Голубой омут

      Живописный рассвет красовался на утреннем небе над Йокогамой. Ночная тишина сменилась городской суетой, наполняющей прекрасный портовый городок, словно оживляя ранее безмятежную округу. Сотни людей сейчас спешили в неизвестных направлениях, держа в руках нити собственных судеб.       Накахара, вставший сегодня непривычно рано, стоял у окна и наслаждался кровавым рассветом, придерживая полупрозрачную тюль. Его возлюбленный сейчас мирно спал, иногда посапывая, чем нарушал многочасовую тишину. Лоб Осаму был по-прежнему горяч, и поэтому, не мешкая, Чуя на цыпочках спустился в ванную, намочил тряпку и положил её на голову больного.       После мужчина невольно покосился на запястье, перевязанное бинтами; кое-где они стали тёмно-алыми, остальные же потрепались и выглядели не самым лучшим образом. Присев на краешек кровати, Накахара всё же решил заменить старые бинты на новые. Они поддались его худощавым пальцам и вмиг обнажили пораненную руку.       Кожа вокруг пореза покраснела, а на запястье сияла алая полоса, свидетельствующая о вчерашнем «удачном» разговоре. Рана постепенно начала заживать, уже появилась тонкая корочка. Решив не мешать данному процессу, Чуя встал и, стараясь быть как можно тише, начал искать бинты.       В доме Дазая редко можно было увидеть порядок: на кухне часто стояли немытые кружки, а таблетки могли находиться в самых неподходящих для них местах, не говоря уже о количестве цветов в помещении. Всё бы ничего, только вазочки с ними стояли повсюду: некоторые были грязноваты, а растения в них, изнемогающие от недостатка воды, давно сбросили свои лепестки, постепенно увядая. Вот и сейчас, Накахара в полумраке наощупь искал нужный белоснежный рулон, невольно натыкаясь на разбросанный гербарий из высохших пионов, каждый раз вздрагивая как в первый.       Бурча себе под нос не самые лучшие выражения, Чуя наконец нашёл неоткрытую упаковку бинтов. Мельком взглянув на безмятежного Осаму, мужчина принялся за вещь, стараясь открыть её без лишнего шума. Был бы кто-либо другой на месте Дазая, Накахара не задумываясь бы открыл упаковку, насколько громко бы это ни было. Только теперь сжимающееся сердце Чуи при виде больного возлюбленного не позволяло ему сделать это.       Ловко покончив с ненужной упаковкой, нарцисс взял один рулон, перематывая израненное запястье. Не обнаружив поблизости ножниц, Накахара фыркнул, пытаясь разорвать бинты с помощью зубов. Ткань поддалась, разрываясь надвое. Держа в руках белые концы, Чуя подошёл к окну, дабы завязать узел и наконец отправиться на кухню, давая Осаму отоспаться в тишине.       Преодолев скрипящие ступеньки, мужчина оказался на кухне. Всё бы ничего, вот только теперь ранее захламленное помещение сияло от чистоты, что было весьма нехарактерно для Дазая; грязные кружки с тёмным осадком от недопитого кофе на дне сейчас были начисто вымыты и стояли на положенных местах; столешницы, недавно прогибающиеся под весом ненужного хлама, сейчас были непривычно пусты и словно «вылизаны», да так, что наклоняясь, в них можно было увидеть своё отражение.       Заметивший это Накахара выгнул бровь от удивления, невольно проводя рукой по гладкой поверхности. Рассматривая кухню, мужчина сделал пару шагов, погружаясь в недолгие раздумья. Такой приятный сюрприз поднял ему настроение, одновременно с тем вызывая в голове массу вопросов. Вчера они уснули, находясь в тёплых объятьях и не выпуская друг друга из рук, и если бы Осаму отлучился куда-либо, всегда чутко спящий Чуя заметил бы отсутствие возлюбленного. Каждый момент вчерашнего вечера глубоко врезался в память, и среди них не было воспоминания об уборке. Даже проснулся Накахара, находясь в израненных руках забинтованного.       Вовремя вспомнив об истинной причине его нахождения здесь, нарцисс решительно откинул все сомнения прочь, уверяя себя, что ответить на этот вопрос ему пока не под силу. Прикидывая примерный рецепт запланированного блюда, Чуя открыл холодильник и, почувствовав идущий от него холодок, вздрогнул, ощущая пробегающие по телу мурашки. Не то, чтобы Накахара умел хорошо готовить, однако годы холостой жизни научили его многому.       Увидев не очень обширное содержимое холодильника, недовольный мужчина сгрёб в охапку всё, что могло хоть как-то пригодиться, одновременно вычеркивая из своего списка блюд пару штук.       «Придётся сегодня довольствоваться омлетом, тостами и кофе», — подумал Чуя, принимаясь за готовку завтрака для возлюбленного.       Разбив пару яиц на сковородку, нарцисс довольно улыбнулся, наблюдая за готовящимся омлетом. Порывшись в ящиках, Накахара нашёл старый тостер, который хоть и выглядел потрёпанным, но своё дело выполнял на отлично. Увлечённый готовкой, мужчина закинул в кухонное приспособление две буханки и, разложив по тарелкам порции тёплого омлета, поставил чайник, совершенно позабыв об издаваемом шуме.       Держа в руках разгорячённую турку, Чуя не спеша разливал ароматный кофе, запах которого можно было почувствовать даже на втором этаже. Отодвинув в сторону дымящиеся кружки, мужчина начал раскладывать горячие тосты по тарелкам, как вдруг почувствовал прикосновение ледяных пальцев к бёдрам. — Мм, наготовил ты тут знатно, — втягивая носом запах свежесваренного кофе, произнёс Дазай, лишь сильнее прижимая возлюбленного к себе, в то же время целуя его в огненно-рыжую макушку. — А я уж думал, что мне придётся в одиночестве есть своё творение, — откликнулся мужчина, ответно целуя Осаму в тёплые губы, которые словно ждали чужого прикосновения. — Я тебя не разбудил, надеюсь? — немного взволнованно добавил Чуя, глядя снизу вверх на всё того же больного Дазая, на что тот лишь отрицательно махнул головой, исказив на своём блеклом лице подобие улыбки.       Осаму не сильно изменился со вчерашнего дня: он был так же болезненно бледен, а коричневые глаза стали ещё темнее, только синие круги под ними уменьшились.       Накахара, закончивший с последними приготовлениями, обернулся, заключая больного в родные объятья. Вновь улыбнувшийся Дазай взглянул в голубые очи нарцисса, снова поражаясь их природной красоте. Не отводя глаз, мужчина запустил бледные кисти рук в рыжие локоны, теребя их пальцами и теряя остатки здравомыслия в затягивающем его омуте. Чуя, заметивший на себе долгий взгляд возлюбленного, легонько коснулся больного, опустив рыжую голову на его грудь. Вернув себе самообладание, холодный Осаму, вдоволь насладившийся приятными объятьями, всё же отлип от Накахары, присаживаясь за стол и начиная совместную трапезу.       Уплетая тёплое блюдо, Дазай не замечал ничего, кроме еды перед собой: настолько он был благодарен голубоглазому за этот завтрак. Сам же создатель этих простых кулинарных шедевров не притронулся к собственной еде, а только вдыхал приятный запах, попутно наблюдая за увлечённым Осаму, иногда дёргая уголками губ в ответ собственным мыслям.       Дожёвывая остатки тоста, Дазай отодвинул грязную тарелку в сторону и взглянул на неподвижного Чую, глядевшего куда-то в сторону. Решив нарушить неловкую паузу, мужчина, опираясь руками, встал из-за стола и, подойдя поближе, коснулся холодными руками теплых щёк возлюбленного, поворачивая его лицом к себе. — Спасибо тебе за прекрасный завтрак, Чуечка, — сказал Осаму, звонко целуя рыжеволосого в губы, на что тот, вовремя опомнившись, притянул к себе уходящего больного, одаривая его ещё одним лёгким поцелуем в сухие уста.       Мимолетно взглянув в шоколадные глаза, Накахара дерзко прикусил нижнюю губу Дазая, тут же проводя по ней шершавым языком напоследок. Громко шмыгнув носом, больной провёл холодным пальцем по тёплой щеке Чуи, чувствуя лёгкое вздрагивание с его стороны, хотя, казалось, уже можно было привыкнуть к леденящим касаниям.       Ловко подхватив грязные тарелки, Осаму подошёл к раковине и, положив их, вернулся к столу, явно показывая, что мыть он посуду не собирался, чем обнадёжил нарцисса. «Вот теперь это точно наш Осаму», — подумал мужчина, продолжая и дальше наблюдать за возлюбленным, не вставая. — Придётся сегодня нам покинуть этот дом на несколько часов, — вымолвил Дазай, заглатывая противовирусные таблетки, одновременно морщась от неприятных ощущений. — Мне нужно наведаться в клинику, если хочешь —можешь идти со мной, — добавил психотерапевт, задерживаясь взглядом на раненом запястье любимого, с уже чистыми бинтами на нём. — Вижу, ты время зря не терял, — фыркнул он, не подымая глаз.       Мельком посмотрев на свою руку, Чуя решил перевести тему. — Хорошо, я с тобой, — будто и не слыша прошлой реплики Осаму, проговорил нарцисс и, встав с деревянного стула, направился в спальню.       Оставшийся в одиночестве Дазай взглянул на себя через зеркало, недовольно вздыхая от увиденного: синие круги под глазами, которые были теперь, однако, не так сильно видны; тёмные зрачки виднелись сквозь приоткрытые веки; холодные конечности и температура под тридцать девять. Не самая лучшая картина сейчас предстала перед ним во всей красе.       Не желая видеть это более, он убрал зеркало как можно дальше и направился в ванную. Подняв тёмные очи, мужчина посмотрел на выломанную дверь, мысленно давая себе подзатыльник за несделанную работу. Из крана хлынуло множество холодных струй, пара движений — и в зеркале на стене уже отражался мокрый Осаму, с холодными каплями на ресницах и мокрыми кудрями на лице.       Мягкое полотенце вмиг осушило ранее мокрое лицо; вытерев забинтованные руки, врач громко кашлянул, чувствуя, как тысячи игл драли его гортань и лёгкие, сковывая и мешая вдохнуть. — Таблетки должны были помочь, но видимо, получилось наоборот, — со странной ухмылкой прошептал Дазай, плетясь по лестнице наверх.       Преодолев все ступени, он зашёл в уютную спальню, чувствуя приятное тепло солнечных лучей, попадавших на самые разные участки его худощавого тела. Закрывая глаза от ярких бликов, он невольно улыбнулся и услышал тихий смешок.       Незнакомый, звонкий и такой искренний смех рыжеволосого нарцисса заполнил каждый уголок мрачного дома, прогоняя остатки витавшего в воздухе одиночества и поливая росток в душе Осаму, росток счастья, зерном которого был Накахара — низкорослый шляпник, с огненной шевелюрой и таким же заводным характером, обладатель коего сейчас, немного жмурясь, смеялся от души. Души, которой никто в нём не признавал: ведь никто не видел в нём, бесчувственном нарциссе, ранимое, податливое нутро, которое словно витраж легко ломалось со звоном, разбиваясь на тысячи разноцветных осколков.       Каждая улыбка, взгляд и прикосновение открывали для Дазая всё новые горизонты, раз за разом поражая его до глубины души. Вот и сейчас, смотря на рыжее чудо, сидящее перед ним, психотерапевт незаметно обнаружил для себя ещё одну сторону своего возлюбленного.       Пара робких шагов, и худое тело больного опустилось на мягкую кровать, рядом с длинными рыжими космами Чуи. Звонкий смех сменился игривыми улыбками на лицах, а шляпник и вовсе оказался намертво прижат к белоснежной постели. Накахара хотел было воспротивиться воле мужчины, но приятные уста, коснувшиеся его рта, отбили у него всякое желание. Мягкие губы теперь не выражали тех чувств, что раньше: не было той дерзости и страсти, что были присущи поступкам Осаму. Пунцовые уста теперь лишь мягко прикасались, даря приятное тепло, которое, разливаясь по артериям, придавало небывалое спокойствие.       Аккуратные пальцы расположились на тёмной макушке, приятно поглаживая локоны, в то время как их обладатель, прикрыв карие глаза, опустил голову на сильную грудь нарцисса, заворожённо слушая равномерное сердцебиение.       Золотистые блики задиристо играли, проникая сквозь полупрозрачную ткань, а рыжие локоны, хаотично лежавшие на кровати, иногда поблескивали на солнце, становясь светлее на несколько тонов. Бледноватые пальцы теребили медно-золотые пряди, пока до скрытого за множеством тёмных кудрей уха Дазая едва доходили тихие удары сердца. Каждый глухой толчок отдавался эхом в голове, отмеряя каждую секунду прожитого момента.       Каждый день, проведённый в обществе друг друга, только укреплял отношения мужчин: пропала та неловкость, да и большинство тайн стало известно, хоть многое до сих пор оставалось скрыто. Им нравилось такое «лечение»; даже нравилось слушать упрёки друг от друга, готовить завтраки и просто просыпаться в тёплых объятьях, что согревали лучше всяких одеял.       Сидя в тепле, парочка наблюдала, как за панорамным окном бушевала поздняя осень, принуждая жителей морского городка снова кутаться в тёплые одежки и мокнуть под грядущими нескончаемыми дождями. Белая постель смялась, приобретая не самый опрятный вид, а нарцисс, сидящий на худых коленях Осаму, разошёлся на непривычные для него «телячьи нежности». Распустив рыжий хвост, Накахара прикрыл глаза, чувствуя холодноватые касания возлюбленного. Болезнь, сковавшая его тело, до сих пор не поддавалась лечению, лишь таблетки облегчали и без того плачевное состояние больного.       Следя за резвой игрой золотистых отблесков, одновременно принося друг другу удовольствие от простых касаний и банальных поцелуев, которые, впрочем, стали неотъемлемой частью их отношений, они совершенно позабыли о счёте времени. На часах было уже пол одиннадцатого, а через час им бы следовало находиться в клинике, нежели нежиться на утреннем солнышке. Одарив рыжее чудо очередным поцелуем, Дазай аккуратно сместил возлюбленного со своих ног. — Пора в клинику, ты же вроде со мной собирался, или передумал? — нарушил тишину врач, любвеобильно глядя на собеседника карими глазами, на что тот лишь лениво потянулся, словно пробуждаясь от глубокого сна, и тихо ответил что-то отрицательное.       Довольствуясь ожидаемым ответом, Осаму, тихо напевая незамысловатую песенку, удалился в соседнюю комнату, оставляя Чую в просторной спальне наедине. Разув глаза, нарцисс огляделся в уже знакомой ему комнате и увидал ранее скрытый в тени инструмент.       Стоящее в углу фортепьяно, теперь же освещённое светлыми лучами, намертво приковало к себе внимание светло-голубых глаз. Хрустя суставами, рыжеволосый Накахара живо побрёл к расстроенному прибору. Не то, чтобы он всерьёз увлекался музыкой и её созданием, скорей наоборот, эта тема его не интересовала, но обнаружение этого инструмента в доме Осаму вызвало у него кучу вопросов, ответы на которые он бы с удовольствием услышал.       Старое фортепьяно даже не было ничем накрыто, огромные слои пыли так и находились на чёрно-белых клавишах. Смахнув ненужную грязь, мужчина, жмурясь, взглянул на инструмент через облако пыли. Увидав инструмент во всей красе, Чуя моментально опустил на него хрупкие пальцы, осторожно касаясь гладких клавиш. В комнате раздались не очень приятные для музыкального слуха звуки, взывающие у нарцисса неподдельный интерес к происходящему. Когда он касался очередной клавиши, до его ушей доходили новые звуки, уже приятные на слух.       Дойдя до конца, воодушевленный мужчина положил обе руки на клавиши и, двигая по-девичьи красивыми пальцами, наполнил комнату немного несвязным звучанием, пытаясь воспроизвести дотоле знакомую композицию. Мягкие подушечки пальцев поочередно касались большинства клавиш, извлекая красивые звуки, в то время как хозяин дома, вернувшийся со свежей одеждой на руках, застал своего возлюбленного за столь интересным делом.       Пытаясь не спугнуть момент, врач медленно двинулся в сторону освещённого угла, не отводя проницательного взора карих глаз. Делая шаг за шагом, мужчина приближался к заветному фортепьяно тихими шажками, пока при очередном касании стоп тёмный паркет не издал режущий слух скрип, тем самым невзначай напомнив Накахаре о ранее тайном присутствии психотерапевта. Услышав протяжный скрип половиц, Чуя убрал руки от прибора, обрывая звучание. — А у тебя неплохо получается для первого раза, — подходя ближе, проговорил Осаму, протягивая ему одежду, одновременно приобнимая сзади за талию. — Твоё хобби? Правда, видимо бывшее, — игнорируя приятную похвалу, спросил нарцисс, на что возлюбленный лишь качнул головой и, легко коснувшись тёплыми губами приятной щеки Чуи, принялся за одежду.       Облачившись в белоснежный халат и прикрыв тканью забинтованные руки, Дазай направился в прихожую, слыша торопливые шаги Накахары. Посмотрев на одевшегося в рубашку и брюки нарцисса, мужчина накинул бежевый плащ, следуя примеру возлюбленного. Звякнув ключами, Осаму закрыл дверь, взяв нарцисса под локоть.       Перед ними раскинулась золотистая аллея, усыпанная разноцветными листками; голые деревца, стоящие вдоль узенькой дорожки, только напоминали о неминуемых холодах, а ранее светлое небо теперь было затянуто сероватыми облаками, мешающими солнцу осветить бренную землю. Выпуская изо рта кучерявые облака пара, мужчины прислушивались к шелесту листьев под ногами или поднимали глаза к тёмному небу, словно обращаясь за помощью. Подол бежевого плаща небрежно развевался, то взмывая вверх, то падая на сырую землю. Не проронив ни слова, а лишь мельком поглядывая друг на друга, оба шли рука об руку, верша свою судьбу.       Время летело для них словно на крыльях пернатой птицы; они не успели опомниться, как стали друг для друга чем-то большим, как будто кто-то привил оспу или горячку им обоим, не говоря о последствиях нелёгкой болезни. Красные нити, невидимые для простых смертных, связывали всё в этом мире: ни одна встреча не являлась случайной, каждый взгляд был давно предсказан ими — тонкими, но крепкими. Распуская алые клубки, они тянулись и обвязывали сердца, запястья или шеи, сводя нужных друг другу людей, склеивая разбитые души или леча старые раны.       Идя вот так, рука об руку, сердце о сердце, мужчины чувствовали приятное тепло с левой стороны, не понимая, что это те самые алые нити лишь сильнее связывали их души, оплетая всё новыми рядами и завязывая красные узелки. Эти нити были повсюду, просто никто не замечал их.       Горячее дыхание низкорослого нарцисса приятно обжигало порядком подмёрзшую кожу врача; мимо пары проходили сотни самых разных людей, немо сопровождающих их по дороге в заветное трехэтажное здание. Опустив карие глаза, Осаму увидел собственные ноги, смело шагающие по чёрно-белым полосам. Взглянув на циферблат аккуратных часов, мужчина поднял тёмную макушку, ускоряя темп ходьбы.       Заметивший это Накахара поспешил, не выпуская локоть возлюбленного. Минув последний переход, пара оказалась внутри клиники. Ничего не изменилось: всё было так же стерильно, а полы сверкали от чистоты при попадании солнечных лучей. Перемолвившийся с сотрудниками Осаму озарился улыбкой и, подойдя к стоящему в стороне Чуе, сказал: — Слушай, мне нужно подписать пару бумаг, подожди меня здесь, милый, — шёпотом произнёс психотерапевт, незаметно для остальных порывисто целуя в губы нарцисса, на что тот рассеянно качнул головой и уселся на железную скамейку, разглядывая посетителей.       Сегодня в клинике было многолюдно, что немного смутило мужчину, но привыкнув к посторонним разговорам, шляпник уже перестал обращать на них внимание. Взгляд голубых глаз бегло осматривал пациентов, особо не задерживаясь на каждом; врачи, облачённые в белые накидки, то и дело сновали по просторному помещению, спеша куда-то. Даже они были для Накахары на одно лицо, словно куклы, сделанные на одном заводе — все имели одинаковую внешность, ни капли индивидуальности.       Опустив очи, нарцисс прикрыл глаза, потягиваясь и зевая от внезапно накатившей сонливости. Закинув ногу на ногу, Чуя закутался в чёрный плащ Осаму, втягивая носом приятный аромат возлюбленного. Почувствовав холодное дуновение ветра, Накахара съёжился оглядывая толпу: все были одеты так же, а некоторые даже теплее него. Посмотрев на стойку регистрации, Чуя задержал на ней взор, разглядывая психолога в белом халате.       Всё бы ничего, вот только он кардинально отличался от своих коллег: тёмно-фиолетовые, как смоль, волосы касались хрупких ключиц, переломать которые не составило бы труда; пальцы, хотя скорее костяшки, обтянутые бледной кожей, были сложены в пирамидку; на ногах виднелись высокие ботинки цвета обожжённого кирпича, которые практически скрылись за медицинским халатом. Из уст слышался приятный, словно бархатный голосок, за которым и вправду можно было пойти хоть на край белого света, а аметистовые глаза нечеловеческого цвета пленили красотой, являя миру свою крысиную сущность.       Засмотревшись на необычного врача, Накахара не заметил, как предмет любования, почувствовав на себе чужой взгляд, обернулся, глядя в бездну светло-голубых глаз, вытягивая грешную душу наружу и заставляя покаяться за содеянное. Сиреневые омуты непризнанного гения порабощали податливого Чую; на бледном лице появилась хитрая усмешка — предвестница горя для нарцисса.