный путь в этом мире.       И от этого — больно.       — Если ты прикажешь… Только скажи, Дом, только намекни, хотя бы кивни — и я останусь, — шепчет Лорик, прижимаясь щекой к ладони своего покровителя.       Доминик улыбается и качает головой.       — Тебе еще нужно закончить с саквояжем, Лор. Скоро приедет карета. Давай помогу уложить все оставшееся. Если будет нужно — пиши, я вышлю тебе все необходимое. Да и Джованни поможет освоиться.       Лорику хочется спрятаться в таких родных защищающих объятьях Доминика, стать маленьким, просто крошечным. Залезть на колени, прижаться всем телом. Остановить время. Остаться.       — Поможешь затянуть ремни? — спрашивает он, и Доминик легко застегивает своими сильными руками крепкие надежные пряжки.       Доминик сам выносит его вещи, не прибегая к помощи слуг. Помогает устроить и закрепить все сумки и коробки, осторожно передает чехол с драгоценной гитарой. В карете Лорика уже ждет Базиле.       Лорик пытается не плакать. Пытается держаться с достоинством, как Доминик. Но настает миг расставания, и он посылает к чертям эту затею, бросается в объятья Доминика, и отчаянно рыдает, вцепившись в него, как утопающий.       Доминик не торопит. Прижимает к сердцу, ласково ерошит волосы. Дает время успокоиться. Лорик наконец отрывается от него, берет за руку, целует ладонь, пальцы. Словно подтверждает связь, обещает хранить преданность своему господину.       — Двери моего дома всегда для тебя открыты — в любое время дня и ночи. Это и твой дом, малыш. Помни об этом, — говорит Доминик, и мягко касается губами высокого лба. Его зеленые глаза светятся теплом и пониманием, не выдавая затаенную боль и тоску, и Лорику становится чуть-чуть легче. Словно за спиной остаются родные стены и окно, в котором всегда горит свет, а не мертвая выжженая пустошь.       Доминик помогает Лорику забраться в карету, приветливо улыбается Джованни. Когда закрывается дверца, Лорик, высунувшись в окно, хватает его за руку, и Доминик крепко сжимает его ладонь.       — Дом… Спасибо. Боже, спасибо тебе за все! Доминик… — голос Лорика срывается.       Доминик спокойно кивает в ответ.       — Все в порядке, Лор. Я знаю.       */** певцы-кастраты назывались «эвирати» (evirati — оскопленные) или «музичи» (musici — музыканты). Уникальное вокальное искусство кастратов лежало в основе стиля belcanto.