Не смотри чудовищам в глаза

– Как ваши успехи? – Викарий поднимается по широкой винтовой лестнице в сопровождении врачей исследовательского крыла. В одеждах белой церкви он мало чем отличается от остальных. Несмотря на свой нынешний статус, Лоуренс вовсе не утратил духа Бюргенверта. Все тот же страстный ученый, все тот же пытливый ум, не знающий препятствий в поисках новых знаний и новой истины. Эксперименты Церкви, в попытках взрастить достойную кровь, давали свои первые плоды, но здесь проводились и многие другие. Великие были все так же недостижимы, а люди все так же упорны. Испытуемые появлялись здесь вновь и вновь. Большинство из них приходили в залы исследований по собственной воле: кто-то в искреннем желании послужить делу церкви, кто-то в поисках излечения, кто-то в обмен на достойную награду. Шум в одной из палат оборвал на полуслове исследователя, докладывающего об успехах. Викарий лишь вопросительно приподнял брови, окинув взглядом своих замерших спутников. Звон стекла и грохот, с которым, похоже, был опрокинут металлический поднос, сменился криком: – Не тронь! Оставьте меня в покое! Вы все! Вы! – в голосе звучала истерика. - Что вы со мной сделали? Что, черт возьми, вы со мной сделали! Врачи как один втянули головы в плечи, растерянно взглянув на Его Святейшество, а после – на дверь, из-за которой раздался шум. Лоуренс был готов спорить, что они сейчас не иначе как мысленно молили богов, чтобы он просто прошел мимо. Нет, так не пойдет. Кивнув в сторону двери, во вполне однозначном жесте, викарий направился именно туда. Палата была наполовину пуста. В воздухе витал странный запах, смутно напоминающий то лекарства, то сладковатый смрад гниения. Пациент, как и все одетый в белую больничную робу, стоял посреди помещения, вцепившись в редкие волосы на изуродованной голове, изборожденной вздувшимися сосудами. Его изможденное лицо, искаженное в гримасе боли, казалось будто натянутым на раздувшийся мозг. Молодая ассистентка врача, бледная как полотно, забилась в угол, между пустой больничной койкой и столом. Доктор тоже был неподалеку: вжавшись в стеллажи, он, должно быть, собирался броситься ко входной двери, когда та открылась сама. Больной обернулся, услышав вошедших, и неуверенно пошатнулся на ногах. Лоуренс чуть нахмурился, пытаясь заглянуть в его мутные глаза. Так он не видит? Или почти не видит? И тут же, словно стремясь опровергнуть первое предположение викария, безумец бросился прямо в его сторону (должно быть, заметив открытую дверь). Осознание того, что именно сейчас произойдет, казалось, парализовало всех присутствующих. Казалось. Пациенту оставалось не больше пары шагов, как тот словно натолкнулся на невидимую стену. То был хорошо рассчитанный и уверенный удар рукоятью трости, пришедшийся безумцу прямо в грудь. Больной потерял равновесие и рухнул на пол, судорожно втягивая ртом воздух, когда из легких его вышибли разом. – Вот и замечательно, – острый конец трости с едва слышным звоном вновь коснулся пола. Викарий уложил обе ладони на рукоять. - И что же у нас здесь происходит? Доктор, стоявший практически у двери, кажется, собирался что-то ответить, как раньше всех пришел в себя сбитый с ног пациент: – Вы! – слепо щурясь, он поднял глаза на стоящего перед ним мужчину, от удара в грудь все еще горели сдавленные легкие, оттого голос вышел сиплым. - Я вас знаю, да? Помогите мне, пожалуйста... – Думаю, что знаете, – Лоуренс вздохнул, пройдясь вдоль помещения, и вновь обратился ко врачам, рассчитывая, что те наконец-то вернули себе способность говорить. – Здесь кто-нибудь еще способен внятно объясняться? – Я пришла сделать укол, как обычно, – девушка, до того прятавшаяся под столом, подала голос. Впрочем, стоило викарию двинуться в ее сторону, как медсестра даже слишком быстро попыталась вскочить на ноги, рискуя удариться головой о крепкую столешницу. Что, неужели рука священнослужителя, протянутая ей, была настолько страшной? Лоуренс коротко усмехнулся этой нелепой поспешности, прежде чем кивком ответить на ее поклон. – Потом он закричал, оттолкнул меня... Мужчина сидевший на полу все никак не мог вспомнить, кто же тот человек, расспрашивающий девчонку. Дура проклятая! От этих ее уколов жутко горели вены, так что хотелось разодрать кожу в кровь. Словно в шприцах была какая-то отрава. Это от нее все плыло перед глазами, это от нее так невыносимо раскалывалась голова, а мысли путались... Как же больно. Как же ему плохо. А еще его, кажется, снова начинало тошнить. Он тысячу раз говорил этим идиотам, что ему плохо, что он не может есть, но они будто оглохли. Все пичкали его то едой, которая через пару часов вновь оказывалась снаружи, то лекарствами, от которых становилось только хуже. Боги, за что ему это все? Если бы он только знал! Если бы знал, что согласившись на условия эксперимента, за которые Церковь щедро платила его семье, ему предстоят такие муки. Лучше бы он горбатился на самых тяжелых работах, зная, что вечером окажется снова со своими близкими, чем вот так. Чем это все. Оставалось только надеяться, что Церковь держит свои обещания, и пока он жив, его семье все еще достаются деньги. Иначе зачем это все? Чертова Церковь... Потерев ладонью место, куда пришелся удар, мужчина в следующий момент вдруг понял, почему узнавал этого человека с тростью. Его голос! Он практически не различал лиц, но помнил его голос! Боги! Как он мог его не узнать?! Это все проклятые лекарства, это все проклятые врачи! – Я знаю вас, знаю! – резко обернувшись к викарию, пациент было попытался подняться, но у него с трудом получилось встать даже на четвереньки. - Помогите мне, прошу вас... – кое-как встав на колени, он неуклюже сделал пару шагов навстречу к священнослужителю, вцепившись дрожащими руками в его одежды. Лоуренс невольно оказался лицом к лицу с человеком, стоявшим перед ним на коленях. Внимательный и спокойный взгляд викария встретился с мутными, слезящимися глазами больного. Да, тот и впрямь выглядел плохо. Дело было даже не в жутко опухшей голове, на которой кожа натянулась настолько, что, казалось, вот-вот должна была лопнуть. Его искусанные губы были покрыты незаживающими ранками и следами запекшейся крови. Руки тут и там усеяны синеющими и желтеющими кровоподтеками от бесконечных инъекций, пальцы с обломанными ногтями, исколотые иглами для забора крови. Куда, интересно, они собирались делать ему уколы? Вены практически исчезли везде, кроме разве что головы, где напротив набухли уродливыми клубками. И все же, Лоуренс не отстранился, хотя, оттолкни он безумца, еще недавно готового кинуться на него – никто бы не стал осуждать. – Помогите мне, викарий, умоляю, – голос больного дрожал, - мне больно, мне так больно. Они мучают меня, прошу, заставьте их остановиться! Моя голова, она как будто лопнет, пожалуйста... Пожалуйста, я больше так не хочу. Разрешите мне уйти, прошу вас, - он и впрямь трясся не то от страха, не то в истерике. - Я не хочу умирать... Мне так страшно. Пусть это все закончится! – прижавшись лбом к ноге Его Святейшества, мужчина, казалось, едва не рыдал. Та пара секунд, проведенных в молчании, показались ему маленькой вечностью, какую проживает приговоренный к смерти за мгновение перед казнью. – Хорошо, – чуть помедлив, Лоуренс кивнул. Пациент буквально повис на нем, крепко держась за белые одежды, словно за последнюю надежду выбраться из своего кромешного ада. Стоять так было неудобно, хотя больной уже мало походил весом на взрослого мужчину, - они оставят вас в покое, я обещаю. Но вам тоже придется мне кое-что пообещать, - викарий обернулся к замершей неподалеку ассистентке. - Подготовь инъекцию успокоительного. – Но... – врач было попытался вставить слово, как наткнулся на взгляд, не терпящий возражений. – Вы меня услышали? – Отвернувшись от врачей, Лоуренс вновь обратился к несчастному, - это немного облегчит вашу боль сейчас. Больной невольно вздрогнул, стоило хлопнуть двери, когда девчонка подорвалась, убежав за лекарством, а после рассеянно кивнул. – Так вот, вам придется еще немного потерпеть, прежде чем все вернется к норме, хорошо? Не больше пары недель, обещаю, – заметив, как недоумение исказило уродливое лицо, Лоуренс чуть улыбнулся, – я распоряжусь, чтобы вам давали возможность бывать в саду. Нужно заново привыкать к нормальной жизни... – В-вы... я, - больной запнулся, не веря своим ушам. Сколько раз за последнее время он говорил врачам, что хочет уйти, но те будто не слышали, будто не понимали? Честно сказать, он боялся, что викарий будет точно таким... но нет, он совсем иной. Он милостивый. Милостивый! О, боги, как славно! Сегодня Они услышали молитвы, и как Его Святейшество смилостивились над несчастным! - С-спасибо, спасибо вам! Я... я боялся, что это никогда не кончится. Да, я подожду, я понимаю, я так давно не видел солнца! С ощутимым трудом найдя руку викария своей, больной приник к ней губами. Несчастный по-прежнему дрожал всем телом, не от страха, но от невероятного облегчения. Казалось, даже нестерпимая боль ненадолго ослабла. Вновь хлопнула дверь в палату. Вошла все та же ассистентка, принеся нужное лекарство. Однако стоило ей набрать его в шприц, как Лоуренс протянул руку, во вполне однозначном жесте, требуя передать инструмент. – Голову чуть в сторону, - больной повиновался, позволив викарию самому выбрать место для инъекции. Послушно, как подставляет ягненок свою шею под ритуальный серп. Безропотно и покорно, даже не вздрогнув. Закончив, Лоуренс вернул шприц девушке, позволив себе, наконец-то сделать шаг назад, когда пациент ослабил хватку. – Помогите ему лечь. Укол был совсем безболезненный, и место такое странное... Мужчина ненадолго закрыл глаза, вместо мучительного жжения под кожей чувствуя приятное онемение. Отпустив руку викария, он коснулся следа укола, и только в этот момент наконец осознал, что все это время жался к Его Святейшеству, как напуганный щенок. Да что же он творит, о боги? Отстранившись от своего спасителя, больной позволил врачам взять себя под руки, понимая, что самому ему до кровати, пожалуй, не добраться. Почему никто из этих чертовых эскулапов не мог сделать ему такого укола? Боль отступала, а голова казалась такой большой и легкой, такой огромной, как мыльный пузырь. Будто раз и лопнет. И ее не станет совсем, а на этом месте вырастет что-нибудь совершенно новое. Поерзав на подушке, чтобы убедиться, что его голова все еще на месте, мужчина отчего-то глупо хихикнул своим мыслям. Ему наконец-то удастся поспать, а потом будет снова солнце, снова их крохотная лачужка в старом городе, большой собор, его колокольный звон... – Викарий? – Слабо окликнув мужчину, сидевшего напротив его кровати, отчего-то не сбежавшего, как только выдалась возможность, больной устало прикрыл глаза. Тот был словно источником света в его гаснущем сознании. Светился... да, как им, богам, и положено, - викарий, скажите, с моей семьей все хорошо? Они получают деньги от церкви? – Разумеется, – Лоуренс кивнул. Он отослал из помещения всех, оставшись с пациентом последним, до тех пор, пока тот не провалится в беспамятство. – Я распоряжусь сообщить вашим родным, что вы скоро вернетесь. – О, – больной облегченно вздохнул, - это хорошо... скажите, что я их люблю. – Сами скажете, – судя по замедлившейся речи, ждать оставалось не так уж и долго, – через две недели, помните? Я приду проверить, как у вас дела.

***

– И как долго продолжается эта камера пыток? – стянув с рук белые перчатки, покрытые пятнышками крови, Лоуренс бросил их на металлический поднос. В пустующем медицинском кабинете были те немногие свидетели произошедшего. У них, похоже, осталось немало вопросов друг к другу. – Ну, мы мало что могли с этим сделать, – исследователь растеряно оглянулся на коллег. – Неужели? – изобразив не слишком правдоподобное недоумение, викарий взялся за пуговицы, удерживающие длинный верх одеяния, неспешно расстегивая их одну за другой. – вы слышали что-нибудь про кровь, про обезболивающее и успокоительное? – Разумеется, но у нас есть распоряжение на этот счет, – подал голос врач. – Для чистоты эксперимента нам запрещено давать пациентам все, что связано с кровью. – вспоминая про вынужденную инъекцию успокоительного, сделанную по приказу Его Святейшества, исследователь растерянно пожал плечами, – А теперь мы не знаем, что делать дальше. – А, давайте я вам подскажу, – покончив с пуговицами, викарий снял верхний плащ и священную шаль, аккуратно сложив их на столе. И лишь после обернулся к присутствующим. – Можете пока выбирать лопату – у вас еще есть немного времени. Лоуренс, будучи с собой честным, признавал, что ему стоило большого труда сдерживать раздражение. Да, обезумевший пациент это одно – его сложно винить, еще сложнее терпеть – но люди, которым положено думать, на которых он сам вынужден рассчитывать... – Ваш эксперимент провалился, и провалился давно, – кивнув в сторону палаты с мирно спящим пациентом, викарий продолжал. – Он не проживет и недели, неужели вы сами этого не понимаете? На что тут еще смотреть? Как скоро он снова нападет на кого-нибудь из персонала? А ведь вы к этому чертовски близки, - Лоуренс хмыкнул, - я не знаю, сколько еще лекарства смогут утолять его боль. У викария сегодня было еще не мало дел в Церкви, так что, пора было заканчивать с этим цирком и возвращаться в деловое русло. Желай он учить и просвещать людей, остался бы в Бюргенверте. – Отчеты о ходе экспериментов я прочту. А вы лучше напишите его семье, что несмотря на все попытки отговорить испытуемого от дальнейшего участия и вернуться домой, в связи с ухудшившемся здоровьем, он отказался. Переживал, что Церковь перестанет платить деньги. А потом его нашли мертвым – сердце не выдержало. И да, выплатите его вдове компенсацию, вы же не звери какие-нибудь, правда? – Лоуренс усмехнулся, – хотя я, право, уже даже не уверен...