Никто не думал, что эти шутки, детские оскорбления и насмешливые стишки приведут к подобному. Даже ограничиваясь «дружеской» посиделкой в баре, ни один не рассчитывал на такой исход событий. Их сердца продела одна закольцованная нить, связала двух поэтов странным веретеном. Никогда Есенин не чувствовал столь сильного фейерверка, всплеска.

Когда руки Родиона были по локоть в липкой крови убитых старухи и Лизаветы, именно Разумихин нашёл нужную ему «воду» и помог оттереться, а за каждым добрым делом следует вознаграждение. Вот только Раскольников особо-то не умеет благодарить, разве что буркнет под нос «спасибо» и отделается как-нибудь.

Звон. Звон колокольный в ушах и совпадающий с ним звук отскока металлической пластины в реальности — заливает, заливает глаза и пол кровью, а мысли отравлены и с них капает уже. Кавех не совсем различает сейчас, что происходит только в его голове, а что — на виду у всего мира. Ведь он сейчас кажется настолько маленьким, микроскопическим по сравнению со всем миром и проблемы его такие же — ничтожные, мелкие, из пальца высосанные. Такими пустяками не стоит тревожить Аль-Хайтама.

Тихо. Лишь редкие звуки города долетают до сонного Гоголя. Он лениво потягивается, чувствуя как задевает кого-то около себя. Взор голубых очей упал на оказавшегося рядом Достоевского. На нём привычная сорочка лавандового оттенка, а тёмные волосы с фиолетовым отливом растрёпаны, как всегда, с утра.

Архитектор слишком поглощён своими мыслями, что не слышит скрипа открываемой двери, не замечает взгляда юрких глаз Аль-Хайтама. Его брови изгибаются, как в целом и всё внутри него при виде такого Кавеха — сломанного, забытого всеми, хрупкого и тихого ангелочка, что растерял весь свой божественный свет по пути. Задачей Хайтама было стать ему родником артезианским в пустыне, пастырем в церкви, теплой рукой матери.