Маленький лотос

       Со вздохом облегчения Цзян Чэн покинул кабинет врача, покончив с осмотрами на этой неделе. Был уже полдень, а глава клана до сих пор не мог толком проснуться. Врач, Чжао Синфу, заметил его усталый вид и отметил, что это нормально при беременности — особенно при том, что тело Цзян Чэна, хоть и имело матку, все еще являлось телом мужчины. Изменения, которые пришли с зачатием ребенка, естественно, будут заметны все больше и больше по мере приближения родов. Он предложил ему немного отдохнуть. Обычно Цзян Чэн отмахивался от этой мысли, но последние несколько месяцев определенно способствовали его принятию того, что тело больше не принадлежало только ему. Он пообещал себе и Лань Сичэню, что сбавит темп.        — Как насчет того, чтобы дать этому отцу немного отдохнуть? — спросил Цзян Чэн у своего живота, потирая ладонью его бок. Малыш становился все более активным с каждым днем и, конечно же, внес свой вклад в его беспокойные ночи. К счастью, сейчас ребенок был спокоен, как будто давая Цзян Чэну свое благословение на небольшой отдых.        Мечты о возвращении в свою кровать быстро рассеялись, как только Цзян Чэн завернул за угол и увидел Вэй Усяня. Тот сидел на полу, усадив себе на колени маленькую дочь, которая читала книгу с картинками.        Ради ребенка Цзян Чэн проглотил свои проклятия, но все же рявкнул:        — Какого черта ты здесь делаешь, Вэй Усянь? Ты не можешь продолжать появляться здесь без приглашения!        Вэй Усянь даже не вздрогнул, только с усмешкой посмотрел на Цзян Чэна.        — Цзэу-цзюню пришлось вернуться в Гусу, верно? Пока он и Лань Чжань разбираются там с делами, я решил составить тебе компанию. Последний раз а-Ян была в Лотосовой пристани совсем малышкой, поэтому я спросил Лань Чжаня, можно ли ей со мной, — он взял свою почти четырехлетнюю дочь под мышки и протянул ее Цзян Чэну.        Лань Циньян, безусловно, заслужила свое имя. В то время как большинство детей бежали при виде хмурого и пугающего своим ростом Цзян Чэна, эта малышка одарила его широкой, солнечной улыбкой, которая соответствовала блеску ее золотых глаз.        Вэй Усянь продолжал держать ее на вытянутых руках.        — Ну же, а-Ян, поздоровайся!        — Отпусти ее, она не животное, которое ты дрессируешь, — Цзян Чэн вздохнул. Через мгновение он слегка похлопал Лань Циньян по голове в знак приветствия. Это, казалось, обрадовало ее, и когда отец наконец опустил ее на землю, она подошла к Цзян Чэну и положила руку на его живот.        — Дядя, папа сказал, что у тебя будет ребенок. Он здесь?        Немного погодя, тот неловко ответил:        — Эм, да.        Лань Циньян кивнула, как будто ей поведали священное знание. Затем она спросила:        — А сейчас он спит? А как он дышит? Это мальчик или девочка? Дядя, ты не знаешь?        А вот и ее фирменное любопытство. Болтливость маленькой Лань проистекала из ее безграничной заинтересованности в вещах, и если она начинала, казалось бы, с одного невинного вопроса, то потом продолжала забрасывать тебя ими до тех пор, пока ее любопытство не будет удовлетворено.        Думая об этом, Цзян Чэну стало совсем тяжко и, отвечая, он не смог сдержать свой обычный сарказм:        — Ребенок еще не появился, откуда мне знать? — он поспешил смягчить тон: — Врач, вероятно, сможет сказать немного позже, когда энергия ребенка станет более развитой. А до тех пор это сюрприз.        Когда Лань Циньян начала подпрыгивать на носочках в явном возбуждении, Вэй Усянь, наконец, поднялся.        — Нет нужды во враче! — он задумчиво хмыкнул, внимательно изучая живот Цзян Чэна, как будто оценивая его. С усмешкой он объявил: — Твой живот скорее округлый, чем вытянутый. Определенно девочка!        Цзян Чэн недоверчиво уставился на него. Только Вэй Усянь может сказать что-нибудь настолько нелепое с такой искренностью.        — Это просто ты и твои суеверия! Нет никаких доказательств.        — Нет, нет, я говорю тебе, это правда. Когда а-Ян была еще во мне, я выглядел точно так же, как и ты.        — Ты выглядел точно так же, потому что тоже был беременным! Нет никакой разницы в форме или прочей ерунде, которую ты несешь! — со вздохом Цзян Чэн прижал пальцы к вискам. Он действительно старался держать себя в руках, но когда бывал рядом с Вэй Усянем, то как будто кто-то подливал масло в огонь. Конечно, последние несколько лет это было уже не то адское пламя, что полыхало ранее. Тем не менее, оба знали, что пройдет еще какое-то время, прежде чем они снова смогут нормально общаться. Но хоть трёп Вэй Усяня и раздражал… Цзян Чэн полагал, что в глубине души он действительно тосковал по такому общению и простому подшучиванию, как в юности.        Наконец, Лань Циньян пропищала:        — Так это девочка? А дядя хочет мальчика? Сколько еще ребенок будет спать, прежде чем мы сможем его увидеть? Как ребенок попал в ваш животик? Папа сказал, что это от проглатывания семян, но какие семена вы ели? Дядя, ты знаешь?        — Ладно, хватит уже! — Вэй Усянь нервно рассмеялся, подхватывая дочь на руки и осыпая ее лицо поцелуями, чтобы отвлечь от дальнейших разговоров. Лань Циньян разразилась смехом. — Чмок, чмок, чмок! Болтливая штучка!        Цзян Чэн решил, что ему не хочется думать о том, какие бесстыдные слова выдал рот Вэй Усяня, когда его дочь осыпала его такими вопросами.        Покачав головой, он спросил:        — Зачем ты все-таки пришел сюда?        — Я уже называл причину. Я просто хотел составить тебе компанию, — Вэй Усянь удерживал Лань Циньян на бедре, и выражение его лица смягчилось, когда он посмотрел на Цзян Чэна. Его глаза были полны надежды, когда он слегка улыбнулся. — Я просто подумал… может быть, я могу чем-то помочь? Или просто заполнить пустоту до возвращения Цзэу-цзюня?        Мысль о том, что Вэй Усянь унижал себя, желая заменить кого-то в жизни Цзян Чэна, когда именно Цзян Чэн был тем, кого постоянно заменяли, была горько-ироничной, но смехотворной. В мире не было никого, кого Вэй Усянь мог бы заменить, точно так же, как никто не смог бы заменить его.        После более чем тринадцати лет без него Цзян Чэн хорошо понимал это. Это был Вэй Усянь и никто другой.        Цзян Чэн тихо фыркнул в ответ, но не отказался от предложения. Вэй Усянь воспринял это как согласие, и снова расплылся в улыбке.        — Как насчет того, чтобы сходить в город? Мы можем пройтись по магазинам и остановиться поесть, если ты устанешь. Вы уже начали работать над детской комнатой?        Цзян Чэн покачал головой.        — Моя комната была переоборудована, чтобы освободить место, но пока та часть пустует. Хотя у меня есть плотник, который делает колыбель.        Вэй Усянь кивнул.        — Хорошо, тогда мы можем выбрать кое-что для тебя и ребенка! А теперь пошли!        Неугомонный как и всегда. Цзян Чэн еще раз весело фыркнул, а затем последовал за Вэй Усянем. Все это время Лань Циньян не могла сдерживать любопытства по поводу всех новых достопримечательностей вокруг — иногда Вэй Усянь отвечал, а иногда это делал Цзян Чэн. Как только они оказались в городе, она стала разглядывать прилавки, полные еды, одежды, игрушек и всевозможных других товаров. К этому времени новость о беременности Цзян Чэна распространилась, и, увидев проходящего мимо главу клана Цзян, продавцы Юньмэна бросались к нему с предложениями, пожеланиями удачи и подарками. Время от времени Вэй Усянь останавливался, чтобы купить дочери маленький пакетик конфет, новую игрушку или книгу. Каждый раз при оплате он доставал мешочек, в котором Цзян Чэн узнал кошелек Лань Ванцзи.        Когда они шли, Вэй Усянь болтал обо всем, что видел, как и его дочь:        — Цзян Чэн, Цзян Чэн, что ты думаешь об этом детском одеяле? Такое мягкое! Оу! Иди сюда, эта игрушечная птичка такая яркая! Я думаю, что ребенку это очень понравится. Ах, этот колокольчик так звенит! И он маленький, ребенок сможет легко удержать его. Как ты думаешь, Цзян Чэн?        На самом деле, Цзян Чэну нравилось ходить по рынку с Вэй Усянем. Его радовало разнообразие от обязанностей главы клана или от праздного времяпрепровождения. Он уже довольно давно не покидал Лотосовую пристань, чтобы отдохнуть. И компания Вэй Усяня, честно говоря, была не так уж плоха, хоть Лань Циньян и унаследовала его болтливость и часто пыталась перебивать отца.        Пусть и прошло много долгих лет, и у Вэй Усяня было другое лицо, Цзян Чэн понял, что все еще может хорошо читать бывшего брата. Когда Вэй Усянь радостно разглядывал крошечную детскую одежду, Цзян Чэн спросил:        — Ты в порядке?        Вэй Усянь улыбнулся:        — Ну конечно же! По-твоему, я выгляжу несчастным?        Цзян Чэн изучал его лицо. Не то чтобы он выглядел несчастным, но… на все, что Вэй Усянь пытался ему показать, все игрушки и тому подобное, он смотрел с оттенком грусти. В серых глазах Вэй Усяня, казалось, застыли тяжелые облака — Цзян Чэн знал, что его мысли были где-то далеко, и он быстро попытался угадать их.        В прошлом Вэй Усянь всегда старался скрывать, если был расстроен — это огорчало Цзян Чэня, который хотел, чтобы Вэй Усянь не был таким самоотверженным, таким эгоистом. Кому было бы приятно держать эти чувства при себе? Это сделало Цзян Чэня экспертом по чтению выражений его лица; Вэй Усянь мог бы попытаться лгать всем остальным, но он будет проклят, если солжет Цзян Чэну в лицо когда-либо снова.        С таким взглядом Вэй Усянь, вероятно, вспоминал прошлое. Многое тогда произошло. Цзян Чэн порылся в своей памяти, пытаясь понять, что могло заставить его грустить при виде детских игрушек и одежды, но в голову ничего не приходило.        Цзян Чэн вздохнул. Он устал от недопонимания. В прошлый раз они слишком долго что-то скрывали друг от друга, и это навсегда разорвало их отношения. Сейчас между ними не должно быть напряжения.        Поэтому он снова спросил:        — О чем ты думаешь? Не делай из меня идиота и не пытайся отвлечь. Просто… просто поделись этим.        Под нажимом Цзян Чэна Вэй Усянь наконец отвел взгляд, и его улыбка немного увяла. В руках он держал колокольчик из лавки, перед которой они стояли. Он был выкрашен в красный цвет, и его звон отличался от элегантного звука серебряного колокольчика, который носил Цзян Чэн, и все же, что-то в нем все еще было ностальгическим.        — Я… Когда… — Вэй Усянь медленно выдохнул, прежде чем продолжить. — Когда сестра была беременна Цзинь Лином и когда родила его, я… я все пропустил. Я не познакомился с ним, не подержал в руках… Я вернулся, а он уже подросток, уже на пути к тому, чтобы стать главой ордена. А теперь у тебя будет ребенок, и я просто… — он потряс колокольчик на ладони, звон был жалобным и тусклым. Он медленно сжал пальцы. — Я не хочу ничего пропустить и с твоим малышом.        Цзян Чэн молчал.        Вэй Усянь быстро положил колокольчик на место и громко откашлялся, снова взяв на руки Лань Циньян.        — Я знаю, что у меня нет никаких прав, просто забудь, что я сказал.        — Нет, — голос Цзян Чэна был тихим. — Ты уже сказал это, так как же я могу забыть? Как я могу забыть все, о чем ты только что говорил?        Услышав напряжение в голосе Цзян Чэна, Вэй Усянь покачал головой:        — Давай оставим это, пожалуйста. Ты спросил, я ответил. Давай не будем… а-Ян и твой малыш здесь.        Цзян Чэн прищурился.        — Почему ты ведешь себя так, будто я собираюсь устроить сцену? Неужели ты думаешь, что мое настроение настолько зависит от твоих слов? — уже проговаривая это, Цзян Чэн понимал, что так и есть, что слова Вэй Усяня сильно влияют на него. Но даже если и так, ему не нравилось, когда его перебивают. Прежде чем Вэй Усянь успел открыть рот, Цзян Чэн сказал: — Я сказал только то, что я не смогу забыть. Я знаю, что тебя не было, когда родился а-Лин. Я знаю, где ты был в день празднования его первого месяца и все, что произошло потом.        Вэй Усянь выглядел поникшим, его глаза темнели от сожаления с каждым произнесенным словом.        — Я никогда не забуду, что ты оставил этого ребенка одного. Я просто не смогу, — голос Цзян Чэна стал напряженным, знакомая жгучая боль сжала сердце. Слишком легко оказалось вернуться в ту тяжелую тьму, которая была полна только сложными и противоречивыми эмоциями по отношению к человеку, которого он когда-то называл братом. Он никогда не сможет стереть из памяти жуткий образ Вэй Усяня, покрытого кровью и окутанного тенью, так сильно отличавшегося от солнечного видения, которое хранила его память.        Однако, прежний образ так контрастировал с тем человеком, который стоял перед ним сейчас, не только потому, что тот находился в другом теле, но и потому, что теперь он держал на руках своего собственного ребенка. Он был замужем, обрел счастье, хотя в ту роковую ночь на могильных холмах у него было лицо человека, ищущего собственной смерти.        Видя, как Вэй Усянь держит Лань Циньян, будто она была его миром, Цзян Чэн не мог не прижать руку к своему животу. Когда-то он верил, что род Цзян просто прервется на нём. Что Лань Сичэнь повторит судьбу своего отца и останется в уединении до конца своих дней.        Но теперь все было по-другому для всех них. Время могло идти только вперед, и это было к лучшему. Этот урок он тоже выучил, после многих лет стремления повернуть время вспять.        У них есть только сейчас.        — Тебя там не было. Но что мешает тебе быть здесь ради этого ребенка? — Цзян Чэн сказал это тихо, как будто сам себе.        Вэй Усянь покачал головой.        — Ничего. Ничего в целом мире. Только… Только если ты не против.        — Если бы я не хотел видеть тебя рядом с моим ребенком, я бы никогда не пригласил тебя в Лотосовую пристань и не сообщил о беременности, — веско проговорил Цзян Чэн. — Я хотел, чтобы ты знал. Я надеюсь… надеюсь, что ты возьмешь его на руки должным образом. Хотя бы раз.        Теперь широко открытые серые глаза начали стекленеть от слез.        — Правда?.. — Вэй Усянь моргнул, прочищая горло. — Тогда, конечно, ничто не сможет помешать мне сделать это, ха-ха…        — Папа? — после удивительно долгого молчания Лань Циньян прикоснулась к лицу отца. — А почему ты грустишь?        — Я вовсе не грущу! Такое выражения лица не всегда означает печаль. Это… — он посмотрел на Цзян Чэна и улыбнулся. — Иногда такое бывает от радости.        Уголки губ Цзян Чэна дрогнули в едва заметной ответной улыбке. Действительно, Вэй Усянь был безнадежен. Они оба были такими.        Лань Циньян спросила:        — Плач не означает, что тебе грустно? Вы плачете, когда счастливы? Из-за чего еще ты плачешь? Папа, ты знаешь?        — Мы плачем из-за разных вещей! Например, твой брат плачет, когда ест острую пищу, — Вэй Усянь пренебрежительно махнул рукой, буквально меняя этим движением настроение и тему разговора. — Кстати о еде, ты проголодался, Цзян Чэн? Мы уже довольно долго ходим. Давайте сядем и поедим!        — Хм, а-Ян больше всего любит острую пищу, — прокомментировала Лань Циньян, когда они отправились в ресторан. По какой-то причине, Цзян Чэн не смог сдержать смешок.        Вэй Усянь заметил это и вопросительно глянул на него.        — Пфф… ты что, ел как обычно острую пищу, пока она была внутри тебя или что-то в этом роде? Теперь она унаследовала твои странные вкусы.        Вэй Усянь удивленно поднял брови. Но тут же негодующе поджал губы и сказал:        — Какие странные вкусы? А-Ян — единственный человек с хорошим вкусом, помимо меня! В любом случае, если следовать твоей логике, твой ребенок будет настоящим семенем лотоса.        — Почему все называют моего ребенка семенем лотоса? И это совсем не соответствует логике! — Цзян Чэн сделал мысленную заметку, что сломает ноги следующему человеку, который скажет это.        Глаза Лань Циньян внезапно сверкнули.        — Значит, семена лотоса дают детей?        — Ну да! — Вэй Усянь ответил одновременно с Цзян Чэном, который невозмутимо бросил: — НЕТ.        После довольно оживленной трапезы все трое направились обратно к пристани. Лань Циньян заснула, и отец нес ее на руках. Глядя на нее, Цзян Чэн не мог не думать о том, каким хорошим ребенком она была, даже если была слишком похожа на Вэй Усяня. Или, может быть, она такая хорошая именно потому что похожа на него. В любом случае, видя ее в объятиях папы, Цзян Чэну еще больше захотелось подержать в руках собственного ребенка. Ему было интересно, как они поладят с Лань Циньян.        Думая о малышах, которые, возможно, однажды будут играть вместе, он вдруг вспомнил, что его мать и госпожа Цзинь обещали друг другу во время беременности — если их дети будут мальчиками, то они станут названными братьями, а если девочками, то назваными сестрами. Если будут мальчик и девочка, то они стали бы мужем и женой.        Цзян Чэн не придал особого значения последней части. Договорной брак был удачным для его сестры и Цзинь Цзысюаня, но, скорее всего, нельзя сказать то же самое о его родителях. И если из их с Вэй Усянем браков можно было вынести какой-то урок, то он заключался в том, что никто никогда не знает, в кого влюбится — и будет ли этот человек противоположного пола.        Однако… Даже если сейчас воспоминания были несколько размытыми, он помнил беззаботную невинность и яростную преданность их с Вэй Усянем братских уз. Даже если они сами и не могут полностью вернуться к этому, возможно, их дети могли бы обрести эту связь…        «Ты делаешь меня слишком сентиментальным», — мысленно упрекнул он ребенка внутри себя.        Они дошли до развилки, ведущей в их с Вэй Усянем комнаты. Вэй Усянь повернулся к нему.        — Я уложу ее спать.        — Хорошо, — Цзян Чэн и сам собирался вздремнуть. — Эм, вы двое… как долго вы здесь пробудете?        — До тех пор, пока глава клана Цзян позволит, — сказал Вэй Усянь с дразнящей улыбкой.        Закатив глаза, Цзян Чэн даже не удостоил его саркастическим ответом. Но, слегка нахохлившись, сказал:        — В таком случае… присоединяйтесь ко мне позже за ужином. Или нет. Вы не обязаны.        Улыбка Вэй Усяня смягчилась, и он чуть крепче прижал к себе дочь.        — Звучит неплохо. Мы так и сделаем.        Чувствуя себя невероятно неловко и не уверенный, нужно ли ему улыбнуться или нахмуриться, Цзян Чэн прочистил горло и быстро отвернулся. Он направился в свою комнату, делая вид, что не слышит тихий веселый смех Вэй Усяня позади. Он был смущен своими словами, и другими вещами, которые сказал Вэй Усяню сегодня, его щеки горели. Говоря так открыто, как будто все было нормально… это было странно — но, конечно, не нежелательно.        Сказав Сунь Чжицяну, чтобы его не беспокоили в течение следующего часа или около того, Цзян Чэнь, наконец, добрался до своей комнаты и со вздохом лег на кровать. С тех пор, как он узнал о беременности, он больше не мог спать в своей любимой позе на животе, уткнувшись лицом в подушку. Он никогда не мог достаточно удобно устроиться на боку или на спине, нуждаясь в некотором прикосновении к груди или лицу. Обычно это исправлял Лань Сичэнь, обнимая Цзян Чэна поперек теплой груди.        Цзян Чэн слегка вздохнул, отмечая, что кровать была немного пустой без мужа. Он принялся собирать подушки, которые принесли в его комнату, и аккуратно разложил их вокруг себя, как курица, готовящаяся к гнездовью. Вэй Усянь, вероятно, получил бы удовольствие от этого образа, и этот факт заставил Цзян Чэна посмеяться над самим собой.        Как только он положил голову на подушки, то сразу же заснул с легкой улыбкой на губах.