MØ –
trying to be good
Минхо прячет руки в карманы тяжёлой зимней куртки, спасаясь от колющего холода. В этом году похолодало слишком резко. Или ему одному так кажется? В любом случае, ему не остаётся ничего, кроме как пытаться отогреться в куче свитеров и огромных пуховиках. Звонок на чужой двери не работает, поэтому Ли дважды стучит носком ботинка по металлической поверхности, чтобы его могли услышать. Каждый вечер он делает точно так же. Каждый вечер на протяжении года. Потому что так надо, потому что так правильно, потому что это единственное, что хоть на секунду даёт ему забыть об идеальности, которой от него так ждут все. Но даже здесь он не может избавиться от липкого ощущения, что нужно быть правильным. У него всегда идеальные манеры, идеальный внешний вид, идеальные отметки и идеальные отношения. Он выглядит как тот самый ребёнок, которым мама бы гордилась. Минхо так хочется сбросить с себя ярлык идеального мальчика, что кончики пальцев сводит каждый раз, стоит только подумать о такой возможности. Но он провалился, стоило только начать, потому что: – Привет. – Привет, – на выдохе, словно пытаясь уцепиться за реальность момента – впустишь? – Конечно, заходи. Он заразил Хёнджина этой чёртовой стерильностью, обрезал все нити, что когда-то связывали его со свободой, которая при первой же встрече заставила теряться в ощущениях и помогла выбраться из клетки. Но всего на мгновение, потому что Минхо портит всё, к чему прикасается. Пачкает чёрными чернилами, без возможности отстирать. Хёнджин мягко улыбается, пропуская старшего внутрь квартиры, а сам возится со старым замком, который явно старше его самого лет на пять. Он разворачивается, смотря Минхо в глаза, а тот теряется снова, понимая, что натворил. Его взгляд теперь тяжелее воздуха, которым Ли дышит, мрачнее пасмурного неба и он растворяется в них, словно аспирин в стакане воды. Минхо такой же. Он словно бы видит своё отражение, и ему, если честно, так страшно, что хочется кричать. Но вместо этого он лишь прижимается к чужому телу, пытаясь найти спасение в чужом тепле. Минхо такой эгоист. Хван обнимает в ответ мягко, словно одеялом укрывая, но тяжело от этого так, словно бы в мягкую ткань напихали множество раскрошенных камней. Они оба понимают, что в эту ловушку сами себя загнали, как две мухи в приторно-сладкий мёд угодили, и чем сильнее пытаются выбраться, тем сильнее их топит. – Сынмин-и и остальные уже пришли. – Хорошо. Сынмин-и. Хёнджин под идеальным углом наклоняется, оставляет вязкий поцелуй на виске и берёт за руку, проводя в гостиную, где сидят их друзья. Минхо им, если честно, завидует. Они выглядят так свободно, будто никто и ничто в этом чёртовом мире их не держит. Но сильнее всего он Джисону завидует. Он ведёт себя так, как хотелось бы и ему. У Хана в глазах вселенная, мир свой он создаёт вокруг себя, добавляя и убирая персонажей, и в этом мире живёт как в своём. Минхо правда не понимает, почему не может так же. Потому и к Джисону его тянет как магнитом, до жути хочется частью чужого мира стать, вдруг так и свой получится создать как хочется? Минхо нужно, просто необходимо забрать эту возможность себе. Разве он не заслуживает? Хёнджин от Минхо отходит, подходя к Сынмину и начиная что-то рассказывать, а Ли занимает место в кресле, погружаясь в мысли, бросая на них короткие взгляды. Сынмин-и. Из размышлений вырывает звонкий голос, раздавшийся совсем-совсем близко. Минхо этот голос узнает везде, даже если его обладатель в хоре выступать будет. Ему этот тембр даже ночью иногда снится, в те редкие моменты, когда Ли решается уснуть. – Минхо-хён! Всё в порядке? Он открывает глаза и рефлекторно вжимается в кресло. Джисон склонился над ним так, что между ними меньше пяти сантиметров и легко ощутить исходящий от него запах парфюма вперемешку с дешёвым пивом. – Да. Минхо по привычке даёт односложный ответ, после которого никаких запятых ставить не нужно. Но Хан так не считает. – Точно? Ты выглядишь неважно. Как давно ты нормально спал? «Я нормально не спал чертовски давно, и если ты не отойдёшь, то разделишь эту участь вместе со мной» – хочется ответить Минхо. Но вместо этого он выдаёт: – Я в порядке, правда, можешь не беспокоится. – и для убедительности улыбка, выверенная до миллиметра приподнятых уголков губ. – Что ж, тогда как насчёт выпить с нами? – и головой кивает в сторону своей руки, в которой всё это время находилась бутылка. Минхо не думает, что это хорошая идея, она никак не вяжется со всем тем до мерзкого осадка на душе правильным, которое в этом мире так нужно всем. Но почему-то именно в этот момент в голову бьёт чем-то резким, словно колоколом, а в голове пронеслась уже знакомая мысль. «Он другой. Он может помочь. Мне ведь нечего больше терять?» На следующий вечер Минхо идёт не к Хёнджину. Он отключает телефон, пряча его подальше в задний карман джинсов, и направляется к Джисону. Потому что так – правильнее всего. Он спасёт Хёнджина от самого себя и попытается снова найти своё спасение в Хане. Так же ведь нужно, да? Так же будет лучше? «Сынмин-и» Джисон встречает теплом квартиры, яркой улыбкой и запахом пригоревшего пирога. Минхо просто молчит, потому что он так не привык. Точнее он уже отвык от такого. Хёнджин был таким же. Они весь вечер сидят на маленьком узком диване и Хан без умолку рассказывает обо всём на свете, а Ли впитывает, запоминает и старается отпечатать в сознании такого яркого младшего. Почему-то ему хочется прервать джисонов монолог, закричать, чтобы тот выгнал его, чтобы назвал всеми мерзкими словами и отгородил от себя. Он бы определённо сделал так, если бы хотел. Потому что Джисон не знает совершенно, чем всё может кончиться, но пока ему позволяют, он беспорядочно шарит руками под чужой рубашкой, сминая губы старшего своими. Если бы он только мог представить, что будет после, он никогда бы не позволил себе подойти к Ли ближе, чем на квартал. Но пока ему хочется, пока он ещё может делать то, что считает нужным, он продолжит. Пока Джисон рядом, Минхо не вспомнит ни о чём больше. Ни о Хёнджине и Сынмине, ни о матери, которая скорее всего будет говорить о том, что сын разочаровал её. Это всё потом. Правильно сейчас только прижиматься к чужому тёплому телу и впитывать всё в себя. Иначе он просто погибнет. «Я так устал, кто-нибудь, пожалуйста, спасите меня».