***
Горячая вода плавно стекала по подтянутому спортивному телу, расслабляя мышцы и каждую клетку бледноватой кожи. Она очерчивала аккуратные ключицы, переходя к груди и спускаясь вниз к паху по кубикам пресса. Эдриан сейчас предпочёл бы ванну, но он хотел как можно быстрее закончить водные процедуры, упасть на кровать и наконец закончить этот гребаный день. Он зарылся пальцами в черную смолу волос, откинув голову назад и прикрыв глаза. Как же все бесит. «Диалог» с Монтэгю не выходил из головы и прокручивался, как заезженная пластинка, снова и снова, вызывая только более сильное раздражение. Признавать свою вину в ситуации не хотелось, да и по мнению самого парня её не было. А уж извинения от Пьюси можно было не ждать. Слишком гордая натура не позволит просить прощение. Может, он где-то и перегнул, ляпнул лишнего на эмоциях, но разве это теперь важно? Парень приоткрыл глаза, быстро смаргивая капли воды с длинных ресниц, и выключил воду, потянувшись за мягким пушистым полотенцем. Вытерев лицо, он посмотрел на потресканный кафель под ногами и усмехнулся. Главное, чтобы чёртов день не продолжился завтра, а забылся, как страшный кошмар. Эдриан обвязал полотенце вокруг бёдер и вышел из кабинки, подойдя к раковине. На него смотрела бледная физиономия с потухшим взглядом и криво улыбалась. Просто кошмар. Парень убрал назад несколько мокрых прядей волос с глаз и перевёл взгляд на небольшой столик, где оставил сменную одежду. Уже в чужой комнате он позволил себе улыбнуться более непринужденно и упасть на чужую кровать. Возвращаться в свою комнату парень, конечно же, не собирался. Встречаться и контактировать как-то с Монтегю — тем более. Все равно у них дальше поцелуя не зашло. Парень сел на кровать, подтянув к себе ноги, и обнял подушку, утыкаясь в неё носом. Знакомый резкий одеколон болезненно въелся в сознание, воссоздавая образ его владельца. Только этого сейчас не хватало. Пьюси готов был взвыть и пару раз треснуться головой об стену. Останавливала лишь невъебенная красота и тот факт, что бадьян остался в его комнате. Эдриан устало вздохнул, с каким-то мазохистским наслаждением продолжая вдыхать терпкий пряный аромат. Дверь в комнату легонько отворилась будто от дуновения весеннего ветерка, и в комнату заглянула лохматая кудрявая физиономия. Дерек потоптался на месте, пока его сзади грубо не впихнул в комнату Боул, закатив при этом глаза. Для Люциана, имеющего кучу братьев и сестёр, поведение его друзей было слишком детским. — Если ты решил помереть от голода, то тебе очень не повезло придти к нам. — Люциан поставил на тумбу капитана небольшую корзинку из которой доносился приятный аромат выпечки, что заставило вспомнить желудок о том, что его хозяин болван и пропустил ужин. Эдриан удивлённо моргнул, подняв голову. Это что? Что-то типа «друзья познаются в беде»? Загонщик тем временем отошёл к окну, доставая помятую пачку сигарет. Боула постоянно отчитывали за запах табака, особенно это касалось их декана, который не упускал возможность колко пройтись о вреде курения. Иногда они всем факультетом заслушивались красноречивой песней Снейпа о том, как человеческие лёгкие распадаются от никотина в организме, а потом профессор зельеварения плавно переключался на огневиски. Как будто никто из их факультета не знает, что сам мужчина пропускает бокальчик одинокими вечерами. Эдриан ничего не имел против сигарет. Он даже находил курение красивым с эстетической точки зрения, но сам не курил, даже пробовать не пытался, хоть девчонки и предлагали тонкие лёгкие, чтобы не так сильно горло обжигали. Не знали, наверное, что у него под рёбрами итак все выгорает. — Люци, ты такой заботливый. — Губы в усмешке и лёгкие игривые искры в глазах. — Эдри, смотри, я вроде смог настроить радио. — Перегрин будто отмер и наконец-то зашевелился. Он нырнул к своей кровати, доставая из-под неё старое радио, а затем сел на ковёр у ног Пьюси. — Кстати, Кэрроу угостили меня бутылочкой эльфийского винишка. Попробуем? — Предлагаешь ему напиться от горя? — ухмыльнулся Боул и поджёг палочкой кончик сигареты, затягиваясь. — Почему сразу напиться? Так, помянуть и забыть неприятный день. — Деррек аккуратно вытащил две тонкие антенны, и техника в его руках зашипела, пока он настраивал её на нужную волну. Из колонок полилась приятная мелодия какой-то маггловской группы, смутно напоминающая ему джазовую музыку, что он часто слышал у соседней лавки в квартале от дома, когда возвращался из книжного магазина. Эдриан сполз на пол к Перегрину и, прикрыв глаза, положил голову на его острое плечо.***
Сладкое тесто таяло во рту под бокальчик эльфийского. Надо же, а когда-то он говорил, что пить в жизни не будет. Но видимо сегодня был реально ублюдский день. Он не выпил больше двух бокалов, ведь ему было важно сохранить трезвость ума. Всегда было важно, хоть иногда эмоции и брали верх, уничтожая тайфуном не только самого Пьюси, но и всю окружающую среду. Может поэтому его романы были слишком коротки. Эдриан невесело усмехнулся и поставил бокал на пол, извиняясь, что так быстро сливается. Хоть завтра и выходной, да и до каникул остался месяц, но забивать на что-то из его повседневности и умирать от утренней головной боли не хотелось. Стоит просто закончить этот день поскорее и забыть обо всем, как о страшном сне. Эдриан упал на кровать, подняв взгляд к потолку. Эмоциональная усталость накрыла его с головой. Опустошение давно стало частью его повседневности, пылью собираясь где-то внутри между кровеносными сосудами. Это как со старым диваном — сколько не выбивай, а пыль так и не покинет свое место, обосновавшись там, как родная. Но кое-что осталось нерешенным. Это «кое-что» скреблось внутри и требовало свободы, заставляя Пьюси сесть на кровать, положив под спину подушку, и достать зеркало. В тумане стекляшки ещё долго не проглядывались знакомые очертания, пока хмурость чужого взгляда не встретила его со словами: — Ты и покойника достанешь… — Флинт выглядел дерьмово. Он никогда не ладил с отцом и по этой причине старался ограничиться летними каникулами в кругу семьи. — Только попробуй умереть. Я тебя и из того мира достану, правда, в виде инфернала, но это ерунда. — Эдриан ухмыльнулься и пригладил рукой растрепавшуюся прическу, чтобы скрыть свою нервозность. «Главное — сохранить трезвость рассудка», — мысленно повторял он, как мантру. — Я, кстати, временно переехал к тебе в комнату, пока ты в отъезде. — Как тебя пустили Люциан и Перегрин? — Маркус обречённо вздохнул, рассматривая свои плакаты за плечом сокурсника. — Деррек меня любит! — Эдриан приложил руку ко лбу, защебетав, как двенадцателетняя школьница, что начиталась романов о «долго и счастливо» наподобие тех, что обычно читают девчонки с их факультета. — Он не мог не спасти меня от злого дракона! — Что ты сделал Монтэгю? — устало выдохнул Флинт. Не то чтобы это было впервые. В конце-концов, их стычки с Монтегю были самыми великими и неповторимыми. Рядом с этой руганью не стояли ни Вуд с Флинтом, ни Малфой с Поттером. Происшествие было очевидным: новая ссора и новые проблемы. Это даже проницательностью не назвать. — Мне было скучно. Ты уехал, Малфой сбежал, Боул укатил на свиданку с малышкой Белл… А тут нам гриффиндорцы подвернулись. — Эдриан откинулся на подушку и продолжил свой рассказ, прикрывая глаза, стараясь настолько детально не вспоминать этот момент. — Ты знаешь, насколько отвратительно флиртует Монтэгю? Мне кажется, Фред даст ему только из жалости, и то не факт. В общем, он сцепился с близнецами, а я мило поболтал с милашкой Олли, и мы оба решили, что ты мудак. Но не суть… Мне стало настолько скучно, что я просто сгреб в охапку за воротник Грэхема и показал ему на практике, что такое французский поцелуй. Так что теперь я живу у тебя. А ещё я потратил полчаса, чтобы избавиться от летучего сглаза близнецов. А как прошёл твой день? Что сказал твой отец? — Что казнит меня утром. А день отвратный… — Маркус вздохнул и вдруг резко подскочил. — В смысле, вы решили, что я мудак?! Эдриан вздохнул, поудобнее устроился на кровати своего капитана, пристроил зеркало на ноги, которые согнул в коленях, и заложил руки за голову. «Главное — трезвость ума. И не ляпнуть лишнего. Он же не влюблённая школьница… Хватит быть настолько эгоистичным, Эдриан», — это немного отрезвляло от надуманной иллюзии. — Никогда не думал, что буду практиковать психологию, — натянуто усмехнулся парень. Черты лица Пьюси разгладились, взгляд карих глаз потемнел, и в голосе больше не звучала насмешка. Образ балагура исчез бесследно, и на его место пришёл рассудительный, усталый и циничный слизеринец. — Тебе ведь нравится Вуд, правда, Маркус? Ответ был слишком очевидным, а вопрос, скорее, риторическим. Эдриан видел это. Он знал лучше, чем кто-либо ещё. — С чего ты решил? — Флинт хмыкнул, немного поежившись от взгляда друга, на что тот лишь усмехнулся. — Пятый курс. Ты встречался с близняшкой Кэрроу, — начал припоминать Пьюси. — Тебе рассказать, при каких именно обстоятельствах ты начал с ней отношения и почему вы расстались? — Это ничего не значит. — Маркус помрачнел. Эдриан видел, что ему не очень хотелось вспоминать свой пятый курс. — А ещё каждый раз, когда Гриффиндор проигрывает матч, ты не даёшь Вуду суициднуться от горя. Серьёзно, ты же постоянно заходишь к ним в раздевалку после проигрыша матча, когда там остаётся только капитан. — Поиздеваться. — Или убедиться, что Олли от горя не утопился? — это было обидно осознавать. Эдриан не знал, заботился ли Флинт так ещё о ком-то: немного неумело и неловко. — Возможно. Но это тоже ничего не значит. — Отношений у тебя тоже по этой причине больше не было? — в карих глазах мелькнул насмешливый огонёк. — Маркус, давай посмотрим правде глаза. Ты просто никогда не задумывался об Олли банально как о друге. И отмахивался от него, как мог, но все равно тянулся. — Ты уже надумываешь. — Ты прижал его к коллоне, а потом потащил на танцпол. Я это видел, пока оттаскивал Монтэгю от Уизли, — вздохнул Эдриан. — Если ты хочешь оградить Вуда от своих снов, то зря стараешься. Это же милашка Олли! Он намного опаснее всех тех тварей, что тебе снятся. «Слабоумие и Отвага» — девиз Гриффиндора, и это уже должно внушать страх. — Короче, Пьюси… — Маркус фыркнул и привстал с кровати. Вдруг в дверь постучали, и парень судорожно обернулся на неё. — Пока… —Пока… Горьковатый привкус во рту стал более ощутимым от собственных слов. И правда… Мерлин, лучше бы он побыл эгоистом.***
Урсула Блэк была надменной гадиной. Она корчила лицо, поджимала губы и с видом истинного деятеля хмыкала на все слова в свой адрес. А ещё очень сильно бесила Маркуса в детстве. Злобная тётка навещала их каждое воскресенье, не упускала возможности выразить свое гадкое мнение по поводу двоюродного внука и поехидничать над ним. Как её терпела матушка в поместье, оставалось загадкой для парня, но все же Урсулу принимали здесь с радушными улыбками и ещё ни разу не пролили на неё чай. Ну разве что сам Маркус пару раз пытался запугать свою двоюродную бабку. А теперь ему спустя столько лет надо с ней поговорить. Портрет бывшей Флинт имел такой же скверный характер и не переносил парня. Но выбора особо не было. Флинт глубоко вздохнул, кинул печальный взгляд в сторону лестницы и вновь взглянул на дубовую дверь домашней библиотеки. Ручка поддалась легко, и дверь бесшумно распахнулась, будто только этого и ждала. Вдруг что-то жёлтое мелькнуло над головой парня и скрылось за первым стеллажом, будучи не сразу признанным. Маркус уже было схватился за палочку, но резко отдернул руку: всего лишь канарейка миледи Флинт. Он сделал шаг внутрь и прикрыл за собой дверь, быстро окинув взглядом первый зал. На стенах шептались портреты покойных родственников, за окном пронзительно каркали вороны, ветер из открытых окон шуршал на страницах открытой книги, что покоилась на столе, канарейка матушки запела в глубине книжных стеллажей — в этой обители семейных знаний текла жизнь. Надо же… А ведь только сегодня ночью слизеринец видел тот ещё кошмар, связанный с этим местом. Портрет зловредной тётки прятался в конце первого зала. Она охраняла вход во второй и вечно доносила отцу на проказы Маркуса. В общем, не изменяла себе живой. Канарейка снова запела где-то в глубине зала. Маркус уже было дёрнулся в её сторону, но вовремя себя одернул. Сначала Урсула, а потом уже ловля маминой птахи. Вот только по всем законам подлости золотой ком перьев не собирался просто так сдаваться и заверещал ещё сильнее, чем напомнил наглого попугая из снов Маркуса. Тот тоже противно пел о какой-то силе и шестнадцати людях. Флинт кинул взгляд на конец зала и резко развернулся, устремляясь в центр стеллажей в правой части комнаты, искренне надеясь, что птаха бьётся в предсмертной агонии. Правда, ему тут же стало немного совестно, ведь матушка наверняка расстроится. Уж очень она любит канареек. Голос у них мелодичный. Птица и правда нашлась в самом центре. Она сидела на ковре и била клювом по осколкам зеркала. Марка будто молния поразила. Быстрый завтрак на скорую руку под визг домовиков подкатил к горлу, и сердцебиение, кажется, тоже усилилось. В библиотеке отродясь не было зеркал… А единственное разбитое зеркало в особняке было в его комнате. Он запретил эльфам их трогать и ещё взял клятву не говорить о них родителям. Вряд ли они бы его ослушались… Флинт осторожно опустился на колени, согнав с осколков канарейку. Та послушно отпрыгнула в сторону и теперь смотрела на него одним глазом-бусинкой, будто изучая. Вместо отражения в стекле парила лёгкая белая дымка, как обычно бывает в зеркалах для связи. Это слегка напрягло Маркуса и испугало одновременно. Он медленно достал из кармана тёмных штанов свое зеркало, что тут же окончательно рассыпалось, оставив в его руках лишь раму. В голове тут же мелькнул поворот за стеллажом из сна, и парень задрал голову вверх. Перед ним была стена с одним из портретов родственника. Для Маркуса весьма неизвестного родственника, потому что хозяина этой рамы никогда не было на месте. Сколько слизеринец себя помнил, картина всегда была пуста. Кроме морской глади и ясного неба на ней ничего больше и не было, но парню все равно казалось, что это чей-то портрет, просто его обладатель гуляет среди остальных, правда, будучи ребёнком, беженца он не нашёл, а сейчас смутная догадка выбила почву из-под его ног. В голове мелькнул вопрос: а точно ему все приснилось? Вдруг он начал лунатить? Или ещё что-то в этом роде? — Ты ничего не видела, — буркнул Маркус птице и резко встал, подойдя к картине. Рама из красного дерева, обычные масляные краски и самый простой гвоздь на котором висел «дом» неизвестного родственника. Снять картину оказалось легко, хоть по весу она оказалась на удивление тяжелой. Маркус сел прямо на пол, поставив картину перед собой, внимательно её осматривая, как вдруг: — Маркус Флинт, быстро подойди сюда! — басистый голос отца, заставил резко подскочить парня, на автомате опустив плечи. Мордред… Отец ведь обещал с ним поговорить, но слизеринец не думал, что разговор состоится так скоро. Маркус растерянно взглянул на картину, решив пока что оставить её на полу, а потом, к вечеру, перетащить её в свою комнату и как следует осмотреть. Кивнув про себя, парень аккуратно выглянул из-за стеллажа, обнаружив массивную фигуру отца в дверях библиотеки. Ладони непроизвольно вспотели. Не то что Маркус так сильно боялся родителя, но тот действительно умел внушать ужас и страх людям одним лишь взглядом. Да и в детстве он его в основном ругал, отчитывал и говорил, как ему стыдно за собственного отпрыска. Маркус подавил вздох и осторожно вышел.***
В кабинете отца все также было серо, уныло и безжизненно. Даже мамины орхидеи, что она сама принесла в это помещение, дабы скрасить немного атмосферу, совершенно не помогали. Наоборот, кажется, переняли всю ту тусклость пространства и теперь выглядели даже немного убого, стоя на подоконнике. Маркус потоптался на месте и неохотно сел на кресло напротив отцовского стола. Это кресло бледного болотного цвета всегда казалось ему очень жёстким и неприятным. Он будто сидел на электрическом стуле, ожидая, когда судья подаст разряд. Гнетущая тишина давила на и без того низко опустившиеся плечи. Маркус тоскливо посмотрел в окно и подумал, что неплохо было бы его открыть, впустить в этот старый кабинет немного свежего воздуха, да и выпрыгнуть из этого окна тоже было бы неплохо. Отец уже целых три минуты, что Маркусу казались непростительно долгими, буравил его очень нехорошим взглядом. С таким взглядом обычно убивают людей путем насильственных пыток, но парень старательно отгонял от себя подобные мысли. — Я тебя внимательно слушаю, сын. У Маркуса мурашки по спине прошлись от этого «сын». Он сглотнул, постарался выпрямиться и сцепил руки в замок, взглянув в глаза главы рода. Ему тут же захотелось сбежать. Пришлось немного выдохнуть и приложить максимум усилий, чтобы не отвести взгляд. Здесь нельзя показывать слабость. — У меня нет оправдания, отец. «Отпусти меня, пожалуйста. Можешь выжечь из рода и забыть обо мне окончательно, это было бы очень-очень прекрасно. Только дай мне выйти отсюда», — мысленно взвыл парень и крепче сцепил пальцы между собой. — Тогда объясни мне свой поступок. — Я ничего не делал, отец. Мужчина напротив замер на несколько секунд и слегка удивлённо взглянул на слизеринца, будто перед ним сидит не его сын, а какая-то диковинная зверушка, утверждающая, что она посланница Мерлина. Маркус даже плечи расправил, заметив эту перемену. Не убивают взглядом, и хорошо, а с остальным можно будет и прорваться. — Прости? — Я ничего не делал, отец. Ни «я не виноват, это все дотошный Вуд», ни «это моя жизнь, и я решаю как учиться, отец» и тем более ни «да, я виноват и готов понести наказание, отец». Мужчина постучал пальцами по поверхности стола, заставляя сына напрячься, и склонил голову набок. Что-то здесь не сходилось. Он внимательно осмотрел ученика-второгодника перед собой. Картина перед глазами выходила скверная: прямой взгляд серебряных глазах мысленно умолял оставить его в покое, но одновременно что-то с этими глазами было не так — что-то угрожающе клубилось в них серебристым туманом. Нервная дрожь пальцев, что отчаянно пыталась скрыться в хватке, прямые плечи, что так и норовили опуститься и сделать своего владельца ещё ниже. Потаенный страх будто засел и комом разрастался внутри спортивной мальчишеской фигуры. А вместе с этим послышался звук чего-то капающего. Мужчина кинул взгляд на подоконник, заметив, как с чашек горшков стала стекать вода. — Прекрати. — Строгий голос отца заставил дернутся парня и отвлечься от своих мыслей. — Я ничего не делаю, отец. — Маркус дрогнул и вновь посмотрел на отца, и резко качнулся всем телом вперёд, намереваясь встать. В нос ударил противный запах застоялой воды, заставив чуть задрожать кончики пальцев. Но он же совершенно точно ничего не делал — так, ушёл ненадолго в свои мысли. И вот опять. Парень на всякий случай осмотрелся на наличие водяных воронок на полу, а затем перевёл взгляд на мамины орхидеи в горшке. — Маркус, вытяни руку. Сейчас же. Младший Флинт замер на несколько секунд, затем медленно кивнул и осторожно вытянул вперёд правую руку. По началу ничего не происходило. Он чувствовал мелкое покалывание в подушечках, но не больше, а затем промеж мозолистых пальцев что-то лёгкое и чистое стало собираться в своеобразные ленточки. Прозрачные, мокрые водянистые струи. Маркус резко отшатнулся назад, опустив руку. Подняв взгляд на отца, он быстро подскочил с до смерти неудобного кресла, заметив в чужих руках волшебную палочку. Сердце забилось, как сумасшедшее, ладони вспотели, хоть в руках и чувствовалась лёгкость и несвойственная слизеринцу слабость, он смог все же сжать ручку двери. — Маркус. — Не подходи! Дверь поддалась не сразу, но как только парень смог её распахнуть, тут же ретировался из кабинета подальше от всего.***
В баре «Подзорная труба» играла задорная музыка, гремели пивные кружки и стаканы с огневиски. Посетителей было немного — три старика за столиком у стенки, полная статная дама с кружкой пива по центру зала, два мужика за столиком у бара и сам хозяин заведения, что мыл кружки, напевая: «Йо-хо-хо, и бутылка рома!». Маркус сразу признал в хозяине Сильвера. Тот, держа подмышкой костыль, кажется, вовсе не обращал внимание на посетителей, но это было ложью, ибо взгляд его сразу прошёлся по школьнику, как только он вошёл в это заведение. Флинт совершенно точно не понимал, что тут забыл, но в этот раз он не испытывал страх неизвестности, решив полностью довериться своим снам. Пускай направляют его куда угодно, лишь бы правда наконец-то открылась. Парень помялся на месте, понимая, как нелепо выглядит: взъерошинные волосы, домашняя футболка с «Орлами», чёрные штаны и тапочки. Да уж… Вряд ли, кто-то появлялся в этом месте в таком виде, но все же Флинт направился к барной стойке, стараясь необращать внимания на прикованные к нему взгляды посетителей, их насмешки и колкие фразы. — Свистать всех на вверх! Капитан идёт! Капитан идёт! Капитан идёт! На колени, жалкая чернь! Чернь! Чернь! — вдруг что-то до боли знакомое заголосило над головой Маркуса. В заведение залетел уже знакомый алый попугай ара. Слизеринец сразу вспомнил его, ведь именно эта дрянная птица орала там, на песчаном берегу, возле корабля, полного золотом, о крови и силе и жутко бесила его своим голосом. Попугай сделал круг по помещению и сел на плечо хозяина «Подзорной трубы», что бережно провел пальцами по головке питомца с улыбкой. Видеть здесь этот недожаренный окорок не хотелось, но выбора у Маркуса не было. Он ещё плохо понимал, что с ним происходит, и пока ясно было одно: дар у него есть и он связан с морем. Портрет дотошной двоюродной бабки Урсулы Блэк все же удалось расспросить, и та неохотно призналась, что отец её был стихийным магом, но ни ей, ни её брату дар не передался по причине последнего ритуала капитана Флинта. — Отец все искал достойного преемника. Во мне видел лишь избалованную девчонку, хотя был абсолютно прав и не прав одновременно, ведь он сам меня избаловал своими подарками! — поджав губы и сложив руки на груди, тихо рассказывала она, поправляя через каждые пять минут шикарные волнистые каштановые пряди. — У моего брата, а твоего деда, вообще была морская болезнь, да и был он большим брюзгой. Зла на него иногда не хватало, так руки и чесались треснуть. Отца твоего тоже пронесло, как и его двоюродных братьев и сестёр. Ну мы и вздохнули с облегчением. Мордред только знает, что сотворил капитан Флинт на острове Череп перед смертью… А на тебе свет клином сошёлся! Ты в годик такой выброс выдал, что дед твой чуть не окачурился, отец почти поседел, а я в обморок от страха грохнулась. Была у нас картина с «Моржом» и крепостью на острове над камином (сейчас она, конечно, на чердаке, если её не сожгли, но это неважно). В общем, ты её увидел, руки потянул, а оттуда как хлынет вода, как завоют сирены. Ты смеёшься, а мы за палочки хватаемся и это бедствие пытаемся предотвратить. Такой кошмар был… — Почему я этого не помню? Портрет поджал губы и замолчал, а затем медленно и неохотно выдал: — Мелким был и наглым. Сейчас ещё наглее стал! Мучаешь старуху даже после смерти! Сгинь с глаз моих, видеть больше не хочу! Больше противная карга ничего не сказала, поэтому сейчас надежда была на Сильвера. Он должен был хоть немного знать своего капитана также, как его противный попугай. Маркус сел за барную стойку, заметив, как мужчина оставил тряпку и стакан. — Чай, кофе, сидр? — осторожно предложил Джон, внимательно глядя на парнишку. — Мне восемнадцать, — на автомате выдал слизеринец, рассматривая свое отражение на поверхности барной стойки. — Пиво, огневиски, эльфийское вино? За счёт заведения. Только ты внезапно не исчезай, а то я в тот раз подумал, что совсем уже головой стукнулся. Староват я для таких фокусов, пацан. —А это не от меня зависит, — усмехнулся парень и поднял взгляд на старого моряка. Во взгляде Сильвера читалась настороженность. Ну конечно, не каждый день появляется парень из будущего и внезапно исчезает. Тут любой бы спятил — сам Маркус, к примеру. Хотя, ему кажется, что он уже давно не в себе. Сны и семейные тайны — явно не его тема, но, по крайней мере, он все ещё не сошёл с ума, и это немного радует. Перед Марком ставят стакан с янтарной жидкостью, и пестрый попугай уже занимает его плечо, громко крича и о золотых галлеонах. Мордредова птица. Парень с благодарностью кивает, но не прикасается к напитку. Мало ли, как это на него повлияет. Он пододвигает к себе стакан, гонит с плеча наглую птицу, которой приходится спуститься на поверхность барной стойки и сесть чистить перья возле руки парня. — Расскажите мне о Джеймсе Флинте. Брови хозяина заведения взлетают вверх, но он все же кивает и подходит ближе к школьнику, складывая руки на барной стойке. — Я бы посоветовал тебе найти малыша Билли Бонса или, на крайний, Чёрного Пса. Они к капитану были ближе всех. Хотя, ещё был Израэль Хэндс, что таскался хвостом за Псом и вечно грызся с Пью. — Он понизил голос и заговорил почти шёпотом. — Сам же могу сказать лишь то, что он был превосходным и по-настоящему великим магом, и сам Мерлин с ним и рядом не стоял. Чертовски хитрым был и расчетливым, жестоким и кровожадным. Мордред знает, откуда он появился на нашу голову, но нам всегда дул попутный ветер, мы легко выходили победителями из битв, набивали корабль доверху золотом и умудрялись не тонуть под его чутким руководством. Стихийник и ритуалист в одном человеке — действительно страшная сила. Мне иногда казалось, что магглы правы, и Флинт — воистину Дьявол. — Что такого случилось на острове Череп? — Шестнадцать смертей.***
Маркус проснулся в гостиной на диване, заботливо накрытый клетчатым пледом. В камине потрескивали дрова, в воздухе витал знакомый еловый аромат, а на столике у дивана в клетке чистила перышки мамина канарейка, единственное живое существо, не считая Маркуса, в этой комнате. За окном уже было темно, хотя часы на стене показывали пять тридцать вечера. Видимо, он уснул в гостиной за мемуарами покойного деда. Всё-таки Урсула Блэк была права: сынок капитана Флинта был тем ещё «принцем», и ничего полезного в романе о своей жизни он не написал. Маркус искренне не понимал, зачем тогда вообще нужно было это писать, если здесь только на сорок страниц нытья о том, как бросила его Жаклин Керроу? И тридцать страниц воспевания её красоты и тупости её братьев. Маркус вздохнул и сел, подтянув к себе колени. Пламя в камине красиво перебегало по дровам, вздымалось вверх и тут же пряталось за полусгоревшими веточками. Оно танцевало и своеобразно пело, успокаивая нервишки. Чая бы ещё крепкого с лесными ягодами и мамины и травами, но идти на кухню очень лениво, а разрушать эту умиротворенную тишину именем домовика не хочется. Огонь приковывает взгляд и чарует. Чем-то напоминает ему одного конкретного человека. Пожалуй, Оливера можно было бы сравнить с огнём. Он ведь сам как настоящее дикое пламя: вспыхивает по щелчку пальцев разрушающей силой, греет взглядом и улыбкой, неуступчив и непокорен на первый взгляд, но так горяч. Маркус пытается отмахнуться от внезапного образа гриффиндорца в своей голове, но взгляд невольно цепляется за импровизированную закладку, что торчит из книги предка. Он ведь использовал одну из фотографий, сам не зная, зачем, ведь можно было бы взять что-то другое. Парень вытягивает фотографию меж страниц, совершенно не беспокоясь о том, что потерял момент. В мемуарах деда все равно ничего полезного не было. Оливер на фотографии забавно хмурит брови и возмущённо пыхтит от шутки Маркуса. Уши у него слегка красноватые, а взгляд горит пламенем праведной обиды. Флинт невольно улыбается: у парня на фотографии слишком забавная реакция. Пожалуй, дразнить его всегда было весело. Вуд всегда был готов к спору, драке и взаимным подколам. Последнее, конечно, было редкостью и сопровождалось только взаимным согласием по поводу того, что Дэвис — сволочь, и пусть навернется с метлы в следуещей игре, или в том, что наказание им назначили совершенно несправедливое. Да и, подумаешь, снесли статую горгульи на первом этаже. Этих статуй в Хогвартсе все равно дохрена, со школы не убудет. К тёплым воспоминаниям о школьных моментах пришла и горечь расставания. Может, Маркус зря оттолкнул Вуда? Нет, конечно, не зря. Во-первых, какие между ними чувства? Они только и делали, что вечно соперничали, да и толком никогда не говорили, а из общего у них только квиддич и трагедии в виде хренового расписания тренеровок. Но он вроде симпатичен Вуду и Флинт не понимает, почему. Что такого в нем разглядел гриффиндорец, отчего так открыто говорит о своих чувствах не только на словах, но и на поступках? Давайте будем откровенны: в плане внешности Маркус в пролете. Не зря прозвище Слизеринский Тролль так за ним закрепилось. Да, и характер у него не самый лучший, что уж скрывать. Только мозги немного варят, по крайней мере, он всегда учился неплохо, хоть и завалил экзамены на своём седьмом курсе. Впрочем, он об этом не жалеет. Лишний год в Хогвартсе с друзьями и лишнее время для выбора своего будущего. На компромисс с отцом он идти не собирался, в Министерство магии тоже. Он хотел бы летать, играть в квиддич, но, как говорит отец, это несерьёзно и не навсегда. Пьюси как-то посоветовал ему подойти к квиддичу с другой стороны: — Ты же слизериниц. Торги и выгоды у нас в крови. Попробуй купить спортивный клуб или фирму по производству того или иного спортивного инвентаря. Ты-то с твоими лидерскими качествами и умением держать людей в узде не пропадаешь, ну а мы всегда готовы помочь. Об этом Флинт тоже думал. В принципе, идея неплохая, но только парню не хватало знаний в экономике. В Хогвартсе такой дисциплины не было, а магические лавки не могли предоставить таких книжек, поэтому стоило сначала немного углубиться в эту тему, а потом решить для себя, подходит это ему или нет. Вуд точно пойдёт по пути квиддича и, если у них что-то получится, то Маркус мог бы быть рядом пусть, и не как игрок. Мерлин, о чем он думает? Он же его отшил… Флинт откладывает фотографию и снова смотрит на огонь. Всё слишком сложно и запутанно. У него ещё полно неразрешённых проблем в виде магических всплесков и дурацких снов. Он вытягивает одну руку вперед. Как же он это делал, будучи ребёнком? Заклятия точно не шептал. Представлял, может быть, водяной поток в голове, а потом переносил в реальность? Но в кабинете отца ничего подобного не было. Парень постарался сосредоточиться и представить небольшую водяную струю, как из палочки с помощью агуаменти. Он почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев, но не увидел и намёка на воду. Он попробовал ещё, закрыв глаза. В голове рисовалась картинка, как водяные струи выходят из пальцев и мягко тянутся вверх, сплетаясь между собой в тугую девичью косу, какие обычно носит сестрица Дафны Астория Гринграсс. Водяная конструкция поднимается на метр над головой парня и меняет траекторию, уходя куда-то в сторону и заключая парня в круг, а затем спускается ниже, повторяя круговое движение. Рука немеет, и пошевелить ей становится крайне трудно, она отзывается ощутимым покалыванием и едва уловимой дрожью. От этого парень хмурится, но глаза держит открытыми, пока кто-то за его спиной не ахает. Парень подрывается с места, открывая глаза, и видит, как все, что было в его сознании, в реальности падает вниз и с ног до головы окатывает его. Водяные капли разбиваются об пол, образуя лужы. Вода летит во все стороны, даже канарейка не осталась сухой, а пламя в камине и вовсе погасло. — Маркус, дорогой, ты в порядке? — на кончике чужой палочки зажигается люмос и Маркус видит обеспокоенное лицо матери.***
В Хогвартс Маркус вернулся только в вечер воскресенья. Усталый и взвинченный, он не мог толком сообразить, поэтому сразу по приезду он бросился к шкафу, проигнорировав приветствия от Пьюси, и достал спортивную форму. Сейчас ему нужны были только стадион, метла и небо для ясного ума. Ему нужно было подумать и взвесить то решение, к которому он пришёл за один день, считая, что так больше продолжаться не может. Какими бы ни были притягательными скелеты их семейного шкафа, их надо было разгадать прямо сейчас, а то так и с ума сойти можно. Флинт даже начал думать, что вполне понимал своего прадеда. С такой семейкой море и пиратство казалось святым. Да, и все слухи о жестокости капитана Маркус вполне мог оправдать двумя словами: «суки, довели», не преувеличивая. Парень быстро переоделся, схватил метлу и кинул взгляд на Пьюси, что удобно развалился на его кровати с пятью открытыми фолиантами и несколькими исписанными пергаментами. — Ты идёшь со мной. — Это ты меня так на свидание приглашаешь? — Ага, вдвоём под луной. Эдри, только максимально быстро, а то у меня сейчас нервы сдадут, и я не шучу. — Так я тоже. — Пьюси склонили голову на бок, убрав с красивого личика улыбку. Он сейчас выглядел также серьёзно как в пятницу, когда они болтали при помощи зеркала, и это немного сбило капитана команды с толку. — Что? — Собираюсь-собираюсь… Подожди на стадионе. Моя метла лежит в кладовой у поля, и мне ещё надо до неё доползти. — Пьюси вздохнул, закрывая свое дикое чтиво. То, что оно именно «дикое» Маркус понял, заметив название одной из книженций: «Сто одно смертельное проклятие от Марты Брейн». «Серьёзно, где он берет эту гадость?» — вдруг подумал Флинт и тут же мысленно себя треснул. Сначала полет, а потом уже вся эта повседневная ерунда. Кивнув самому себе, Маркус поспешил покинуть комнату уверенным и быстрым шагом, а затем и подземелья, игнорируя дуру Фарли, что зачем-то окликнула его. «Потом. Все потом.» — Он поднялся из подземелий в холл, огибая коридор, где чаще всего ошивается кошка Филча, и наконец-то вышел во внутренний дворик. Холодный ветер тут же забрался под кофту, остужая горячее тело слизеринца. Это успокаивало. Он снова смог почувствовать небольшую свободу от давления семьи. Маркус поспешно оседлал метлу и полетел в сторону стадиона. Он не хотел терять времени ещё больше. Ноябрь только начался, а воздух уже резал лёгким морозом и грубыми пальцами цеплялся в кожу. Перед глазами была только тьма с редкими белыми бликами звёзд и очертанием ворот. Флинт будто убегал, хотя так и было. Он бежал сейчас от своих проблем и от всего того мрачного и тугого, что хватало за горло и перекрывало кислород. Это будто был тупик. Он не видел выхода, только опасность от силы и тысячу вопросов без ответа. В небе было хорошо. Там он не был опасен и там он был свободен. Маркус завис в воздухе над стадионом и поднял голову, крепко вцепившись в древко метлы. Где-то тут, недалеко, бродят дементоры. Он отчего-то чувствует их за барьером школы, или это просто разыгралась фантазия на фоне всех его кошмаров. Мерлин, как прекрасен этот сладковатый вкус свободы.