Искупление

Суслов неспешной походкой вошёл в кабинет Лидии Ивановны, напрасно полагая, что он выглядит как человек, держащий контроль в своих руках. Всю жизнь сознательную и несознательную он пытался стать лучше, чем он есть, соревнуясь с Червинскими, Шефер и Дорошенко. Только все равно он оставался за их спиной, не ведая, как ведутся дела других помещиков. А посему, когда Лидия лично отписала ему о одной выгодной сделки, тот без замедления прибыл прямиком из ресторации. Лидия вздернула брови, когда он вошёл в её кабинет, и натянула самую вежливую улыбку, на которую только была ладна. Она встала и шурша полами синего платья прошла к нему на встречу, подавая брезгливо руку. — Господин Суслов, рада вас видеть! — Лидия Ивановна, только прочитал о неком вашем предложении, сразу же сорвался к вам, — он тучно засмеялся. — Что же за выгода? — Крепостную продаю, — начала Лидия, не желая медлить. — Я ее у Червинских в начале лета купила. — Тот торг не забудешь. Десять тысяч за девку! — он хмыкнул. — Однако хороша она. Григорий Петрович глаз с неё не сводил весь аукцион. — Конечно, — она усмехнулась. — Только не нужна она мне больше. Не очень с неё мастерица. — Я вас не понимаю. — Девица эта была личной утехой Григория Петровича, если вы понимаете, — Лидия потрогала свои изумрудные сережки. Она думала ей показалось, что Гриша смотрит на свою крепостную абсолютно неясным взглядом, но когда тот разорвал помолвку, пытался её выкупить несколько раз — всё стало на свои места. — А после и почившего господина Косача. Суслов, кажется, начал понимать и его бесцветные глаза заблестели. — Продаю вам её всего за тысячу рублей. — Лидия Ивановна, очень заманчивое предложение. Шефер на сдавалась. Ей и впрямь Катерина была не интересна, после того как она узнала о её состоянии. Это могло значить лишь то, что не так уж и велика была её любовь к Косачу, её мужу. А уж дела до того, кто отец этого ребенка, ей нет. — Только вот Катерина беременная, — она подняла руки вверх, когда Суслов хотел что-то сказать, наверняка отказаться. — Когда она родит, дитё можно продать за хорошую цену. А уж вы найдете применение для Кати после. Тот задумался. Ему действительно хотелось завести новую комнатную девку. Старые совсем разленились, не желая делать свою работу, а на базаре ни одной толковой и ладной не находилось. Все либо больные, либо не красивые вовсе. А Катю он помнил. Хороша, ничего не скажешь. — Покажите её. Лидия улыбнулась и хлопнула в ладоши. В тот час Захар открыл двери и толкнул Катю вперёд, к ногам хозяйки и та чудом не ударилась, успев выставить руки. Шефер, довольствуясь тем, что отдает её в руки не менее удачного человека, отдала ей какое-то старое село платье. В нём было видно очертания маленького животика — ребенок должен был родиться уже к весне. Катя округлила глаза, узнав этого мерзкого человека и тут же вспомнила рассказы Анны Львовны, что он любил женские утехи, не скрывая своих любовниц ни перед женой, ни перед светом. А как только пани Суслова умерла так и совсем пустился в пляс. Она почувствовала тошноту от отвращения и отвернулась в сторону. Ей хотелось, чтобы кто-то защитил её, укрыл от бед. Вот только на удивление, впервые, к ней в голову не пришел Алексей. Перед глазами предстал Григорий Петрович и Катерина вздрогнула от своих же мыслей. Нет, нельзя. — Встань, — приказала Лидия. Катерина поднялась, сложив перед собой руки и глядя в ноги. Где её былая смелость и гордость? — Как видите. Всё такая же, — Лидия обошла её, неотрывно смотря на живот Кати. Вербицкая нахмурила брови и Суслов подошёл к ней. Он провел толстыми пальцами по её щеке, смотря в глаза. Катерина дернулась, убирая его руки со своего лица. — Брыкливая. Лидия Ивановна, даже не знаю. Шефер кинула взгляд на Катерину, всё ещё улыбаясь. — Не пожалеете. Раз столько уважаемых господ голову от неё потеряли, то что уж там… Так ведь, Катя? — Лидия засмеялась. — Может быть, это вовсе ребёнок пана Червинского? Кате казалось, что её сжали за горло. Она прикусила губу, покачав головой. — Господин Суслов, я думаю, вы продадите его за хорошую цену. И если уж так надобно, то я могу рояль с ней отдать. — Нет, не нужно. Катя зашептала молитву, чтобы ее отпустили. Лучше служить безумной Лидии, чем похотливому старику. И что это за фраза о продаже? Своего ребенка она никому и никогда не отдаст. Ни за что. Лучше уж сама помрёт. Суслов кивнул, доставая стопку денег из внутреннего кармана и внутри Катерины все похолодело. Глаза её округлились от страха.

***

Павлина шла по коридору, неся в руках поднос с завтраком для молодого паныча. Григорий не выходил со своего кабинета целое утро, даже не встретив отца, который на несколько дней привез в Червинку свою любовницу. Павла думала, что это и к счастью, ведь скандалов было и так тьма, но её душа и сердце болело за молодого человека. В глубине души она чувствовала некую ответственность перед Анной Львовной. Раз пани почила, то кто-то теперь должен присматривать за Григорием. Женщина остановилась перед чуть приоткрытой дверью, слыша тихое бормотание. — Боже! — вскрикнула женщина, едва ли не уронив поднос. Григорий сидел в своем кресле, одетый в турецкий халат. В одной его руке была трубка с опиумом, а что было в другой Павлина не могла увидеть за его широкой спиной. — Григорий Петрович! — позвала его кухарка, наконец обнаружив себя. Тот испуганно обернулся, воспалёнными глазами смотря в её сторону. Мужчина не спал всю ночь от ноющей боли в ноге, ещё и жуткие сны не давали уснуть. Каждую ночь ему снилась Катерина и каждую ночь он плакал, на коленях умоляя её остаться. Но крепостная все равно убегала. Он пытался поймать её, хотя бы коснуться руки, но Катя не останавливалась. — Чего тебе? — Червинский рявкнул, наконец повернувшись. Павлина кинула быстрый взгляд на вещь, зажатую в его руке и замерла, потеряв дар речи. Она сразу же узнала шаль, которую Анна Львовна подарила Кате на семнадцать лет. Вышитая вручную, из самых прочных ниток она пришласт по душе юной девушке. — Вы же не завтракали совсем. Я и принесла вам блины, — заботливо проговорила Павлина, ставя поднос перед Григорием. — Да на кой-мне твои блины? Она пропустила это мимо ушей. — А что это у вас в руках? Это Катруси, да? — Кати, — он кивнул и Павлина увидела, как по его щеке прокатилась одна слеза. Он не знал, что делать. Эта безысходность давила, пуще смерти, в самом деле. Порой он завидовал Алексею, что он так легко простился с жизнью, а у него сил и на это не было. Как теперь вернуть Катерину? — Катя вернётся к нам, — начала говорить Павлина. — Вот увидите. Она ещё вернётся и будет вам счастье, Григорий Петрович. Женщина сама не понимала, от чего говорит такое Григорию. Она не забыла, как два раза вытаскивала Катю из цепких объятий пана, но, наверное, ему нужно было именно это. В глазах Григория, тем временем, промелькнул едва заметный огонек надежды.

***

Катя оглянулась по сторонам, осматривая свою новую комнату. В сравнении, это место было очень даже неплохим — маленькая каморка с старой кроватью, небольшим окном ещё и с зеркалом. Она всхлипнула, не сдержав слёз. В карете, рядом с этим мерзким стариком, она выслушивала пошлости, которых не слышала никогда и нигде. Ей казалось, весь мир сжался, пытаясь её уничтожить. Ведь хуже Лидии быть не могло. Она била её, унижала, морила голодом… Оказывается, Суслов приготовил для неё ещё похуже. Катя провела рукой по подолу платья, подходя к зеркалу. Она смотрела на своё исхудавшее лицо, но взгляд то и дело касался едва заметного живота. В её мыслях пронеслось: а каким бы отцом был Григорий? Почему-то, ей казалось, Червинским не был бы таким ужасным, как его собственный отец. Быть может, он бы проводил много времени со своим ребенком, учил бы мудростям. Катя невольно улыбнулась. Какая-нибудь панночка обязательно подарит ему сына или дочку. А её ребенок, только её, никогда и не узнает, кто отец. Она опустилась на колени перед иконой, доставая из-под воротника нательный крестик. Катя поцеловала его, шепча молитву. Ей было стыдно, что совсем забыла своего мужа, не попросила упокой за его грешную душу. Последние дни Катя думала о Григорие больше, нежели о своём собственном муже. Прости меня, Алешенька, что совсем позабыла о тебе. Нет мне прощения, что иные чувства, кроме чувств к тебе, есть в моей душе. Я всегда буду верна сердцем лишь тебе. Её молитву прервал стук в дверь и Катя поднялась с колен, неверным голосом разрешая войти. Дверь открылась и молодая крепостная прошла в комнатку: — Тебя пан просят. — Зачем? — Хто же его знает, — девушка пожала плечами. Катя кивнула и вышла в длинный и узкий коридор поместья. Она шла прямо, осматривая с интересом картины, писанные маслом. Её лица коснулась улыбка, но ненадолго, ведь в тот же час высокие двери перед ней открылись и ей было позволено войти внутрь, в столовую. Суслов сидел во главе стола, смотря похотливым взглядом на Катерину. Он кивнул ей и девушка испугано прошла вперёд, становясь в нескольких шагах. — Хороша. Везде хороша, — первым делом проговорил Суслов. Он готов был накинуться на неё прямиком здесь, только одно маленькое препятствие ему мешало. Но как же он желал попробовать то, что ранее принадлежало Червинским. — Будешь теперь на кухне. Что готовить умеешь? — Крем-брюле, эклеры, бланманже, — начала перечислять Катя, вспоминая, как Павлина учила её готовить эти десерты, лично для крестной. Болезненное воспоминание заставило Катерину прикусить губу, чтобы не заплакать от досады её положения. — Хорошо. До весны будешь там, а когда родишь — так я тебе и другую работку найду. Ребенка твоего только продам. — Что? Я не отдам, — возразила Катя, качая глаза. — А кто спрашивать тебя будет? — Суслов встал со своего места и салфетка упала под ноги. Он подошёл к Кате, обдав её неприятным запахом алкоголя, сигар и жареного мяса. Девушка сморщилась, упрямо смотря в глаза. — Ты теперь моя. Спасибо бы лучше сказала, что пороть не буду, как Шефер. Или что, у нас теперь Червинским все можно, а мне нет? Ну уж нет, дорогуша. — Я ребенка своего вам не отдам, — прошептала Катя. Рука Суслова дернулась, но он вовремя остановился.

***

Два месяца Катя жила спокойно и мирно. Ребенок внутри неё рос, как и беспокойство о доле его будущей. Суслов больше не говорил с ней о том, что собирается делать, а Катя была ему и благодарна за это. Она прислуживала на кухне, сервировала стол и терпела руки Суслова на своём теле. Порой, совершенно случайно, он мог провести рукой по её спине, а иногда и вовсе шлёпнуть ниже, делая вид, будто так и должно быть. Она смиренно поджимала губы и молчала, ночью рыдая от безысходности. Ей казалось, издевательства никогда не закончатся. Они лишь ухудшались с каждым разом. Её тело, её душа, её свобода уже не принадлежали ей самой, как было раньше. Однако Суслов позволял ей отлучаться на несколько часов в соседнее село, чтобы прогуляться. То ли от глупости, то ли от ещё чего, но мужчина вовсе не боялся, что крепачка сможет сбежать. Какой толк, если найдут ещё и накажут. С самого утра Катя, сделав свою работу, отпросилась, стерпев очередной грязный взгляд пана. Она надела теплые и плотные юбки, скрывая живот. Нечего всем глазеть на неё. Каждые несколько недель Катя ходила на мельницу, оплакивая то место, где умер её муж, лишил себя жизни. Крепачка могла просто сидеть на сене, мечтая о счастливой жизни, которую у неё отобрали. Ведь сейчас она могла носить ребенка Алексея, быть его законной женой… Китти уже пошла доходила до мельницы, держа руки впереди себя, когда услышала топот лошадиных копыт позади себя. Она ускорила шаг, чтобы остаться незамеченной, когда лошадь перегородила ей путь. Катерина подняла взгляд и едва ли не упала назад, оступившись. — Ты?