Маленький лотос

       Верный своему слову, Лань Сичэнь посещал Лотосовую пристань раз в две недели. Его спокойное поведение и нежная улыбка всегда приветствовались учениками клана Цзян, многие из которых особо рьяно спешили спросить, не нужно ли ему что-нибудь, хотя уже знали ответ — как только он причаливал к пристани, Лань Сичэнь всегда спрашивал, где их глава ордена.        Стремясь быть теми, кто лучше всех помогает Цзэу-цзюню во время его визитов, ученики, которые когда-то делали все возможное, чтобы держаться подальше от своего пугающего главы, теперь изо всех сил старались запоминать его местоположение в любое время. Это заставляло Цзян Чэна чувствовать себя под еще большим надзором, чем раньше, его и так достаточно раздражал его правая рука Сунь Чжицян, постоянно следовавший за ним, словно телохранитель.        — Твои ученики так добры, — сказал Лань Сичэнь после того, как его сопроводили в оружейную комнату, где в тот день находился Цзян Чэн.        Усмехнувшись, он посмотрел через плечо Лань Сичэня на тени у дверного проема.        — Если у них есть время скакать между главами кланов, возможно, их тренировки слишком мягкие.        Как и ожидалось, каждая из теней слегка взвизгнула, прежде чем умчаться прочь. Цзян Чэн снова фыркнул.        — Какие любопытные, — пробормотал он.        — Я думаю, они просто беспокоятся о своем дорогом Саньду Шэншоу, — сказал Лань Сичэнь, обнимая Цзян Чэна. Теперь, оставшись с ним наедине без необходимости поддерживать надлежащее поведение, он жаждал прикоснуться к нему и положить свои руки на их новое любимое место прямо над животом Цзян Чэна. Этот жест никогда не переставал будоражить бабочек в груди Цзян Чэна.        Он приближался к своей двадцатой неделе, и с каждым днем маленькая выпуклость на его пупке становилась все больше и больше. Пока что его одежда все еще могла скрывать изменения фигуры, но повитуха счастливо заявила, что с этого момента ребенок будет быстро расти. Совсем скоро он не сможет больше прикрывать живот, и тогда все узнают.        Кстати об этом, хмыкнул он в ответ на замечание Лань Сичэня.        — Как-будто им есть о чем беспокоиться. Никто в клане, кроме врачей и Сунь Чжицяна, не знает о ребенке.        — Твой клан полон умных людей, как и их глава, — сказал Лань Сичэнь, прижавшись щекой к голове Цзян Чэня. — Я уверен, что твои частые визиты к врачу не ускользнули от их внимания. И даже несмотря на то что мы главы кланов, количество моих визитов тоже увеличилось. Я уверен, что они не обманываются мыслью, что между нами только деловые отношения.        Снова хмыкнув, Цзян Чэн решил, что последнее было не так уж и плохо для мира заклинателей. Лань Сичэнь так долго скрывался в Гусу, что видеть его тут и там за пределами клана было приятно. Даже Вэй Усянь признался ему, как он счастлив, что его деверь спустился с облачных гор, чтобы снова наладить отношения с миром. Что касается того, что Лань Сичэнь выделял компанию Цзян Чэна среди других, ну, они оба были знакомы с Хуайсаном, который слишком часто заглядывал в их кланы, чтобы спросить совета (или это больше было похоже на жалобы), и Цзян Чэн должен был часто посещать Ланьлин, чтобы убедиться, что Цзинь Лин привыкает к своему новому положению.        Тем не менее, он все же знал, что сказанное Лань Сичэнем было правдой. Его люди не были глупы, они знали, что если с Цзян Чэном было что-то не так — это беспокоило и Лань Сичэня. Даже если они не флиртовали бесстыдно перед учениками, как это обычно делали их братья, он подозревал, что его клан поймал их на том, что Лань Сичэнь спал только в комнате главы клана Цзян всякий раз, когда приезжал. Даже если они не говорили этого вслух, он знал, что их близость говорит только об одном: мужья.        Их свадьба прошла тихо и вдали от глаз подчиненных и учеников, только с братьями и детьми — Лань Сычжуем, крошечной Лань Циньян — и Цзинь Лином в качестве свидетеля. Отсутствие публичности не было вызвано страхом или стыдом — Цзян Чэн никогда бы не попросил руки Лань Сичэня, если бы это не было любовью. Но это было романтично и тихо, именно то, что им нужно было, когда они произносили клятвы вместе. Родители обоих были мертвы, но в мягком закатном свете, который делал их алые свадебные одежды ярко красными, они думали, что, возможно, покойные господа Лань и Цзян были там, среди солнечных лучей, как свидетели их клятв.        Но даже если бы они ничего не сказали, он знал, что счастье, которое он чувствовал, вернувшись на Лотосовую пристань после церемонии, не могло скрыться с лица. Он вспомнил, что некоторые из самых смелых учеников даже дразнили его по этому поводу.        И, как дразнился Лань Сичэнь, никак нельзя было считать, что скрепление их брака было тихим, учитывая довольно звучный голос Цзян Чэна.        — Ты должен показать своему клану больше своего личного «я». Я уверен, что они были бы очень рады узнать, что мысли их главы не всегда заняты только тренировками и обучением, — сказал Лань Сичэнь.        Цзян Чэн издал саркастический смешок.        — Уморительно. А ты очень забавный человек, знаешь ли. Неужели ты слушаешь всю ту чепуху, что несет твой отец? — этот вопрос он задавал уже своему животу, опустив глаза. — Лучше бы это не передавалось генетически.        — А-Чэн, ты злой, — сказал Лань Сичэнь, но в его тоне была слышна улыбка.        — Я просто… — вздохнул Цзян Чэн, и его руки опустились вниз, чтобы накрыть ладони своего партнера над их ребенком. — Я просто не хочу, чтобы ко мне относились по-другому. Мне и так постоянно приходится проверять свое здоровье, переносить все эти боли и спазмы, когда я должен не забывать про свои обязанности. Я знаю, что скоро мне лучше будет поменьше двигаться, но… — но последние два десятилетия своей жизни он шел в таком быстром темпе, что даже не знал, как сбавить скорость. И он знал, что не готов к волнению, когда новость о его беременности распространится.        Лань Сичэнь на мгновение замолчал, прежде чем отстраниться.        — Вообще-то… это то, что я хотел сегодня обсудить. Мы можем где-нибудь поговорить? Предпочтительно там, где рядом с тобой нет клинков, — сказал он с легким смешком, глядя на оружие, развешанное по всему оружейному залу. — Что, ради всего святого, ты вообще здесь делаешь?        — Инвентаризация. Но я уже собирался идти на кухню, когда ты пришел, — он вывел их из комнаты и повел к другому зданию.        — Уж не собирался ли малыш провести там кое-какую «инвентаризацию» до обеда? — Лань Сичэнь улыбнулся.        Цзян Чэн застонал.        — Еще даже не родился, а уже так сильно испорчен, ведет себя так, будто я ничего не ел неделями!        — Это очень похоже на твое обычное поведение, а-Чэн, — заметил Лань Сичэнь. — Я рад, что у тебя есть хоть кто-то, кто напомнит, что не стоит забывать о еде.        Цзян Чэн закатил глаза и зашел на кухню. Поваров было немного, до обеда еще оставалось время, но кое-кто уже приступил к готовке. Одна из поваров, которую он знал как Мао Цзиньхуа, оторвалась от теста, которое раскатывала, и сразу же выпрямилась при виде вошедших.        — Глава клана Цзян! Глава клана Лань, добро пожаловать! — ее улыбка была очень милой, хотя щеки раскраснелись и блестели от тепла кухни. Она указала на столик в углу. — Вы ведь за этим пришли, верно? Мы с Лин-Лин только что закончили их, так что они еще должны быть теплыми. Пожалуйста, угощайтесь.        — Большое спасибо, — Цзян Чэн кивнул ей и подошел к столу, выбрал маленькую бамбуковую корзинку и подхватил ее.        — Глава клана, — сказала Лин-Лин с другого стола, заваленного овощами, — не хотите ли чаю к ним? Мы можем отнести его Вам и Цзэу-цзюню.        — Все в порядке, это может подождать.        — Хорошо. Цзэу-цзюнь, вы надолго здесь? Наш глава стал больше есть в последнее время, так что мы можем приготовить побольше того, что вы оба хотели бы!        Лань Сичэнь улыбнулся жизнерадостности этих двух женщин.        — Я доверяю вашим рекомендациям. Спасибо, что следите за тем, чтобы он не забывал есть.        — С превеликим удовольствием! — хором воскликнули Мао Цзиньхуа и Лин-Лин. Эти двое продолжали хихикать между собой, когда главы кланов ушли.        Цзян Чэн повел их в свой кабинет, полагая, что именно там у них будет больше всего уединения. Как только он сел за свой стол, то понял, как сильно проголодался и сразу же открыл крышку бамбуковой корзинки. Внутри аккуратно лежали несколько булочек, их аромат был теплым и аппетитным. Цзян Чэн взял одну из них, тесто было мягким в его руке и на губах, когда он откусил немного. Он издал довольный вздох от сладости, когда проглотил первый кусочек.        Лань Сичэнь сидел напротив него, глядя в корзинку.        — Булочки?        — Булочки с семенами лотоса, — пояснил Цзян Чэн, как только дожевал. Его щеки слегка покраснели, но он списал это на дымящееся угощение, а не на свое смущение. — Я, эм… жажду их. Они знают, что нужно готовить их для меня каждые несколько дней. Кстати, повитуха сказала мне, что семена лотоса хороши для беременности.        — Тогда я рад, что ты родом из Юньмэна, — сказал Лань Сичэнь с одобрительной улыбкой.        Цзян Чэн подтолкнул к нему корзину.        — Возьми одну. Иначе этот человек заставит меня съесть их все. Снова, — он откусил еще кусочек и проглотил, прежде чем спросить. — Так о чем же ты хотел поговорить? — судя по тону своего партнера, у него появилось ощущение, что этот разговор ему не понравится. По правде говоря, он уже догадывался, к чему все это ведет.        Вместо ответа, Лань Сичэнь воспользовался паузой, чтобы взять булочку. Он держал ее в руках, словно взвешивая на ладони, с той же осторожностью, с какой взвешивал свои следующие слова. Наконец, глубоко вздохнув, он сказал:        — Ваньинь. Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, но… ты должен прекратить ходить на ночную охоту.        Ага. Он это знал. Честно говоря, Цзян Чэн потратил так много времени за последние несколько лет, заботясь о своем клане, охотясь на Вэй Усяня и помогая Цзинь Лину, что у него не было времени на охоту, как в юности. Он только сейчас снова начал выходить в мир, наблюдая за своими учениками и ведя дела по всей своей территории. Поначалу это казалось бессмысленным без прежнего влечения ненависти и гнева, которое обычно держалось в груди, но мало-помалу он снова находил себя — убивал нечисть, упражнялся в своем мастерстве, фактически был наставником своего клана… Это было почти приятно снова, как будто у него была цель, а от него — польза; каждая охота была доказательством его силы и способности защитить то, что было важно для него.        Он уже думал об этом раньше, о том, что по мере того, как пройдут месяцы, и его ребенок будет готов появиться на свет, он будет уязвим — они будут уязвимы. Цзян Чэн должен быть готовым никогда больше не терять свою семью, и для этого он должен был держать себя в руках.        Естественно, его ответ на заявление Лань Сичэня был…        — Нет, — сказал он, и его губы, как всегда, двигались быстрее, чем его мысли. Он подчеркнул свое заявление тем, что проглотил остаток булочки, желая проглотить и свою гордость тоже.        Лань Сичэнь слегка нахмурился.        — Ваньинь, — сказал он, наполовину умоляя, наполовину предупреждая.        — Я все еще полностью способен сражаться, — возразил Цзян Чэн. — И я знаю, что ты говоришь это, потому что боишься, что что-то случится с нашим ребенком, но я прекрасно могу защитить себя. Неужели ты так мало веришь в мои способности?        — Это не вопрос веры. С событиями, через которые мы прошли, и чему были свидетелями, ты должен знать лучше, чем кто-либо, что неожиданные опасности подстерегают повсюду…        — И когда они наступят, я смогу защитить от них свою семью.        — Но что, если…        — Нет! — гнев Цзян Чэна вспыхнул, и он хлопнул ладонью по столу. — Мне не нужно, чтобы кто-то говорил мне, что я могу или не могу делать, и мне не нужно, чтобы все следили за каждым моим шагом! — одной мысли о том, что остальные будут кружить вокруг него, как курицы, было достаточно, чтобы свести его с ума. — Я глава клана, и есть некоторые вещи, которые мне нужно делать, чтобы сохранить его силу. Что же за глава просто сидит целый день и ничего не делает?        — Беременный, — напомнил Лань Сичэнь, терпеливо, но все еще натянуто.        Даже зная, что его муж был прав, Цзян Чэн продолжал спорить.        — Но это не делает меня инвалидом. Даже если бы я был в нескольких секундах от родов, у меня хватило бы сил надрать задницу целой армии трупов и все равно развернуться, чтобы встретиться с тобой лицом к лицу! — сейчас он говорил чепуху, но настойчивость его тона заставила его звучать очень серьезно, словно это была угроза.        Лань Сичэнь поджал губы, явно недовольный. На мгновение Цзян Чэн подумал, что он был даже готов отказаться от затеи. Но теперь он знал, что Лань Сичэнь был самым упрямым человеком из всех известных ему, почти так же, как и его младший брат, Лань Ванцзи.        В конце концов, его пристальный взгляд встретился со взглядом Цзян Чэна, непреклонным, но в то же время открытым.        — Я знаю, что ты сможешь бороться и защитить себя и нашего ребенка. Я не могу представить себе никого более способного двигать горы во имя семьи, чем ты. Но дело не в этом, а-Чэн, — его голос смягчился, и он потянулся через стол, чтобы сжать его крепкий кулак. — Я не говорю тебе, чтобы ты перестал охотиться навсегда. Я бы никогда об этом не попросил. Я бы слишком сильно скучал по тебе рядом со мной, скучал бы по тому, как прекрасно наши мечи танцуют, как поют сяо и кнут.        — И?        — Просто послушай меня. Здесь, в безопасности Лотосовой пристани, от тебя столько же пользы, как и там, особенно для маленького человека внутри тебя, — Лань Сичэнь сжал еще немного, распрямляя кулак, чтобы переплести их пальцы. — Я знаю, что ты очень гордишься тем, что Саньду Шэншоу — глава одного из четырех наиболее известных кланов заклинателей. Но теперь я спрашиваю, можешь ли ты так же гордиться тем, что ты — Цзян Чэн, родитель нашего ребенка.        Цзян Чэн не знал, когда бешеное, горячее биение его сердца утихло, сменившись странной и подавляющей смесью эмоций и чувством вины. Он также не знал, когда это горячее месиво чувств перешло от его груди к горлу и глазам, когда две крупные слезы внезапно потекли по его щекам.        Вместо того, чтобы обратить на это излишнее внимание, Лань Сичэнь другой рукой обхватил щеку Цзян Чэна и быстро вытер одну из слез. Цзян Чэн быстро заморгал, пытаясь остановить их, но, черт побери, он не мог этого сделать. Не мог.        Стараясь, чтобы его голос не дрогнул от проклятых слез, он сумел сказать:        — Я горд, что могу носить нашего ребенка, зная, что мы будем воспитывать его вместе. Ты думаешь, это не так? Лань Хуань, неужели ты думаешь, что я настолько глуп, что позволю чему-то отнять у меня эту гордость? Это счастье? После всего, что я потерял?        — Нет, конечно нет, — сказал Лань Сичэнь, его голос был успокаивающим и тихим.        — Я люблю нашего ребенка! — Цзян Чэн продолжил, сдаваясь и просто позволяя слезам течь по щекам. Он положил руку на живот, проводя кругами по выпуклости и надеясь, что их нерожденный ребенок услышит и поймет его. — Я люблю его всем сердцем. Я потерял всех. Я не думал, что когда-нибудь смогу снова обрести семью. И теперь, когда это происходит, я просто хочу иметь возможность… — он сглотнул, отворачиваясь и впиваясь полными слез глазами в какое-то случайное место на полу. Он понятия не имел, почему даже в муках какого-то нервного срыва у него все еще оставалось место для гнева. Он решил, что злится на самого себя.        Извинения тяжело застряли у него на языке, но все, что ему удалось выдавить, было:        — Тебе… не стоит беспокоиться об этом. Я позабочусь о нас.        — Я знаю, а-Чэн, — сказал Лань Сичэнь. Он поднялся, обошел вокруг стола, чтобы обнять Цзян Чэня сзади. — Но тебе не нужно обнажать меч, чтобы доказать это. И это самое удивительное в тебе.        Чэн шмыгнул носом, вытирая лицо руками, чтобы избавиться от последних следов слез на лице. Он почувствовал, как Лань Сичэнь успокаивающе провел рукой по его челке, откидывая волосы назад. Когда он это сделал, Цзян Чэн сказал:        — Не смотри на меня сейчас. Это… эти дурацкие гормоны или что-то там еще.        — Хорошо.        — Правда, я в порядке.        — Ладно, а-Чэн. Я не смотрю, — в голосе Лань Сичэня послышалась улыбка.        — Лжец, ты все время откидываешь назад мои волосы, — в последний раз фыркнув, он собрался с силами, чтобы взглянуть в лицо Лань Сичэня. Он поднял руку и крепко сжал ее. — Я не буду, — наконец сказал он с глубоким вздохом. — Если это заставит тебя перестать волноваться, я не пойду на ночную охоту, пока не родится ребенок. Я попрошу Сунь Чжицяна позаботиться обо всем этом вместо меня. Клан, вероятно, будет говорить об этом, так что… я сделаю официальное объявление.        — Объявление?        — О моей беременности. Если я дам им знать, что происходит, они перестанут следить за мной постоянно. Или это может усугубить все, — он вздохнул. — Ты ведь будешь рядом, правда? Они не идиоты, они знают, что ты мой спутник на пути самосовершенствования и муж, так что тебе лучше быть там, когда я расскажу им о нашем ребенке.        Глаза Лань Сичэня сияли от счастья. Он сжал плечо Цзян Чэна.        — Тогда я буду рядом с тобой.        — Ммм, хорошо, — теперь, когда все было решено, пространство разочарования Цзян Чэна, теперь пустующее, было снова занято голодом. Он потянулся к бамбуковой корзинке за другой булочкой, тесто, к счастью, было еще теплым.        Когда он откусил кусочек, Лань Сичэнь задумчиво произнес за его спиной:        — О, тогда мы должны сказать им тоже.        — Ммм?        — Цзинь Лину, моему брату, — начал перечислять Лань Сичэнь. — И, конечно… мы должны будем сказать и Вэй Усяню тоже.        Цзян Чэн чуть не подавился своей булочкой.        Черт.