Катя упала на колени, содрав кожу, и сложила руки перед собой, умоляюще смотря на Захара. Ведь за что её пороть? За то, что пыталась защитить свои чувства, свою любовь, которую у неё так рано отобрал Бог? Алексей лишил себя жизни, а в след за ним, казалось Катерине, умерла и она. Она готова была умереть ранее, чтобы лишиться всех чувств, более не быть униженной. Но внутри неё рос ребенок, ещё совсем маленький и невинный. Что с ним ей делать? Или с ней.
— Чего упала?
— Пожалуйста, не надо, — зашептала Катя.
— Панская это воля, — Захар поднял девушку и уже подтолкнул к столбу, где стояли и ждали мужики, чтобы привязать несчастную, но та, неожиданно для себя и для приказчика, выпалила:
— У меня ребенок будет. Я же умру сейчас и он вместе со мной.
— Какой ещё ребенок? — тот нахмурился, но отпустил Катю, спрятав кнут под своим плащом.
Он готов был пороть, если видел явное нарушение панских правил, но точно не потому, что так хотелось Лидии. Шефер никогда не била кого-то просто так. Пока не появилась Катерина. Хозяйка буквально наслаждалась её муками, каждый день придумывая новые, изощрённые пытки. Даже для такого бывалого управляющего, как Захар, это было слишком.
— Ты тяжёлая, что ли?
Катя кивнула, прикусив губу, уже и не надеясь.
— А пани знает?
— Нет, я ещё не успела сказать, — Катерина отвела взгляд, сжав руки в кулак.
— Завтра скажешь. Пани не любят, когда от неё такое скрывают. А как родишь — она и придумает, что делать, — тот кивнул рукой. — Иди отсюда и чтобы до утра нос не показывала.
Вербицкая нервно улыбнулась. С её плеч будто тяжёлый камень. Она положила руку на живот, и этот жест показался таким естественным, что никто и не обратил на это внимание. Она поблагодарила Захара и как можно быстрее побежала в дом Ярославы.
Почти вся семья, кроме Илька, были дома. Ужин уже был готов и младшие дочки расставляли миски, пока их мать доставала из печки горшочек с картошкой.
— Катруся! — радостно воскликнула Ярослава, ставя на стол горшочек. — Я думала, Купчиха опять тебе придумала наказание.
— Захар отпустил меня. Пришлось сказать, что я…— Катя запнулась и Ярослава понимающе кивнула.
— А ну сидай за стил. Тебе есть надо.
Катя послушно села и съела до конца всё, что ей дали. Она не возражала, хотя и не совсем хотелось. Когда все доели, Катя увидела в окне, что Лидия вернулась домой. Она исчезла в доме и Катерина облегчённо выдохнула: эта ночь будет спокойна.
Когда весь двор улёгся спать, Катерина вышла во двор, сев на порог дома. Она обняла себя руками, поднимая взгляд к небу. Последние августовские ночи были тёплыми и в воздухе витал запах мед. А на небе было тысячи звёзд и Катя хотела бы верить, что одна из них — это душа Алёши.
Муж мой, как ты мог бросить меня, покинуть этот грешный мир? Ты делал меня счастливой каждый день, я рядом с тобой жить начала и будто дышать научилась. Предала тебя телом, но никогда не предам душой.
Катя вытерла непрошеные слёзы. Ей гадалось, что она больше никогда не сможет никого полюбить так, как полюбила она Алёшу. Да и её никто не сможет полюбить так же крепко, как это сделал Алёша.
Но вдруг, ни с того ни с сего в её голове всплыл чёткий образ Григория. Она вспоминала, какими же горячими были его губы каждый раз, когда он целовал её. Все эти поцелуи были украденными и Катерина долго приходила в себя после, но от чего же до сих пор, при воспоминаниях об этом, внизу живота завязывался тяжёлый узел? Ведь теперь она носит его ребёнка. Вербицкая готова была на всё, только бы никто не узнал, кто же на самом деле отец этого ребенка.
Григорий мог сделать с ней все, что угодно после такого.
Катерина испуганно обернулась, когда услышала позади себя скрип и подскочила, оглядываясь по сторонам. Вокруг стояла гробовая тишина, лишь кое-где слышны были сверчки. Вербицкая уже готова была закричать, когда из-за дерева вышел Назар. Он приложил к губам палец и махнул рукой, чтобы Катя подошла к нему и та быстро подбежала к нему, радуясь всем сердцем родному человеку. Порой кузнец приходил к ней, рассказывал о делах в Червинке эти встречи всегда отзывались теплом в девичьем сердце.
— Катруся! — воскликнул Назар, неуклюже обнимая Катерину. Она неловко, но крепко ответила на объятия, широко улыбаясь и надеясь, что он не увидит её красные глаза.
— Как ты, Назарчик?
— Да шо со мной будет. Ты-то как? Не замучила ещё Купчиха?
— Как видишь, ещё не замучила. Жива и хорошо. Лучше скажи, как там в Червинке?
— Яшка озверел, его никто теперь усмирить не может. Пётр Иванович всё в Нежине, а молодый паныч не этим занят.
— А чем же? — спросила она, но голос не был беспокойным.
— Да мне-то в кузне мало известно, только бабы говорят, что с отцом своим воевать надумал из-за того, что он продал тебя. А правда или нет, — кузнец пожал плечами.
Катя беспокойно посмотрела в сторону. Значит, Григорий ещё попытается её вернуть.
— Спасибо, Назар, что приходишь ко мне. Ты Павлине передай, что я здорова и со мной хорошо все.
Они попрощались. Кто знает, что будет Назару за то, что он в чужую усадьбу посреди ночи приехал. А Катя вернулась в дом, засыпая.
В голове её вновь послышался тот шёпот и это мягкое:
Катенька.
***
Григорий открыл глаза, когда утренний свет ударил в глаза из-за незакрытых штор. Он скривился от головной боли и только потом заметил, что в постели он не один. Мужчина приподнялся, оглядевшись вокруг себя: дешёвая комната в вызывающих алых цветах, с уже въевшимся запахом рыночного табака. Последний раз он просыпался в таком месте ещё будучи в Петербурге. Тогда ему было приятно, но сейчас чувство было совсем иное.
Женщина рядом заворочалась и он мог рассмотреть ее лицо: милая, с дешёвым раскрасом, но совершенно противна.
Червинский выдохнул, поднимаясь с места и начал быстро одеваться, раздражённо застегивая пуговицы белой рубашки. По всей видимости, он хорошо отдохнул вчера вечером, что проснулся с дамой такого рода занятий.
Fille не иначе.
— Уже уходите, господин? — послышалось за спиной Гриши, когда он собрался и уже готовился выйти, надев на голову цилиндр. — И не попрощаетесь с дамой?
— Я, кажется, оставил вам деньги.
— Да ладно вам, — она махнула рукой. — Буду ждать вас. Только меня не Катей зовут, а Ульяной.
Этого хватило, чтобы Григорий пулей вылетел из борделя, на ходу приказывая подать экипаж. Внутри кареты он закричал и несколько раз ударил тростью по соседнему креслу, чувствуя полное опустошение себя.
Григорий не понимал, что происходит в его жизни. Казалось, с момента, как Катерина ускользнула от него — весь мир начал рушиться. Всё внезапно стало темным, пресным, безэмоциональным. Он слышал её голос, чувствовал запах её тела, но рядом Кати не было. И как её вернуть, как вновь сделать своей Червинский не знал. Однако, он желал сделать ещё кое-что.
— Григорий Петрович! Куда ехать прикажете? — крикнул лакей.
— В имение Шефер, болван, — ответил Григорий голосом, будто это и так очевидная вещь.
Ему просто хотелось увидеть её. Убедиться, что её душа, светлая и чистая, ещё не убита.
***
Цвіте терен, цвіте терен,
А цвіт опадає.
Хто в любові не знається,
Той горя не знає.
Катя тихонько пела эту песню, идя по двору, держа в руках рушныки, только постиранные. Сегодня ей было велено остаться дома, на хозяйстве, пока вся остальная семья ушла в поле, собирая последние колосья, прежде чем будут обжинки. Этим утром она заметила, что живот и впрямь виден. Ещё совсем маленький, лишь немного кругловат, но виден. Она поправила свой фартук и уже хотела свернуть к дому, когда увидела карету, подъезжающую к крыльцу поместья.
Катерине казалось, что она спит. Герб на карете был хорошо знаком и Катя готова была убежать в тот час, но её ноги не слушались: она буквально застыла на месте.
Девушка всхлипнула от страха, когда Григорий вышел из экипажа, в руках сжимая свою трость. Он поправил сюртук и оглянулся по сторонам.
Сердце Вербицкой буквально перестало биться — а, может, она и вовсе умерла — но Григорий повернулся в её сторону и их взгляды пересеклись.
Катя сделала шаг назад. Страх липкими прикосновениями окутал её. Все тело покрылось мурашками, а руки то и дело сжимали края рушныка. Она прищурила глаза, но всё равно видела, как бывший хозяин идёт к ней, слишком быстро, забыв о боли в ноге и душе.
Вот. Она сразу же уловила его запах. Тот же, что и в ту ночь.
— Катя…— услышала она голос Григория. Тот с ужасом смотрел на все ещё красивую Катерину. Даже с ссадинами, с синяками он видел ту святую красоту, ту детскую изящность.
— Здравствуйте, Григорий Петрович, — тихо ответила Катя, опуская взгляд.
— Что она с тобой сделала, — не сдержался Червинский. Его рука поднялась и он прикоснулся к Катиной щеке, проводя пальцами по глубокой царапине. От злости мужчина стиснул зубы. Никто. Никто не смеет трогать её, бить, унижать. Ни один человек на земле не имеет на это право. Даже себе он не мог позволить такую роскошь.
Катерина прикусила губу, терпя его касания. Но ко всем ожиданиям ей не было противно. Его пальцы были нежными, почти невесомыми.
Но Катя все равно не могла сказать ему, что под сердцем носит его же ребенка. Его плоть и кровь. Ребенка, который должен унаследовать все состояние Червинских. Но его мать всего лишь крепостная. Без прав.
— Извините, Григорий Петрович, мне нужно идти.
— Стой, — он схватил её за руку, сжав до боли. — Я выкуплю тебя. Я верну тебя домой.
— Как изволите, — только и смогла вымолвить Катерина, всё же вырвавшись из его хватки и быстро убежав.
Только скрывшись за мастерской, Катя села на лавочку и закрыв лицо руками, заплакала.
Не хотелось верить, что Григорий всё же сумеет купить её. Лучше в петлю, чем так. Чем с ним.
