Искупление

Ты — вещь. Хозяйская вещь. Моя вещь. Катя вздрогнула, когда эти слова мимолётно пролетели у неё в мыслях, и перед ней открылись высокие двери, приглашая войти в столовую. За круглым столом, накрытым на две персоны, уже сидела госпожа Лапушинская, в нелепом сером платье, а напротив неё было свободное место — для Кати. Господин Лапушинский, как и всегда в среду, был в ресторации, в компании хорошего алкоголя и друзей. Катя поклонилась, сложив перед собой руки, всё ещё чувствуя себя не очень хорошо. К тому же, ребенок начал толкаться, будто чувствуя, что в голове матери кроились мысли об его отце. — Проходи, Китти — ласково сказала пани. Лицо Кати вмиг озарилось улыбкой, хотя то, как её назвали, резануло слух, однако девушка короткими шажками прошла к столу. Женщина указала на свободное место и Катя села. Несмотря на благодарность за приют, за теплую комнату и вещи, Катя вновь почувствовала себя домашним зверьком, как было при Анне Львовне. Участь компаньонки не была сложной и изнурительной, но свободы ей также не даётся. Хотя, думала Катя, это лучше, нежели быть личной канарейкой Суслова. Или того же Червинского. — Отведай горячий суп. На диво сегодня хорош. Катя взяла столовую ложку в руки и начала есть, находясь под пристальным взглядом Лапушинской. Старая женщина была добра к ней, но отчасти потому, что хотела узнать, как же проходила её жизнь после аукциона. И где же она сумела завести ребенка? — А что же ты делала у Лидии Шефер? — её взгляд зацепился за шрамы, которые украшали руку Кати. Один раз Лидии не понравилась игра Кати и та трижды ударила её по пальцам. Благо, не сломала ничего. Только вот шрамы остались с ней на всю жизнь — уродливые, болезненные. Как и на сердце, впрочем. — В поле ходила, иногда на кухне помогала, иногда при пани ходила. — Это правда, что она жестока к своим крепостным? Китти опустила взгляд, не зная что сказать. Как бы эти слова не сыграли с ней злую шутку. Но и отрицать жестокость было бы глупо. — Не со всеми. Лишь с теми, кто заслужил по правде. Женщина понимающе кивнула и в воздухе повисло напряжение. Катя смотрела на канделябр, на тонкое мерцание свечей. Рука её накрыла живот, успокаивающе, когда ребенок вновь толкнулся. Скоро, очень скоро она станет матерью. А ребенок наверняка будет похож на Григория и характером, и внешне. Как бы сильна не была любовь к ребенку, Катя понимала — даже будучи от Григория вдалеке, он всегда будет рядом. Крепко засев в мыслях. — Здесь никто тебя не обидит. У нас огромная библиотека, книжки и на французском, и на немецком читать будем. А ребенку найдется место всегда: хоть на кухне, хоть в доме, — сказала пани, завидев в глазах Катерины некое сомнение и страх. — Сыграй мне что-то, Китти. Вербицкая улыбнулась и встала. В тот же миг, на пол упал стакан с водой, разбиваясь на мелкие осколки. Катерина ойкнула, отходя, чтобы случаем не задело осколками. — К счастью, — ответила Лапушинская. — Приберут. А ты играй. Катерина села за фортепьяно, выпрямив спину и открыла крышку, смотря на блестящие клавиши. Как давно она не играла, уже и забыла. Всё это было в её прошлой жизни, безоблачной и счастливой на первый взгляд. Рядом с крестной, Павлиной, Алешей… Он покинул её, эгоистично, даже не попрощавшись. Был бы он жив, Катя была бы счастлива, она верила в это. Вербицкая провела пальцами по клавишам, начиная играть и слёзы заблестели на её глазах. Сейчас всё это лишь прошлое. Настоящее здесь — жестокое, но спокойное. А будущее…будущее она обеспечит себе и ребенку сама. Слёзы стекали по щекам, разбиваясь о скалы, но Катя продолжала играть.

***

Суслов тяжело открыл глаза и закричал от неожиданности, едва ли не упав с кресла. Перед ним стоял Григорий Червинский, с полным гневом и решимости в глазах. Суслов уснул в своём кабинете, вновь напившись с вечера, а Григорию не терпелось найти Катерину, забрать её домой. Туда, где ей самое место. И наконец-то сделать только своей. Быть с ней, чтобы она принадлежала только ему, никому больше. — Григорий Петрович, что вы…— пробормотал Суслов. — Извините, Амвросий Юльевич, что потревожил вас в такую рань, — начал Гриша, сжимая руки в кулак. — Но мне нужна Катерина Вербицкая. Тот засмеялся: плотоядно и грязно. — Мне тоже она надобна. Но, извините, нет её здесь, — Суслов развёл руками. — Пару дней назад сбежала. Пузатая, но прыткая. — Вы посмели тронуть беременную девушку? — переспросил Григорий. Интересно, как много ему дадут за убийство этого человечка? — Где там! — Суслов встал, доставая из серванта графин. — Сбежала же, говорю. Григорий Петрович, со всем уважением, но что вам надобно? Червинский выдохнул, чувствуя, как на душе становится легче. Только вот где искать её дальше? За два дня она могла уйти куда угодно, никто бы и не заметил обычную крепостную. Но и отступаться он не хотел. — Я хочу купить её у вас. Сейчас же. За две тысячи рублей. Суслов закашлялся, ударив себя по груди. — Она золотая или как? — рявкнул Амвросий. — А, в прочем, всё равно. Убежала, искать дорого, а так хоть деньги будут. Немедленно выпишу вам бумагу на неё. Договор был подписан в кратчайшие сроки и Григорий не на минуту не задумался, прежде чем поставить свою аккуратную подпись и печать. Отныне Катя его. Вновь. Только теперь навсегда. В дверь постучали, но Григорий даже не поднял голову, смотря на документ. Крепостная Катерина Вербицкая принадлежит Григорию Петровичу Червинскому. — Панэ, к вам господин Лапушинский пожаловал.

***

У Катерины было неприятное предчувствие после ужина. Невзирая на усталость, она помогала убирать со стола других крепостным, вот только руки дрожали и тело било в треморе. Она будто не чувствовала его, не могла совладать сама с собой. И что самое ужасное, Катерина даже не могла понять, с чем связано её беспокойство. Когда был поздний час, Катя, с маленького окошка своей комнаты, завидела две кареты, что подъезжали к порогу поместья. Одна принадлежала Лапушинскому, а вторая… Узнав именной герб, Катерина вскрикнула, приложив руку к губам, чтобы не закричать. Сердце упало в пятки, а низ живота будто затянуло узлом. Нет, это не может быть он. Он не мог найти её. В дверь постучали и Катя повернулась, подбегая и открывая её. Ольга, в руках держащая кувшин с водой, нахмурилась, не понимая, почему Катерина так напугана и почему втянула её в комнату. — Что с тобой, малахольная? — она поставила кувшин на столик. — Болит что? — Это он, — тихо прошептала Вербицкая. — Он нашел меня. — Кто? — испугалась Ольга. — Отец моего ребенка. Мой бывший хозяин. — Господи… Чего же ты боишься тогда? — Он ужасный человек, Оля. Он не даст мне покоя. Катя заплакала от досады и крепостная обняла её, успокаивающе гладя по голове. Какая же она ещё глупая. Да каким бы он не был, но неужто зверь такой, что готов своего ребенка убить и мать этого ребенка? Они разняли объятия, лишь когда дверь со скрипом отворилась. Светлая головушка Вари появилась в проеме и она, со всей детской радостью произнесла: — Катя! Тебя пан просят.

***

Григорий едва ли не потерял сознание, увидев её перед собой. Живой, здоровой и…беременной. Он с силой дернул воротник, спасаясь от духоты и не спуская глаз с Катерины, обратиться к Лапушинским. — Я премного благодарен за приют для Катерины, я пришлю вам деньги за затраты на неё. Сейчас же, полагаю, ей пора домой. В его голосе звенел металл и Катя понимала, что отныне ей не здобровать. Бежать некуда, спасения находить негде. Никто не спасет её от собственного демона. Пани с жалостью взглянула на Катю — как же ей хотелось компаньонку! Но Вербицкая так же смотрела лишь на Григория, а в глазах её стояли слёзы. Он надел на голову цилиндр и поправил воротник шубы, подходя к Катерине. Дрянь. Как она могла скрыть от него? — Пойдём, — он взял её аккуратно за предплечье, не дав даже слова сказать на прощание и потащил за собой. Она чувствовала себя зверьком. Григорий сможет забавляться ею, делать что хочет. А она и рот не смеет открыть. Он помог ей взобраться в карету и Катерина видела, что его колкий взгляд был на нацелен на живот. …Катя плакала, смотря на ночные пейзажи за окном. Ей было холодно и противно, девушка сжалась. Хотелось спросить: почему он молчит? Что такого творится в его голове, что он молчит? — Скажи, — хрипло произнёс Гриша, когда они проехали злосчастную мельницу. — Это мой ребёнок? Вербицкая упрямо сжала губы и только кивнула. Будет что будет. Он и так догадается. Он зарычал, ударяя тростью о кресло и Катя вздрогнула. — Почему ты не сказала мне раньше? Я бы не отдал тебе Шефер. — Потому и не сказала, — прошептала Катерина. Его рука вздернулась, но он не собирался бить её. Нет, не посмеет. Гриша медленно стянул с себя шубу, заметив как холодно ей, и протянул. Катя нахмурила брови. — Тебе холодно. — Мне… — Я не буду упрашивать. Катя приняла вещь и укуталась. Запах, который она почувствовала, вернул в ту самую ночь. И как смешно, что они снова вместе.

***

— Катруся! — первое что услышала Катерина, когда Григорий вытащил её, как вещь, из кареты. Он был зол. На Катю. На себя — за то, что не смог оставить её в тот летний день, а разрешил отдать Шефер. Гриша отпустил её и Катя попала в крепкие объятия Павлины. Та прижала её к себе, а почувствовав препятствие в виде живота ойкнула. Её взгляд опустился ниже и Катя ничего не могла ей сказать. Теперь было стыдно ещё и перед всеми. — Павлуся… — Хватит здесь реветь. Павлина, отведи её в комнату, накорми. А я позже зайду. Павлина обняла Катю за плечи и повела в дом, разгоняя зевак. Все они с интересом смотрели на Катерину, на её положение. О той ночи, к тому же, знали все — ничего не скроешь от дома, полного людей. Оказавшись в своей комнате, Катя застыла на пороге и если бы не Павлина, то вновь бы заплакала. Все вещи, книги, иконы были на своих местах. Лишь несколько фарфоровых статуэток не было. — Ох, Катруся, как я рада видеть тебя. Живая, здоровая, — Павлина вытирала уголок глаз краем фартука. — Де ж ты була? — Я потом расскажу, Павлуся. Обязательно расскажу. Павлина кивнула и всплеснула руками. Катю и точно надо накормить, напоить и переодеть.

***

Григорий готов был убить её. Но он слишком любил её, чтобы так отпустить от себя. Для начала, ему нужно было понять — что делать дальше. Ни Катю, ни ребенка бросать он не хотел. Он выпил коньяка, прежде чем пойти к ней. Григорий боялся не сдержаться. Ему хотелось вновь коснуться к ней, к ангелу. Понять, что это не сон, не опиум — она вновь дома. Его. Он постучал и тонкий голосок разрешил войти. Катя сидела на кровати, уже готовая ко сну и сквозь тонкую ткань сорочки он видел очертания её живота, изгибы её тела. Катерина заерзала беспокойно, в руках сжав угол пледа. — Григорий Петрович? — Катенька, — прошептал он, подходя ближе и ближе. — Не подходите ко мне. Григорий усмехнулся и резко дернул Катерину на себя, поднимая и прижимаясь. Он вздохнул запах её волос, тела — никаких духов. Естественная, мягкая, чистая. — Ты моя. Была, есть и будешь. Ты и наш ребенок, — прошептал он на ухо. — И никуда ты не денешься. Гриша больно сжал запястье и Катя посмотрела ему в глаза, пытаясь вложить всё, что чувствовала в этот взгляд. — Ненавижу, — прошипела она, вновь напомнив о своих чувствах.