***
Уже шестой час подряд парень бурит грубые горные породы, пытаясь их хоть как-то отбить. Везде пахнет сыростью и грязью. Отовсюду доносится звук точно таких же буров, как и у него сейчас. «Ребята стараются, я тоже отставать не должен», — подбадривает, так сказать, себя он и продолжает сверлить. — Ты как, живой? — спрашивает кто-то сзади, — устал? Парень поворачивает голову на источник звука, хотя их тут тьма тьмущая, как он их вообще разбирает? Рядом стоит его товарищ и точно так же сверлит стену, еле держась на ногах. — Да не-ет, я, вроде как, жив ещё, — проговаривает тот и продолжает сверлить, — а ты сам как? — Я точно так же. Кстати, Джун? — Да, что? — теперь уже не отрывается от бура, дабы он не соскочит и не продырявил парню ногу. — Притормозить не хочешь? — спрашивает товарищ. Тормозок — небольшой перекус для них посреди рабочего дня. Притормозить, конечно, охота, но имеется небольшая проблемка. — Нет. — Чего так? — Нечем, — простодушно отвечает тот, пожимая плечами, и продолжает бурить. — Ты с собой хоть раз еду брал? А то совсем исхудал, — смотрит на худой торс, — Да, мышечная масса у тебя в норме, но скинул ты немало. Намджун опять останавливает бур и смотрит вверх. Ничего не меняется. Всё точно так же. Тёмный потолок, коим его очень сложно назвать, скорее груды крупных плит, укреплённых железными балками, чтобы не случился обвал, с него мелкими каплями капает вода, попадая на всех рабочих, что трудятся в этом месте. И если честно, то самим людям эта работа не очень нравится. Ладно, она для них просто отвратительна. Ни света, ни свежего воздуха, ни нормальной жизни. Только стены из горных пород, постоянные сверления по углю и застывшей лаве, а так же систематические обвалы на более низких уровнях, или же на этих, плюс ко всему могут развиться множество болезней, естественно здоровье будет находиться в минусе. Спина уже затекла, кажется, он уже заработал себе пожизненное искривление, а, возможно, некоторые проблемы с дыханием. Он становится прямо, а после прогибается в спине, слыша, как та хрустит. Разминая руки и ноги, то есть делая зарядку, которую он делает чуть ли не каждый час, он слышит и в них хруст. — Старею я… — проговаривает парень, и через минуту вновь принимается бурить. Спина вроде не так сильно болит, но после шести часов он изрядно измотался. А ведь для него прошло только полсмены. — Хах, раз ты старый, то я какой? — иронично спрашивает собеседник, так же продолжая работать. Намджун не отвечает, лишь погружается в свои мысли. На работе он обычно ни о чём не думает, ведь отвлекаться на всякие мелочи — приравнивается почти к суициду, потому что в любую секунду может произойти обвал, а после и потоп. Но в настоящее время, после многих событий, что произошли чуть меньше, чем за 2 месяца, заставляют его идти против правил, установленных здесь. Он просто ныряет в пучины своего сознания, не желая выныривать оттуда, ведь сейчас его мысли были заполнены лишь одним человеком. Думаю, несложно догадаться, что это был Джин. От промелькнувшего в голове образа улыбающегося старшего заставил сердечко блондина сжаться и трепетать от, как многие говорят, бабочек в животе. Они насыщают лучше любого тормозка и заставляют работать дальше, забывая обо всех трудностях, что здесь есть. И каждый раз, когда парень видит лицо старшего, то этих бабочек становится всё больше и безумно хочется их выплеснуть, поделиться ими, подарить тому тепло и заботу. Но нельзя. Намджун не посмеет. Он не может потерять Сокджина. Его чувства сейчас не играют особо никакой важной роли, потому что не хочется становиться в глазах шатена не тем, кем они являются сейчас, или ещё хуже — и перестать быть хотя бы друзьями. Хоть прошло не так много времени со дня их знакомства, но много что способно зарождаться за столь короткие сроки. Например, симпатия. Она-то и являлась его спутником первое время, пока они со старшим просто общались. Когда парни стали чуть ближе, то у Намджуна внутри всегда начинало что-то ёкать и каждый раз лишь от вида радостного личика хотелось расплыться в яркой улыбке. А ещё ярче она становилась, когда он видел, как уголочки губ напротив поднимаются вверх, обнажая белоснежные зубы. Но с каждым днём эта симпатия переходила в нечто большее. Например, Джун уже мог спокойно засмотреться на лицо старшего и без зазрения совести просто пялиться, так сказать, пока тот что-то говорит. После того, как он заметил эти «изменения», то начал время от времени отдёргивать себя на мысли, что уж слишком часто в поле его зрения застревает такие детали, как симпатичные глаза, аккуратный носик, розовые щёчки и губки бантиком. Ну, одним словом, в поле его зрения застрявала принцесса с именем Сокджин. Ну… Конечно, для двух друзей, тем более, парней, это было слегка странновато, для адекватного общества, ну, а дальше — более неприличные выражения. Но для самого Джуна эти изменения ничем странным не казались. А потом, когда старший стал его приглашать к себе в гости, готовил для них обоих каждый вечер и элементарно следил за ним как мамуля, то это его полностью добило. Ему очень трудно сдерживаться рядом с Сокджином, особенно когда парень мелькал на их встречах во всяких милых штуках как ламповая пижама в виде розовой рубашки и белых удлинённых шорт, то дико тянет заключить его в свои объятия в теплом пледе, сесть напротив телевизора с тарелкой сладких булочек, включить какие-нибудь мультики и периодически чмокать того в щёки, когда они будут наполняться кусочком теста как у хомячка. И, естественно, на этих самых сладких щёчках будет расцветает румянец, а губки будут приобретать вид милого бантика смущения. Невольно от этих размышлений на его губах расцветает счастливая улыбка, а рядом с ними появляются ямочки. В животе вновь эти бабочки, что переполняют парня. Но поделиться этими бабочками не с кем. Про свои чувства он не расскажет никому. Он будет бережно и трепетно хранить их внутри себя, даже если эти бабочки когда-нибудь разорвут парня изнутри. Раньше, когда было бы это куда проще, чем сейчас, когда он работает в этой шахте. «Не бойтесь… Я сохраню вас обоих, даже если со мной что-то случится. Обещаю», — отчаянно думает парень. Сейчас на его плечах слишком много работы, и он не имеет права на ошибку.***
Около года назад молодой парень, готовый к самостоятельной жизни, работе и к дальнейшему самосовершенствованию, получает весьма сомнительное сообщение от отца, которого не видел на протяжении уже как пяти лет, когда парень уехал на учёбу. «Едь в Сеул. Буду ждать.» — ему было отправлено всего пять слов. Видимо, после пятилетнего молчания, он решил восполнить его, компенсируя каждый год одним словом. Если честно, то это очень странно. Получить от отца смс-ку такого странного содержания. Не было привычного «Привет, сынок! Я соскучился!» или «Дома нас с тобой ждут лучшие развлечения! Я соскучился по тебе!». От того, что было в самом письме, захотелось скорее закрыть сообщения и выкинуть его смысл из головы. Но как сын, который очень сильно любит своего отца, он поехал в Сеул, когда уточнил адрес. Джун, конечно, после уточнения адреса пытался спросить у отца про здоровье, но те сообщения были удачно проигнорированы. На самом деле отец очень любил своего ребёнка. Но за эти пять лет он ни разу не заявил о себе. Перестал звонить, писать. Может, все из-за того, что у него появилась женщина? Или же он до сих пор не может отправиться после смерти матери Намджуна? Не может быть такого, что за пять лет он не вспомнил про своего единственного ребёнка. Встреча состоялась в очень спецэфичном месте. Обычно встречи с родителями происходят дома, в тёплой атмосфере. Но его попросили прийти к больнице. Почему отец устроил встречу в больнице? Что-то случилось? Около больницы мужчины все не было и из-за этого парень начал метаться из стороны в сторону, в надежде, что вскоре отец придёт. Каждый раз, когда какой-то человек выходил из белого большого здания, парень оглядывался, пытаясь разглядеть в людях того, кого ищет. На самом деле он прождал совсем недолго — около получаса, а после из самого здания вышел, судя по больничной форме, врач, направлявшийся именно к парню. Сначала от этих догадок он отнекивался, до тех пор, пока низкий мужской голос не окликнул его по имени, оказавшись в паре метров от самого Намджуна. — Вы Ким Намджун? Вздрогнув от резкого произношения, блондин кивнул, смотря на врача, а после увидел, как тот подзывает парня с собой в больницу, кивая в её сторону головой. Он совсем не помнит дорогу, потому что лишь сверлил взглядом спину врача, что к нему вышел, но успел запомнить тёмный коридор, по корому его вёл этот мужчина. Остановившись у одной двери почти в конце коридора, он хватается за ручку, предварительно прстучав, открыл дверь, пропуская Намджуна вперёд. Тот, соответственно прошёл в довольно светлую комнату. От резкого освещения он сильно зажмурился, а руками заслонил падающие на его лицо лучи света. Когда зрение более-менее пришло в норму, то он, проморгавшись, сфокусировал зрение на окружающем его помещении. Светлая комната, абсолютно белая, присутствовал запах спирта и хлорки. По-видимому, Джун находится в одной из палат. — Здравствуй, Намджун, — послышалось где-то сбоку. Оглянувшись, парень видит окно с голубыми жалюзи, на подоконнике пустая ваза, а рядом с окном больничная койка. — Боже… — проговаривает он и подскакивает к ней, осматривая бледного мужчину, смотрящего со слабой улыбкой на него. Догадки, кто это ужасно пугали и пускали дрожь по телу. — Ты так вырос… — «Не может быть…» — проносится в голове. Глаза парня наполняются слезами, которые вскоре катятся по щекам, образовывая мокрые солёные дорожки. Под белоснежным покрывалом лежит его отец. Весь побледневший, губы постресканы, а в некоторых местах есть кровяная запёкшаяся корочка, кожа высохла и покрылась морщинами, которые старили его лет на семь. — П… Папа? — сквозь слёзы и тихие всхлипы происносит тот, садясь на стул, что был рядом с прикроватной тумбой совсем рядом с кроватью. Когда он всё-таки сел и почувствовал, что дальше не упадёт, вновь оглядел отца. — Почему ты плачешь, Джунн-и? — отец улыбается при виде сына, а сам сын заливается слезами ещё сильнее, ведь так его когда-то звала мама. По комнате разносятся всхлипы и редкие шумные вдохи, потому что трудно дышать, когда плачешь, а если плачешь тихо, то кажется, что и вовсе задохнёшься. А ещё когда видишь, как твой отец улыбается через свой болезненный вид, будто говоря «Я в порядке». На деле всё наоборот. «Как?! Как.? Почему?» — в голове вертится множество вопросов и ни на один из них нет ответа. Например, «Почему отец не позвонил за все пять лет? Неужели, он провел всё это время здесь, лёжа в больнице? Что могло произойти, что он вот так ослаб? Что.?» — П-папа… — слёзы текут рекой, а глаза слипаются. Джун наощупь ищет руку отца, а после крепко обхватывает его ладонь своей, сгибая ту в локте и сжимая отцовскую уже в двоих руках. — Не плачь, Джун, не плачь, — отец выпутывает ладонь из намджуновых и прикладывает к его мокрой от слез щеке, поглаживая. Он так рад, что может видеть своего ребёнка. Так много времени прошло, отец невероятно соскучился. Парень тут же прижимает свою руку к кисти мужчины, не позволяя тому убрать ладонь с щеки. — Ч… Что с-с тоб-бой? — не может успокоиться он. — Всё хорошо, мальчик мой, — улыбчиво, но слабо и тихо говорит он, — Всё хорошо… — Ким Намджун, — вновь его окликают, на что тот не обращает внимания. Сейчас ему важен только лишь отец и никто более. — Ким Намджун, — на дрожащее плечо блондина ложится тяжёлая рука, призывая обратить на себя внимание. На этот раз парень еле отвлекается, а после поворачивает голову, смотря заплаканными глазами в сторону голоса. — Так к-кто вы? — встаёт и отходит от койки, пытаясь грозно спросить, но выходит как-то подавленно и ломанно, когда перед собой парень видит того самого врача. — Я лечущий врач Вашего отца, — протягивает руку тот, на что младший её слабо пожимает. На щеках очень быстро засыхает соль, а кожа покрывается сухой плёночкой и стягивается под ней. — Что с ним? — пытается он успокоиться, но нахлынувшие мысли, что были не особо счастливого характера, заставили скатиться ещё пару слёз. Мужчина напротив это видит, но сделать не может ничего, кроме как просто положить ладонь на содрогающееся плечо и сжать его хоть в малейший знак поддержки. — Я не могу сейчас говорить Вам об этом, — строго начинает тот, — Но думаю, вам обоим есть, что сказать друг другу. Парню кажется, что врач лишь хочет уйти от ответа, оставив парня с носом, поэтому он решает заручиться его обещанием. — Вы обещаете, что расскажете мне? — стоит на своём тот. — Непременно, — вскоре врач поспешил удалиться, оставляя отца и сына наедине. После того, как дверь захлопнулась, Намджун разворачивается и вновь присаживается на стул, грустно смотря на папу. Оба ничего не могут сказать, а в комнате витает слегка напряжённая атмосфера. Вспоминая, что у блондина в сумке завалялось кое-что для отца, то он снимает до сих пор висящую на плече сумку, а после роется в ней, ища что-то. — Сынок, как ты? — слабо интересуется отец. Ему эта тишина совсем не нравилась, а так же присутствовал страх из-за того, что ему вскоре скажет сын. Намджун очень сильно изменился за все это время нахождения на учёбе: возмужал, перекрасил волосы, голос его стал низким и более мужским, вытянулся и набрал мышечной массы. В общем, самостоятельная жизнь повлияла на него отлично. — Помнишь, ты говорил, что хотел увидеть бабочек, что водятся в том городе, где я учился? — спрашивает блондин, переставая рыться в сумке. Отец, взглянув в глаза к сыну, которые так же смотрели на него, увидел совсем другую картину. Несколько минут назад на его лице не было никаких счастливых эмоций, а сейчас он хитро и по-доброму смотрит на мужчину, улыбаясь краем губ, обнажая одну ямочку. будто пытаясь создать интригу. Хотя… Почему пытается? Уже создал. И слегка непонимающе смотря на парня, мужчина изгибает бровь в вопрошающем жесте. — Перед учёбой, когда ты меня провожал, — на лице парня уже сиял не хитрый взгляд, а мягкая, нежная улыбка, — просил сделать фото бабочек, — после сказанных слов, он достаёт недоумевающему отцу конверт и вкладывает в мужскую руку, — Они для тебя. — М-можешь открыть? — с интересом просит отец, сильно желая узнать, какие пейзажи запечатлел его сын. Тот, в свою очередь, вновь берёт конверт, а после открывает его. Для того, чтобы им обоим было удобно рассматривать фотографии, блондин присел со стула на корточки, сделав так, что ноги были под горизонтальной частью койки, а потом повернулся боком к отцу, всё так же стоя на корточках. Он вытягивает первую фотографию, на которой была изображена крупным планом голубая бабочка с очень необычным рисунком на крыльях. Она сидела на каком-то листе, видимо, Намджун очень постарался, раз качество у фотографии очень высокое. Его работы можно было запросто спутать с профессиональными фотографиями, так сразу и не скажешь, что фотографировали на обычный цифровой фотоаппарат, а после распечатали в каком-нибудь фото-магазине. Далее, на другом фото было уже три бабочки. У них у всех был очень выразительный окрас, а так же были абсолютно разные крылья. У кого на сердце похоже, как отец сказал, у кого на две ладони, у кого-то вообще на четырёхлистный клевер. На последующих фотографиях было так же много бабочек. И все, что мелькали на глянцевых распечатках были очень неплохими. На самой последней фотографии парень улыбнулся, а после вновь сложил фото в конверт и положил на тумбу. — Так что с тобой, пап? — Намджун вновь сел на стул, чувствуя, как ноги слегка покрываются мурашками от долгого пребывания в неудобном положении, а после делает из рук замок, ставя обе в согнутых локтях на койку, после опираясь о них подбородком. На внезапный вопрос сына мужчина заметно блекнет, а потом вздыхает, отводят взгляд в сторону, ведь ему стыдно, что сейчас сыну приходится сидеть не в кабинете его будущих начальников, подавая на рассмотрение резюме, а в этой больничной палате, смотря на совсем обессилившего отца. От этого и стыдно. Поэтому мужчина просто смотрит в одну точку и молчит. — Прошу, не молчи, — вновь берёт ладонь отца в свои, а потом закрывает образовавшимся замком свои вновь начинающие слезиться глаза. Когда отец вот так молчит, совсем не до шуток, ибо когда так и происходит, совсем не значит, что утаивает что-то радостное. — Джун, — начинает отец, — Я не имею права говорить об этом. Я знаю, что ты будешь искать всякий повод спасти меня. Поэтому я и молчу. После этих слов папы, у блондина вновь катится слеза по щеке, ибо да, он будет искать способы помочь отцу, но если он сейчас не скажет, то парень, в худшем случае, останется совсем один. Поэтому он решает пойти другим путём. — Если ты мне не скажешь, то уж поверь, я пойду за вами обоими, — высказывается Ким-младший, а после сжимает отцовскую ладонь крепче. Намджун чувствует, как ладонь его папы ощутимо напряглась, но в глаза не смотрит, ибо до сих пор держит этот замок. Если отпустит, то не сможет сдержаться, а после вновь навзрыд заплачет. — Если я расскажу, ты будешь жить нормальной жизнью? — после небольшой паузы спрашивает мужчина. И сын знает, что в любом случае не будет нормально жить, но будет пахать, ища все возможные способы поставить единственного, кто остался с ним, на ноги. Он не сможет остаться один. Либо с ним будет отец, либо они оба воссоединятся со всеми, кого любят. Поэтому честно отвечает, не желая ничего утаивать. — Не говори ерунды. Я не буду жить нормально, — строго проговаривает парень. Да, может когда-то он и был маленьким ребёнком, который отвечал на такие вопросы «да» и одновременно часто-часто кивал головой, дабы папа точно знал, что мальчик согласен, но то время уже давным давно прошло. Сейчас он вырос и может спокойно принимать решения самостоятельно и прямо сейчас он твёрдо настроился во что бы то ни стало поднять отца на ноги. — Намджун… — просит отец, пытаясь вырвать руку из намджуновых, чтобы взглянуть на сына, но тот не позволяет, лишь крепче сжимает ладонь мужчины в своих, не убирая от своего лица. — Пап… Пойми, я уже не тот маленький мальчик, который ничего не может сделать самостоятельно. Я сказал, что не буду жить нормальной жизнью, — повторяет он, до сих пор не убирая замок от своего лица, — Когда-то ты спас меня и нашу, хоть и не полную, но семью. Сейчас пришла моя очередь, так что лучше не препятствуй и позволь мне спасти нас обоих, — парень, вопреки своим словам, что он не маленький, тихо плачет в замок из его и отцовской руки, ибо когда-то запечатанная боль прошлого всплывает и оседает на его лице каплями слёз, добавляя и нынешнюю. Отец же, чувствуя, как по его сжатой ладони течёт горячая намджунова слеза, приподнимается и еле-еле принимает положение полусидя, а потом аккуратно забирает свою ладонь из хватки сына, которого после притягивает к себе, шепча ему в ухо «Спасибо, что ты есть». Кто-то когда-то сказал, что мужчины — это сильный пол, который обязан быть в любых ситуациях твёрдым и непоколебимым. Они не должны показывать свои чувства, улыбаться или плакать. Так вот, кто это сказал — очень сильно заблуждался. Каждый имеет право на чувства и на то, как их показывать. Даже если учат терпеть и сдерживаться, как ныне плачущий отец, когда-то учивший своего маленького Джунн-и, когда тот плакал ему в плечо после очередной стычки с хулиганами. Джун крепко обнимает отца, и плевать, что он взрослый мужчина, любой ребёнок навсегда для родителя останется маленьким, даже если этому ребёнку далеко за 20 или 30 лет. «Я спасу тебя. Что бы это ни было, во что бы то ни стало, я спасу тебя, пап, даже если со мной что-то случится. Обещаю», — обещает он отцу в мыслях. А себе клянётся всем, что у него есть. Он не может жить, зная, что на его руках умрёт тот, кто дарил парню всю жизнь крепкую родительскую любовь. Пусть даже и один, но дарил. — Спасибо тебе, пап, — жмётся к отцу всё ближе. Тот молчит, редко роняя солёные слёзы. Он слишком долго не видел Намджуна и нынешнее обьятие от сына было сейчас невероятно значимым для них обоих. Пять лет назад они точно так же обнимались перед отъездом тогдашнего мальчика. А сейчас они оба мужчины, но до сих пор остались отцом и сыном, которые прожили вместе всю жизнь, доверяя друг другу всё самое сокровенное и помогая чем могли. За пять лет многое минуло, и казалось, что они оба уже не смогут общаться так же, как и перед отъездом парня. Но нет. Их семейные отношения были очень крепкими, поэтому даже пять лет молчания не смогли повлиять на нынешние обстоятельства. Намджун вовсе не злится на отца за то, что он не связывался с ним. Возможно у того были причины, ибо молчание на то, какой у отца диагноз было не с проста. Сейчас главное — позаботиться об отце, а после заняться остальным. Например, найти работу чтобы оплатить лечение отцу, ведь тот, наверняка, сейчас совсем нетрудоспособен, а в больнице парень оставлять его не собирается. «Обещаю, пап. Я позабочусь и спасу тебя. Обещаю…»***
Находясь где-то между мыслями и реальностью, Намджун совсем не слышит голосов, что доносятся отовсюду, куда бы ни повернуться, а звук бура в его руках смешивается с эхом, разносящимся по всей шахте, истошными криками, громом и тревогой. Стоп… Тревогой? К остолбеневшему парню подбегает тот самый товарищ, а после быстро трясёт его за плечи, легонько хлопая по лицу. — Намджун! — кричит тот, пытаясь обратить на себя внимание парня, — НАМДЖУН, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! После пары несильных хлопков по щеке, Ким отмирает и быстро-быстро моргает, непонимающе смотря на рабочего перед ним. — Что? Что случилось? — немного нервничает парень, оглядываясь по сторонам и всё ещё слыша грохот. — Обвал в шахте! Быстро ноги в руки и уходим! — протараторивает тот, а после летит к выходу. Блондин сначала совсем ничего не понял, а после понял по звуку тревоги, что в шахте произошло происшествие и скоро обвал нагрянет сюда. Поэтому, быстро собравшись с мыслями, он так же бежит к выходу, оставляя бур на том же месте. Он совсем не помнит, как вскарабкался по лестнице вверх, не помнит, как пробежал около полукилометра, не помнит как добежал до последнего пролёта, из которого мог бы выскочить и быть на свободе вместе с бежавшими впереди товарищами, но помнит другое. Испуганное лицо обернувшегося товарища перед тем, как его очень сильно ударяет по спине, как он падает, пустоту в голове, он отключается, а его спину отягощает что-то безумно тяжёлое. Разум мутнеет, а тело пронизывает боль. И прежде, чем закрыть глаза, он проговаривает отчаянно-грустное. — Н-нет… Я об-бещал…