Double

      Кросс приносит за собой горький шлейф трескучих карибских сигар, набитых солнечным табаком, и такую же выгоревшую под южным светилом широкополую шляпу. Кросс вернулся недавно, и все сразу же сбегаются поглазеть на живую легенду: его генеральская особа так редко посещает Орден, что давно уже стала притчей во языцех.       Кросс галантен, ленив как кот, говорит редко, но каждым словом бьет прицельно, и его цепкий взгляд из-под огненной шевелюры, затуманенный стеклышками очков и уставший от изобилия привычного и доступного, быстро находит девственное, невинное и непорочное, скромное и неприметное для зашоренного, прожженного и потрепанного годами ловеласа, но куда более желанное, чем целое кабаре полуголых девиц в конских плюмажах.       Канда случайно проходит мимо, Юу Канда — это Кроссу прекрасно известно, — ученик Тиедолла, неудавшийся — или, напротив, весьма и весьма удавшийся, тут уж как посмотреть, — эксперимент, лабораторная роза под колпаком, длинноволосая красота.       — Стой! — требует Кросс, и Канда послушно замирает: в него накрепко вбито уважение к старшим по званию, и Мариан делает у себя в голове об этом маленькую пометку.       Подходит, смотрит. Прихватывает двумя пальцами за подбородок, заставляя приподнять голову, окидывает долгим взглядом изнеженного саванной льва.       Канда молчит, и Кросс, выпустив в потолок мучнистое облако выпитого легкими дыма, вдруг с тоской сообщает — проникновенно, искренне, разносясь голосом по пустому сводчатому переходу готической клетки для избранных:       — Какой же я был всё это время идиот!       Канда не понимает, он только крепче стискивает зубы и покорно молчит, дожидаясь, когда генеральская блажь схлынет. Потом не выдерживает — отшатывается, заставляя чужую руку разжаться, строго смотрит в упор синими омутами так и не повзрослевших глаз.       И Кросс, сумасбродный Мариан Кросс, обведя языком широкие обветренные губы, вдруг выдает сущую ересь — в его бунтарском духе:       — Завтра уезжаю в Бутан. Может, там есть Чистая сила, а может, и нет — всё это лирика. Поедешь со мной в Бутан?       Слова еще долго звучат у Канды в голове, когда он меряет болезненным шагом коридор: ему не дано добровольно покинуть своей тюрьмы, как это доступно свободолюбивым птицам.       Бутан пропах горным снегом, кострами и шерстью яков, а он, отказавшийся да так и не похищенный, вернется в свою клетку, добровольно закроет колпак и будет ждать, когда же опадут увядающие лепестки.       Все до последнего.