Маленький лотос

       В дверь кабинета Лань Сичэня постучали, за тем еще раз, короче и тише. Он оторвал взгляд от свитков на столе и сказал:        — Войдите.        Дверь отворилась, и в комнату зашел Лань Сычжуй. Он бы поздоровался должным образом, но руки были заняты бумагами, поэтому он ограничился уважительным кивком и улыбкой.        — Добрый день, дядя. Я принес отчеты, которые Вы просили, — его щеки слегка покраснели, когда он обратился к Лань Сичэню. Узнав правду о своем прошлом, он очень хотел обращаться к двум Нефритам по-семейному. Его глаза светились от счастья каждый раз, когда у него была возможность поговорить с Лань Ванцзи как с отцом, а с Лань Сичэнем — как с дядей. Мужчина должен был признать, что этот новый титул его тоже радовал.        Сразу за Лань Сычжуем появилась Лань Циньян с собственным свитком.        — Отчеты! — гордо произнесла она.        — Да, и младшая сестренка помогает, — улыбка Лань Сычжуя стала еще ласковей.        — Тогда благодарю обоих, — проговорил Лань Сичэнь, когда они сложили свитки на пустую часть стола. — Я просил их у Ванцзи. Надеюсь, моя просьба не доставила вам неудобств.        — Вовсе нет, — ответил Лань Сычжуй. — Мы вызвались добровольно. Просто в последнее время дядя так занят. Понятно, что это связано с кланом и главой клана Цзян. Но мы хотели хоть на минутку увидеть Вас.        Не теряя ни секунды, Лань Циньян обежала вокруг стола, лобная лента развевалась позади. Она залезла на колени к Лань Сичэню и уселась поудобнее, чтобы посмотреть на его работу.        — А-Ян может помочь! Старший брат Юань помогает а-Ян с письмом.        — Правда? У твоего брата лучшие почерк и каллиграфия среди сверстников. Ты не могла найти учителя достойнее.        Щеки Лань Сычжуя покраснели еще больше.        — Дядя слишком добр. Эй, сестренка, слезай, дядя все еще работает.        — Но а-Ян умеет писать!        — Вот, — Лань Сичэнь потянулся за чистым листом бумаги и положил его на стол. Достав запасную кисть, он слегка обмакнул ее в чернила и отдал племяннице. — Можешь написать имена всех присутствующих?        Лань Циньян кивнула, сразу же приступив к выполнению задачи. Пока она сидела за столом, Лань Сичэнь позволил себе небольшой перерыв, чтобы пообщаться с племянником.        — Вчера ты ходил на ночную охоту. Я слышал, все прошло хорошо, — проговорил Лань Сичэнь.        Лань Сычжуй сел напротив него.        — Да! Присутствие отца действительно помогает. Он и учитель Вэй много путешествуют, иногда приводят с собой младшую сестру. Нам действительно весело, когда они присоединяются к охоте — они учат младших очень многому.        Лань Сичэнь кивнул. Лань Ванцзи и Вэй Усянь действительно часто любили бродить по разным городам, чтобы совершенствоваться и ходить на ночную охоту вместе, как и родители Вэй Усяня много лет назад. Лань Сичэнь задавался вопросом, хотел ли Лань Сычжуй когда-нибудь пойти по их стопам. И мысленно отмечал, что он волен делать все, что захочет. Иногда племянник действительно присоединялся к ним, но однажды признался Лань Сичэню, что именно Облачные глубины он считает домом. Здесь Лань Цзинъи и его друзья, а также двоюродный дедушка и Лань Сичэнь. Ему нравилось удерживать эту крепость до следующего приезда отца и сестры. До беременности Цзян Ваньиня, и даже сейчас, Лань Сичэнь часто думал, что если клан Лань будет нуждаться в главе, то Лань Сычжуй — более чем подходящий кандидат.        Поправив ленту племянницы, Лань Сичэнь проговорил:        — Так же я слышал, что твой дядя, Призрачный генерал, тоже достойный учитель.        Лань Сычжуй опустил голову, как будто пытаясь склониться в знак извинения.        — Об этом…        — Не беспокойся, — Лань Сичэнь улыбнулся. — Мы уже давно не считаем, что общение с молодым господином Вэнем наказуемо. Я рад, что он присматривает за тобой, твоей сестрой и другими.        Улыбка медленно расцвела на губах Лань Сычжуя.        — Надеюсь, Вы сможете пойти на следующую охоту. Хоть и знаю, что Вы очень заняты. Может быть, после рождения ребенка?        — Я с нетерпением жду этого.        Лань Циньян отложила кисть, держа в руках бумагу.        — Дядя, а-Ян закончила!        — О! — Лань Сичэнь взял листок, чтобы оценить ее работу. Как и следовало ожидать от Лань, даже в столь юном возрасте ее почерк был довольно аккуратным, а штрихи точными и четкими. Определенно, старший братик хорошо обучил ее, и он похвалил обоих.        — А-Ян хотела написать имя дяди Цзяна, но ее еще не научили. Дядя Сичэнь, ты научишь?        И Лань Сичэнь, и Лань Сычжуй рассмеялись над вопросом. Бумага вернулась на стол, а Лань Сичэнь снова окунул кисть в чернила и медленно продемонстрировал написание.        — Цзян — довольно легкий символ, видишь? Второе имя — Ваньинь, и ты пишешь его вот так… Теперь попробуй сама.        Как и следовало ожидать от ребенка Вэй Усяня и Лань Ванцзи, их дочь схватывала все на лету. Очень сосредоточенно и медленно она повторила штрихи, а затем самодовольно хмыкнула.        — А как зовут ребенка? — спросила она. — Я хочу написать и его имя.        — О, это… скажем, мы еще не совсем определились с именем.        — Ребенок ведь родится совсем скоро? — спросил Лань Сычжуй.        — Да. Примерно через две недели, — сердце Лань Сичэня затрепетало от этих слов. С тех пор как Цзян Ваньиню назначили срок, Лань Сичэнь с особым вниманием относился к каждому дню, считая часы до родов. Теперь же, когда этот момент был так близок, он должен был признаться, что все больше беспокоится. Когда в кабинет вошли племянники, он рассеянно размышлял, действительно ли ему следует быть в Гусу, когда у мужа вот-вот начнутся роды. Излишне говорить, что Цзян Ваньинь довольно долго уговаривал Лань Сичэня вернуться домой во время его последнего визита несколько дней назад.        — Вам нужно подумать над именем, дядя. Я могу помочь! Я могу попросить отца и господина Вэя внести свой вклад.        — Это было бы здорово. В конце концов, ваши отцы дали вам такие замечательные имена. И нам действительно может понадобиться ваша помощь, учитывая довольно специфичные вкусы на имена у а-Чэна.        Как только Вэй Усянь узнал о беременности, он отвел Лань Сичэня в сторону и предупредил о том, какие имена Цзян Ваньинь дал собакам в юности. И, хотя они и были милыми, Лань Сичэнь не был уверен, хочет ли ребенка с именем «Конфетка» или «Персик». Он обдумывал некоторые варианты и считал, что у него есть несколько хороших предложений для следующей встречи с Цзян Ваньинем.        Он помог Лань Циньян устроится удобнее на его коленях и сказал:        — Полагаю, я просто откладываю это, все еще притворяясь, что у меня есть время, пока он не появится на свет. Я с трудом могу поверить, что всего через несколько недель мы с а-Чэном будем родителями.        Беспокойство Лань Сичэня приходило и уходило, как приливы и отливы. Он хотел как можно быстрее увидеть их с Цзян Ваньинем ребенка и подержать его на руках. Он хотел поцеловать его круглые розовые щечки. Посмотреть, как он будет спать, прижавшись к телу Цзян Ваньиня, завернувшись в мягкую одежду, которую они подготовили для него. Ему хотелось увидеть, как ребенок в первый раз откроет глаза, и провести по детским пушистым волосикам.        В то же время, часть его хотела, чтобы дитя осталось внутри Цзян Ваньиня, где он мог бы быть в безопасности и тепле, и Лань Сичэню не пришлось бы сталкиваться с ответственностью за такую крошечную новую жизнь. Потому что иногда мужчина задавался вопросом, заслуживает ли он это счастье, справится ли с ним. Иногда ему снилось, что он смотрит в окно так же, как и его родители когда-то, глядя, как Цзян Ваньинь играет снаружи с ребенком в клумбах из горечавок и лотосов. Во сне он только наблюдает за этим образом, не делая ни малейших попыток приблизиться к нему, смиряясь в своем сердце, что так все и будет — он внутри, вдали от всего. Возможно, в качестве наказания. Навсегда.        Он успокоился только когда проснулся и обнаружил мужа свернувшимся калачиком в его руках, насколько это возможно сделать с ребенком, занимающим все больше и больше места в уже тугом, словно барабан, животе Цзян Ваньиня.        Часть его боялась, что, так или иначе, однажды, он не сможет избежать судьбы своего отца. Лань Сичэнь уже однажды заперся в уединении. Значит, он вполне может оказаться там снова, видя ребенка и мужа только тогда, когда у них будет время покинуть Лотосовую пристань?        Еще больше ужасало Лань Сичэня то, что пусть он живет сейчас своей жизнью, покидая комнату, возглавляя клан и создавая собственную семью — даже если он не в уединении, тот человек, который похоронил себя в горе, все еще был там, глубоко внутри него, и он был готов запереть дверь в сердце Лань Сичэня в любое время.        Однажды у него были… глупые фантазии. Что его дети и дети его названых братьев будут расти и играть вместе, став сами назваными братьями и сестрами. Даже думать об этом сейчас было… довольно глупо.        — Дядя?        Лань Циньян повернулась к нему и похлопала по груди, прямо над сердцем. Лань Сичэнь вынырнул из своих мыслей, осознав, что уже довольно долго смотрит в никуда. Племянник тоже бросил на него озабоченный взгляд.        Лань Сичэнь взял руку племянницы и поцеловал ее.        — Прошу прощения. Я задумался.        При этих словах Лань Сычжуй встал и подошел к Лань Сичэню так близко, что их колени соприкоснулись. Он ободряюще и тепло улыбнулся.        — Я не думаю, что дядя должен беспокоиться о том, как быть родителем. Многие из нас уже верят, что Вы будете действительно великолепным отцом. Самое главное то, что Вы всегда рядом с ними.        Но что, если меня не будет рядом?        Именно это и беспокоило Лань Сичэня. Но потом он вспомнил обещание, данное на Лотосовой пристани в тот день, когда ребенок впервые задвигался под его Сяо. Тогда Цзян Ваньинь беспокоился, что дитя вырастет одиноким, и Лань Сичэнь поклялся, что этого не произойдет, ведь они оба будут рядом, чтобы поддержать его.        Даже если Лань Сичэнь был напуган неопределенностями и будущим, тем, что он мог дать своему ребенку, факт был в том, что он уже давно принял твердое решение — он даст ему все.        Напряжение, которого он до этого даже не осознавал, ослабло, и он глубоко вздохнул. И улыбнулся Лань Сычжую.        — Спасибо. Я счастлив, что окружен такой верой в меня.        Трое Лань купались в солнечных лучах, пока Лань Сычжуй не сказал, что скоро начнутся уроки, и не подхватил на руки младшую сестру, которая помахала дяде рукой. Эти двое ушли с улыбками на лицах, чем помогли прогнать остатки беспокойства. Лань Сичэнь глубоко вздохнул.        Вдох.        Выдох.        Никакие двери не были столь заманчивы, чтобы хотеть запереться за ними навсегда. Больше нет. Не тогда, когда новые, ведущие к таким красивым местам, продолжали открываться каждый день.        Он подумал о муже и ребенке.        Думаю, теперь я готов встретиться с тобой.

***

       Впервые при посещении Золотого дворца Цзинь Лин встречал Цзян Чэна с таким явным неудовольствием. Эти двое стоили друг друга. Ни один не хотел уступать, их взгляды будто столкнулись в смертельном поединке. Но преимущество старшинства было на стороне Цзян Чэна, и он скрестил руки, пытаясь стоять прямо. Однако с весом живота эта затея провалилась. Тем не менее, он был доволен, увидев, что бравада Цзинь Лина поутихла.        — Ну и? — сказал он. — Что это за взгляд? Вот как ты встречаешь своего дядю?        Цзинь Лин плотно сжал губы, чтобы не закричать, и переводил взгляд с лица дяди на его живот. Наконец, он не выдержал и взорвался:        — Да ты с ума сошел?! Ты планируешь рожать прямо здесь, в Золотом дворце?! Почему ты отправился в поездку в таком состоянии?        Цзян Чэн прищурился.        — Меньше чем через два месяца здесь будет проходить Собрание кланов. Я хочу убедиться, что ты не будешь тушеваться из-за того, что участвуешь в нем впервые.        — Мне не нужна твоя помощь! Ты думаешь, я не знаю, что нужно делать? А теперь возвращайся в Юньмэн!        Если бы Цзян Чэн годы назад не поклялся старшей сестре, что будет заботиться об этом ребенке, у Цзинь Лина уже были бы переломаны все конечности за слишком болтливый рот.        — С чего ты взял, что я подчинюсь приказам сопляка? Если ты так относишься к дипломатии, то я уже вижу, как это собрание горит синим пламенем. Вот вам и возрождение клана Цзинь.        Цзинь Лин раскраснелся и выглядел так, словно готов был рвать на себе волосы.        — Это ты не слишком дипломатичен, раз явился сюда без предупреждения!        — Ты мой племянник, поэтому, черт возьми, я могу приезжать, когда захочу.        — А Цзэу-цзюнь — твой муж, но я уверен, что вы заранее сообщаете друг другу, когда собираетесь нанести визит! Он вообще знает, что ты здесь?        Цзян Чэн раздраженно ответил:        — Хм, мне не нужно уведомлять его о каждой маленькой поездке. Как будто я не могу делать что-либо без его разрешения.        — Ладно, но ты хоть помнишь, что родишь буквально через несколько дней? Ты же не можешь не замечать этого, верно? — он изобразил на себе живот Цзян Чэна, и мужчина фыркнул.        — Я не настолько большой.        — Сейчас для тебя это единственная проблема? — недоверчиво переспросил Цзинь Лин. — Послушай, тебе не обязательно было приходить, я все понял, правда! Почему бы мне не показать тебе комнату, и ты сможешь…        Раздраженный полученной отповедью Цзян Чэн хлопнул ладонью по столу:        — Достаточно! Заткнись, пока я не запечатал тебе рот, и я имею в виду отнюдь не добренькие техники Лань! Так что разберись со всем, как взрослый, а не хнычь, как ребенок!        Цзинь Лин так плотно сжал губы, словно их внезапно сшили. Хотя он и стоял прямо, но смотрел вниз, вздрагивая от резких слов Цзян Чэна. Именно в этот момент в комнату робко зашел слуга, быстро поставил поднос с чаем на стол и налил две чашки, прежде чем поклониться и так же быстро покинуть помещение. Он словно надеялся, что главы его не заметят, и их гнев не направиться на него.        Цзян Чэн присел за один конец стола, взял чашку и сделал большой глоток чая. Аромат был особенным, поскольку напиток был сделан здесь, в Ланьлине, но Цзян Чэн все еще чувствовал тающий на языке вкус имбиря. Цзинь Лин тоже занял свое место, усевшись напротив с мрачным лицом и держа в руке чашку слегка дымящегося чая. Он пристально вглядывался в нее, словно искал в чайных листьях какой-то ответ на невысказанный вопрос.        Воцарилось напряженное молчание. Это не было редкостью для них. Несколько раз в юности Цзинь Лина, Цзян Чэн выговаривал племянника, что приводило к угрюмому молчанию и побегу к Цзинь Гуанъяо. Теперь, когда крики утихли и сердце не колотилось с такой силой, осталось только тупое чувство вины где-то в закромах сердца. Можно только представить, что сделал бы Цзинь Цзысюань, если бы услышал, как Цзян Чэн разговаривает с его сыном. Можно только представить, что сделала бы сестра. Вероятно, оттаскала бы за ухо и отругала за то, что он так груб с племянником. Это был более надежный способ пристыдить его, чем даже удар от Цзинь Цзысюаня.        Он посмотрел на насупившегося Цзинь Лина. Много лет назад парень бы убежал в свою комнату, но теперь сидел перед Цзян Чэном, хотя бы ради приличия, если не из уважения, выработанного запугиванием. Увидев это выражение лица, Цзян Чэн мысленно влепил себе пощечину.        Какого черта он делает? Почему, черт возьми, он всегда так ведет себя с племянником, почему только он может довести его до такого состояния? Постоянно называет его ребенком, велит убираться, осаждает жестокими словами. Воистину, он унаследовал от матери резкий, как хлыст, язык.        Когда Цзян Чэн был моложе, он желал только одобрения отца, похвалы. Чтобы на него смотрели так, будто он действительно достойный сын. Он никогда не был первым, но все же всегда задавался вопросом, что может сделать лучше ради ободряющей улыбки или поглаживания по голове. Этого было достаточно.        Цзинь Лин потерял и отца, и мать, осиротев всего в несколько недель от роду. У него были Цзян Чэн и Цзинь Гуанъяо, но они не были достаточной заменой, особенно когда первый лишь ругал, а второй был хоть и добр, но слишком занят, чтобы проводить с ним много времени. Несомненно, в сердце Цзинь Лина была дыра, такая же, как и у Цзян Чэна, которую он всячески пытался заполнить. Считал даже, что, после рождения ребенка, возможно, он от нее избавиться.        Но если честно? Кого Цзян Чэн пытался обмануть, раз он не смог даже Цзинь Лину дать всю любовь, нежность и признание, которых он заслуживал? Неужели он действительно будет так же относиться к собственному ребенку? Через двадцать лет у них будет спор из-за глупых слов Цзян Чэна и эмоционального ступора, и у него будет такой же расстроенный, поверженный вид, как сейчас у Цзинь Лина?        Дерьмо. Это было нехорошо. Цзян Чэн знал это уже много лет. Но его ребенок был ужасающе близок к рождению, а Цзян Чэн едва ли успел привести себя в порядок.        Он со вздохом поставил чашку на стол.        — А-Лин.        Цзинь Лин поднял взгляд, но ничего не сказал. Первой мыслью Цзян Чэна было потребовать, чтобы он обозначил внимание словами, но он сумел сдержаться.        — Приходить без предупреждения было довольно грубо с моей стороны. Я должен был предупредить тебя, как и любого другого главу клана.        Цзинь Лин по-прежнему ничего не говорил, но поднял голову, показывая Цзян Чэну, что он весь во внимании.        Это будет довольно трудно. Извинения и сочувствие не были сильными сторонами Цзян Чэна. Но ему пришлось проглотить свою гордость. Нет ничего важнее, чем быть рядом с ребенком. Несмотря на то что он так долго мечтал об этом, он до сих пор не до конца понимал, что такое родительские ответственность и участие.        Как дядя и будущий отец я просто позор.        Вздохнув, Цзян Чэн продолжил:        — Ты, конечно, сопляк, но я знаю, что ты не глуп. Если бы я действительно так думал, то остановил бы тебя от попыток восстановить клан Цзинь, — он слегка фыркнул. — Не то что бы ты не стал сопротивляться, поступи я так.        Цзинь Лин тоже невесело фыркнул, помешивая чай.        — И это должно быть комплиментом?        — Затк.! Черт, — Цзян Чэн раздраженно махнул рукой. — Послушай, я… я часто говорю тебе всякую чушь. Я знаю.        — Ты угрожаешь сломать мне ноги по меньшей мере пять раз в неделю, — невозмутимо ответил Цзинь Лин.        Цзян Чэн терпеливо обхватил чашку.        — Я хочу сказать, что говорил этот бред, потому что пытался сделать тебя лучшим. Я пытался сделать тебя сильным. Я пытался сделать из тебя мужчину, которым гордились бы твои родители.        Цзинь Лин недоверчиво изогнул бровь. Цзян Чэн понимал эту реакцию, учитывая, как он воспитывал парня и какие слова говорил.        Правда заключалась в том, что Цзян Чэн любил этого мальчика. Любил так сильно, что иногда это причиняло боль, особенно когда он был парализован паникой, что трупы разрушат дом, который он восстановил, и заберут новорожденного племянника, как забрали сестру и шурина. Цзян Чэн уже держал ребенка в руках, убаюкивал его, пока он не засыпал, кормил, целовал животик, завязывал волосы, подарил первый лук — и этим ребенком был Цзинь Лин.        Но все это, вероятно, мало что значило, если он никогда не показывал этого должным образом.        Он сказал:        — Полагаю, со стороны совсем не выглядело, что я занимаюсь именно этим. Даже ты не понимал, так какой тогда смысл? Все, чего я добился, так это заставил тебя отдалиться.        При этих словах глаза Цзинь Лина слегка расширились.        — Но я не обижаюсь на тебя, дядя.        — А правильно сделал, если бы злился. Даже этот… этот чертов двуличный Цзинь Гуанъяо относился к тебе лучше. Во всяком случае, до кончины, — вид тех бритвенно-острых струн, обвившихся вокруг горла Цзинь Лина, преследовал Цзян Чэна в кошмарах и по сей день, и он быстро затолкал воспоминание куда подальше.        — Я просто хочу, чтобы ты меня заметил, — наконец пробормотал Цзинь Лин. Его фигура и черты лица повзрослели, стали более четкими и резкими. С каждым днем он все больше и больше становился похожим на родителей. Однако перед Цзян Чэн в этот момент он предстал намного моложе и уязвимее. Сейчас это был одновременно мужчина и ребенок. — Я просто хочу показать тебе, на что способен. Твои и отцовские достижения, твоя сила… я пытался… я просто хотел…        Послышался всхлип, и Цзян Чэн вздрогнул, увидев слезы племянника. Цзинь Лин быстро закрыл глаза и протер их тыльной стороной ладони, не давая каплям пролиться.        — Как мне соответствовать вам? — прошептал Цзинь Лин, все еще закрывая лицо руками. — Как мне догнать тебя и всех остальных? Я думал, что смогу следовать за дядей Цзинь, этим человеком, когда пришло время наследовать клан, но… это просто шутка. Клан, которым я так гордился, превратился в гребаную шутку, и я стараюсь, чтобы ты, папа и мама гордились мной, но…        Что-то отозвалось в сердечных струнах Цзян Чэна. Что-то болезненное, будто внутри него раздался скорбный крик. Это чувство… Цзян Чэн хорошо знал его. Когда Лотосовая пристань была захвачена, когда члены семьи оставили его один за другим… То, что когда-то было трагедией, стало предостерегающей историей, пока, наконец, не превратилось в насмешку.        Семья Цзян была слишком гордой. Это стало ее погибелью.        Не будь таким, как они.        Единственной ценностью семьи был Вэй Усянь, и посмотрите, что с ним стало.        Этот Цзян Ваньинь никак не сможет восстановить эти пепелища.        Но Цзян Чэн смог. Своими собственными руками он доказал, что они ошибаются.        Что сделает и Цзинь Лин.        Он поднялся из-за стола и встал рядом с племянником, который все еще пытался вытереть слезы. Он положил руку ему на плечо, поражаясь, каким широким оно стало.        — Как бы то ни было, — начал Цзян Чэн, сжимая сильное плечо, — ты действительно стал великим человеком. Твои родители… они бы так гордились тобой, а-Лин. И… я тоже. Я всегда гордился, с момента твоего рождения. Я… — он глубоко вздохнул. — Мне очень жаль… что заставил тебя чувствовать совсем другое.        Затем Цзян Чэн положил руку на макушку Цзинь Лина и погладил ее. Он не делал этого со времен, когда парень был еще ребенком.        Давно. Слишком давно.        Цзинь Лин наконец опустил руки. Его лицо покраснело, а в глазах застыло недоумение. Он недоверчиво посмотрел на Цзян Чэна, но тот спокойно встретил взгляд, продолжая поглаживать парня по голове. В течение нескольких ударов сердца Цзинь Лин колебался, а затем медленно наклонился, прижавшись лицом к боку Цзян Чэна.        — Ну и ну, — сказал мужчина, но беззлобно, когда Цзинь Лин снова всхлипнул. Он подумал, не отругать ли его слегка, не сказать ли ему, чтобы он сохранил достоинство, но это было бы неправильно. Бог знает, сколько раз Цзинь Лин нуждался в этом освобождении и заверении, что он не упадет, что Цзян Чэн всегда будет ловить его вот так. Что-то теплое и слегка болезненное кольнуло сердце, когда парень придвинулся ближе.        В животе Цзян Чэна затрепетало. Чем ближе был племянник, тем меньше ребенок двигался, так как его место отбирали. И все же, когда рядом с лицом Цзинь Лина что-то шевельнулось, оба это заметили.        — Он движется, — удивленно сказал Цзинь Лин.        — Ммм, может, он хочет тебя потрепать, — поддразнил Цзян Чэн и легонько ущипнул Цзинь Лина за щеку, заставив племянника взвизгнуть.        — Прекрати это! Я… я не нуждаюсь в утешении! Я взрослый!        — Да, да, — повторил Цзян Чэн. — Я знаю, что ты будешь заботиться о нем должным образом.        При этих словах плечи Цзинь Лин слегка опустились.        — Ага, верно, — пробормотал он. — Я едва могу позаботиться о клане.        — Черт возьми, о чем ты говоришь? Ты видишь этот клан сейчас? В Золотом дворце был полный политический беспорядок пока не появился ты. И теперь у тебя есть уважение не только совета, но и народа Ланьлина. Это совсем не просто. Некоторые клялись, что ты не сможешь пройти и полпути. И все же ты добился своего. Ты доказал, что все они ошибаются, а ты будешь продолжать становиться только сильнее.        Немного помолчав, Цзинь Лин сказал:        — Как и ты?        Решительно нахмуренное выражение лица Цзян Чэна смягчилось. А щеки слегка покраснели.        — Да, — наконец сказал он. — Помни, что в тебе течет не только кровь отца. У тебя есть и сила матери. Даже если их здесь нет, ты не обязан быть один, как был я. У тебя есть я, а-Лин.        В глазах Цзинь Лина появилось понимание.        — Вот почему ты пришел.        Смущаясь еще сильнее, Цзян Чэн, прочистив горло, сказал:        — Хорошо. Да. Это твое первое собрание, и даже я проводил его более взрослым. Я уверен, что ты готовился к этому изо всех сил, так что… давай послушаем, что ты успел сделать.        Цзинь Лин кивнул.        — Ладно! С-спасибо, дядя.        — Ммм, — на губах Цзян Чэна появилась легкая улыбка. Он хотел снова сесть за стол, но пульсирующая боль внезапно сдавила низ живота. Он задохнулся, продолжая стоять, опираясь на стол.        Цзинь Лин мгновенно вскочил на ноги.        — Дядя? Дядя, ты в порядке?        Боль в конце концов перешла в онемение, а затем полностью прошла, будто ничего и не было. Цзян Чэн положил руку на низ живота, все еще держась за стол.        Цзинь Лин подошел ближе.        — Это из-за ребенка?        — Я… я не знаю. Но сейчас все хорошо. Наверное, ничего страшного, — Цзян Чэн со вздохом выпрямился. Как только он снова пошевелился, пульсация вернулась. И, хотя она не была очень болезненной, Цзян Чэн слегка запаниковал.        — Ладно, ладно, — выдохнул он. — А-Лин, я привел свою повитуху… с-сходи за ней.        Цзинь Лин выскочил из комнаты, а Цзян Чэна медленно опустился в кресло, потирая рукой то место, где, как он знал, покоится голова ребенка.        Время еще не пришло, ведь так? Никоим образом это не может быть…        Чувствуя, как колотиться сердце и со лба стекает пот, Цзян Чэн закрыл глаза, желая, чтобы муж был здесь.