Не смотри чудовищам в глаза

— Постойте, Леди Мария, – спохватившись, когда охотница уже практически стояла в дверях, Аделина поднялась с кровати, – не могли бы вы для меня кое-что передать? Я пообещала одному человеку поделиться чем-нибудь из своих книг. Похоже не одной мне тут скучно... – пациентка чуть улыбнулась, пробежавшись пальцами по всевозможным корешкам, в поисках чего-нибудь подходящего. – Я не видела его раньше, хотя он сказал, что здесь уже давно. Ему нельзя было покидать палату из-за состояния здоровья, но теперь, видимо, все поменялось. – Последние слова прозвучали как-то не слишком уверенно, будто девушка пересказывала историю, в которую не вполне верила сама. Протянув охотнице нужную книгу, Аделина вернулась на место. – Сказал, что еще пару недель — и сможет вернуться домой, хотя... – пациентка замолкла и вдруг на мгновение показалась страшно усталой. Такой, каким и должен стать человек в подобном месте. Как и все: замученным и обессиленным. – Думаю, что это не так. – она чуть помолчала. Да ей и хотелось поговорить об этом со своей единственной гостей, только разговора хорошего бы не вышло. – Поймите меня, Леди Мария, я долго служила Церкви, в том числе как Кровавая Святая, вы знаете. Переливания нужно вести день и ночь, чтобы вернуть ему силы, но он отказался даже от моей крови. Конечно, сейчас я мало похожу на ту себя, что была раньше, и все же... Это ведь могло ему помочь, – Аделина тяжело вздохнула. – Вы проверьте, пожалуйста, как он. Леди Мария распрощалась со своей подопечной, пообещав выполнить данное ей поручение, но даже покинув палату, из головы все не шла мысль о том, как в одно мгновение неунывающая девушка, наконец, предстала перед ней глубоко измученной женщиной. Разительное отличие въелось в память даже больше слов о «возможности вернуться домой», словно снятых калькой с уст врачей. Да, охотница хотела знать, что пряталось за ними, но сейчас ее любопытство будто поблекло. Пациенты Собора один за другим будто сходили с ума, они страдали, они стенали... А Мария, приходя в палату к Аделине, закрывала на это глаза. Что бы ни творилось вокруг, та всегда искренне радовалась каждому ее визиту. Другие сходили с ума, но не ее подопечная. Пациентка стойко переносила все немыслимые процедуры, исследования и эксперименты. Время шло, а та будто бы не менялась, внушая такую желанную надежду что все хорошо, что все обязательно будет хорошо. Не как у других. Надежду, что была нужна им обеим. За которой охотница только сейчас увидела практически безнадежную мольбу. ***** Мария коротко постучала в дверь, прислушиваясь к тому, что происходит за ней. Эта странная привычка осталась у нее еще со времени охоты. Чудовища обычно не открывали двери сами, но их рычание, звуки шагов были лучше любого приглашения. Охотница покачала головой, отгоняя странное сравнение. Больные зала исследований не имели ничего общего с чудовищами, это у нее все никак не закончится лунная ночь. Да, теперь мало кто из пациентов Собора мог бы открыть дверь самостоятельно, но, обыкновенно, они откликались, пытаясь угадать, что за гость пришел к ним сейчас. Она постучала еще раз – и снова тихо. Там пусто или больной просто спит? Мария поискала взглядом на стене знакомую табличку, в которой перечислялись лежащие в палате. Все верно, имя было на месте. Из комнаты доносился сильный запах каких-то лекарств, напрочь перебивавший все остальное. Как исследователи еще только не отравили пациентов этой вонью? Охотница толкнула дверь, но та, вопреки ожиданиям, не поддалась. За ней что-то скрипнуло – и снова молчание. Неужели больных теперь запирают и днем? По ночам многие палаты закрывались на ключ, но до ночи было еще достаточно времени. Солнце только собиралось клониться к закату. Присмотревшись внимательнее, Мария поняла, что ошиблась. От ее толчка дверное полотно сдвинулось едва-едва, но будь здесь закрыто, оно бы не тронулось с места. Как будто что-то привалилось к нему изнутри. Охотница толкнула сильнее, услышав в ответ все тот же скрежет. Дверь жалобно скрипнула, отворившись на узкую щелку, достаточную, чтобы заглянуть вовнутрь. Пусто. Смятая постель, наполовину стянутая с койки, обрывки бумаги и не то изорванный, не то изрезанный конец толстого ремня, использовавшегося для фиксации больного... Картина была не очень-то ободряющая. Не хватало только, чтобы обезумевший пациент кинулся на нее из-за угла, когда дверь откроется. Но зачем тогда было строить эти баррикады, если собираешься нападать на вошедших? В голове даже промелькнула мысль о том, чтобы позвать кого-нибудь из охотников или врачей, работающих в исследовательском крыле. Нет, не стоит... Будь здесь доблестные служители Церкви, чего она не узнает, так это правды. Да и что-то подсказывало: никто и ниоткуда на нее не бросится. Охотница уперлась рукой о косяк, сильнее налегая на дверь, и только тогда поняла, что это за звук вечно отзывающийся на ее усилия – так скрежетали ножки тяжелого процедурного стола по каменной плитке. И все же, он сдался, позволив, наконец, открыть проход. В нос ударила тяжкая вонь (от которой даже защипало глаза), а на полу под ногами захрустело стекло. Что за черт? Все, что занимало полки шкафов и стеллажей теперь было здесь, снаружи: склянки, бутылки, разлетевшиеся на осколки – их содержимое было расплескано по полу, создавая этот едкий запах, к которому примешивалась еще и невыносимая вонь. Мысль о том, чтобы позвать кого-нибудь с собой уже не казалась ей такой плохой, и, будто спохватившись, Мария резко обернулась назад, на дверь. Стоя за ней, охотница живо представляла, что ее ждет засада, а после напрочь забыла проверить, что все это время было за спиной. Ничего. Стол, опрокинутый стеллаж, и в самом углу шкаф, возле которого сгрудилась какая-то бесформенная куча тряпья, или что, черт возьми, это было? Ладно, она еще успеет насмотреться на кучу мусора... Охотница глубоко вздохнула, насколько позволял отравленный воздух, и прошлась в сторону кровати, той самой, которую увидела через дверную щель. Куда же делся ее хозяин? С некоторым опасением заглянув сначала за кровать, Мария присела, собираясь убедиться, что под нею тоже никого нет, как взгляд охотницы наткнулся на скомканные клоки бумаги, усыпавшие все вокруг – страницы, вырванные из медицинских справочников. И что больной в них искал? На ум почему-то пришла просьба Аделины передать ее новому знакомому книгу. Что ему было нужно? Мария поднялась на ноги и в тот же момент нашла ответ на собственный вопрос. Чистые листы, нечасто встречающиеся в конце глав – их здесь было не меньше полудюжины. Исписанные неразборчивым почерком, все сплошь в разводах и потеках... Похоже пациент испробовал в качестве чернил все, что было под рукой. «Простите меня, Первый Викарий...», - строчка повторялась на этих жалких шести листах не меньше десятка раз. Мария чувствовала, что ей становится плохо. Может от этой вездесущей вони, а может от осознания того, на что именно смотрела. «Боль не проходит, я не могу спать... лекарства больше не помогают». Охотница прочла их все, все исписанные кровью листы одной единственной предсмертной записки. Сгребая их в кулак она понятия не имела, что собирается с этим делать. «Простите меня, Первый Викарий, я больше не выдержу». Хотелось ей сейчас только бросить эти залитые кровью листы в лицо тому самому выродку, у которого больной вымаливал прощения. Где бы ни был пациент – он, наверняка, уже мертв. Мария практически дошла до входной двери, когда скорее по привычке отметила, что здесь запах был куда сильнее. Да, похоже, источником смрада была та... В следующий момент, как следует вглядевшись в темный угол, охотница едва не отшатнулась назад. Вот и пациент. То, что она изначально приняла за груду тряпья или кучу хлама некогда было живым человеком. Он, будто стоял на коленях, завалившись телом в сторону шкафа, к которому тянулся кусок того самого отрезанного ремня. Мария коротко закрыла глаза. Нет, ей было не впервой видеть изуродованные тела, но в этой гротескной фигуре было непросто узнать человека. Худые бледные руки заканчивались распухшими кистями, почерневшими от собравшейся там крови. Огромная уродливая голова была усеяна пятнами многочисленных кровоизлияний, словно чернильными кляксами. Все это создавало мешанину темного и светлого, в которой напрочь терялись любые очертания. Охотница открыла глаза, но видение пациента не исчезло как призрак из ночного кошмара, на мгновение просочившийся в мир яви. Нет, это реальность все глубже проваливалась в кошмар. Мария вышла из палаты так ни разу и не обернувшись. Заглядывать в лицо мертвеца, низко опущенное к груди она не стала. Должно быть такое же, как и у всех повешенных: с черным распухшим языком, вывалившимся из горла, и глазами навыкате, залитыми кровью.