Асгард. Город в небесах

— Что ты делаешь? Бруно подвинулся ближе к Айке и заглянул в мятую жестяную банку, которую девочка держала в руках. Был полдень, и они забились в пыльные кирпичные руины, чтобы переждать жару. Пол разрушенного здания покрывал песок, лишь немного менее раскалённый, чем снаружи. Рядом, свернувшись в клубок, как огромный кот, спал Хищник. Небольшой жёлтый скорпион замер в защитной стойке на металлическом дне сосуда. Напротив него, отчаянно пытаясь выбраться, сучил тонкими ногами по стенке чёрный паук-каракурт. Айка взяла палочку и принялась нетерпеливо подталкивать существо, похожее на чёрно-красную горошину, к выставленным вперёд жёлтым клешням. — Сейчас драться будут - безразлично заметила Айка. — Или паук скорпиона укусит, или скорпион ему ноги оторвёт. Эй! Ты… ты что?! Девочка явно не ожидала от асгардца такой реакции. Мальчик выхватил банку из рук оторопевшей девчонки и вытряхнул членистоногих на охряно-оранжевый песок. Он опоздал: скорпион забился в щель между кирпичей, уже сжимая в клешнях смятого в чёрный комок каракурта. — Зачем ты это делаешь?! Они же живые! - Бруно даже вскочил на ноги от возмущения. — Ладно, если вы убиваете ради пищи, хотя и это ужасно! А сейчас зачем? — Просто… от скуки - девочка немного стушевалась и пожала плечами, не понимая, что так разозлило её компаньона. — Это же насекомые мерзкие. Кому какое до них дело, пока в ботинок не заползут? Эй?! Бруно резко отшатнулся прочь, будто от готовой к броску ядовитой змеи. На его лице, освещённом полуденным солнцем, застыло выражение невыразимого ужаса пополам с отвращением. Голубые глаза широко распахнулись; вздёрнутые вверх губы приоткрылись. — Неужели ты.. ты не понимаешь? Это же варварство! — Да объясни хоть, чего взъелся! - обиженно бросила Айка, надув пухлые губы. — А то только и обзываться и можешь! — Ладно, попробую - Бруно чуть успокоился. — Нас учили, что каждое живое существо - это великий шедевр! - мальчик горячо замахал перевязанными руками и пустился в объяснения. — Эти пауки - дети матери Геи! Они существовали задолго до людей! Ещё до той цивилизации. И каждый день тысячи таких пауков жили, охотились, умирали, размножались… А размножиться могли только самые лучшие. Самые приспособленные. Совершенные. Айка задумалась. До людей… Ей всегда говорили, что человек был создан вместе с миром. Человечество казалось единственной постоянной среди нескончаемых изменений, катастроф и тысяч мелких случайностей, каждая из которых могла стать фатальной. Но за прошедшие сотни лет даже тот мир, принадлежавший таким же людям, как и она сама, выцвел и превратился в глупую старую сказку. Что уж говорить о мире, которого не видел никто? Девочка замерла, как пригревшаяся на солнце ящерица, пытаясь осмыслить сказанное; выражение карих глаз стало задумчивым, почти отсутствующим. — И всё равно не пойму. Ну даже если они и были раньше. Человек-то лучше! Он умный! Человек на свете главный! Ну… - добавила она чуть тише, оглядев занесённые руины, - или был когда-то. — Нет! - Бруно резко мотнул головой. — Да пойми же ты, это как… Как мандала! — Как что? - Айка прищурилась и вопросительно подняла бровь. — Такой… рисунок, узор - Бруно неопределённо помахал руками. — Ну вот, смотри - он принялся чертить пальцами на песке что-то, похожее на цветок лотоса в круге. — У нас в храмах их часто делают. Только сложнее и разноцветные. А когда доделают - почти сразу уничтожают. — И зачем? В этом смысла нет! - всплеснула руками девочка. Рядом, поднимая облачка песка, заворочался во сне Хищник. — Это символ - Бруно разметал рисунок обгоревшей ладонью и посмотрел Айке в глаза. — Эволюция делает то же самое. Создаёт сложные системы, а затем уничтожает. Чтобы освободить место для чего-то нового, понимаешь? К тому же, эти существа - живые. Им больно! А вы... — Что мы? - нахмурилась девочка. — Да ничего - в голосе асгардца послышалось лёгкое презрение. — Просто такие, как ты, только и знают, что разрушать всё просто так. Потому и живёте теперь на развалинах. Секунду Айка молча смотрела на Бруно, осмысливая услышанное, а затем яростно набросилась на него с кулаками. Дети покатились по песку, словно дерущиеся коты. Бруно изо всех сил пытался столкнуть Айку с себя, но силы были неравны, и девочка продолжала молотить парня загорелыми ручонками. На её глазах выступили слёзы, и обычно невозмутимая Айка снова заплакала навзрыд, перемежая рыдания и всхлипы с обрывками фраз. — Вы сами гадкие, как пауки! Всех жалко, а людей не жалко! Убийцы! Сволочи! Ненавижу вас! Сотрясаясь всем телом, она продолжала выпаливать эти слова, пока Бруно пытался закрыться от крепко сжатых кулачков. Горечь и боль от потерь, запертые внутри, прорвались наружу, и теперь она не могла остановиться. Перед глазами девочки снова стояли лица родных и друзей, оставшихся где-то в серой гари на пепелище Жасыл-Кала, и красное пламя, пожирающее всё вокруг. Лишь когда силы окончательно покинули Айку, она ничком рухнула на Бруно, продолжая дёргаться и тихо подвывать. — Ненавижу! Ненавижу! — Но вы же… - на середине фразы юный асгардец стушевался. Все рассуждения о злобных вредителях, насилующих и уничтожающих матерь Гею, разбивались о вид девочки, плачущей на его груди. Он вдруг обратил внимание на некогда белую, изношенную одежду Айки, в которую накрепко въелась аркаспийская пыль - такую старую и залатанную, особенно в сравнении с его собственной крепкой курткой. Десятки затянувшихся ран и ожогов, усеявшие её тело, тоже бросились ему в глаза. — “Даже если остальные и правда такие, как говорили…” - пронеслась мысль в голове Бруно, - “Она всё равно не виновата. Просто пыталась выжить.” Мальчик осторожно положил ладонь на горячую спину девочки и провёл вниз в утешительном жесте, чувствуя под рукой выступающие позвонки. К удивлению Бруно, она не стала сопротивляться - лишь сжалась в комок, уткнувшись ему в грудь и подёргивая острыми плечами. — Слушай… Я совсем ничего о вас не знаю - пробормотал мальчик, пытаясь скрыть смущение и заглушить гадкие мысли о собственном предательстве, начинающие зарождаться в голове. — Ты можешь… рассказать о своей жизни? - произнёс он, не переставая гладить Айку по спине. — Вы даже ничего не знали… - девочка снова всхлипнула, не поднимая глаз. — А семью убили! Маму, папу! Всех… За что?! — Я попробую тебе объяснить - пообещал Бруно, откидывая со своего лица надоедливую прядь светлых волос. — Но я не понимаю одного. Что такое “мама” и “папа”? *** Человек вошел в храм Геи, нервно озираясь по сторонам. Похожий на огромного паука-сенокосца - сгорбленный, в красно-серой рабочей форме и сдвинутых на лоб защитных очках, с непропорционально длинными конечностями, он прошёл по пустому залу и замер в ожидании, постучавшись в келью Нио. — Доброго дня! - двери, покрытые паутиной сосудов, расползлись в стороны, и священник показался в проёме. Он протянул прихожанину ладонь, и мужчина торопливо стиснул её в крепком рукопожатии. — Что привело вас в храм в этот час? — Меня зовут Кастор - невпопад ответил прихожанин, тряся руку Нио. Святой отец внимательно рассматривал его вытянутое морщинистое лицо с тонкой линией губ, щетину и узловатые длинные пальцы. — Я - инженер-биомеханик. Мы можем присесть? — Да, очень приятно. Конечно, - Нио жестом указал на ближайший ряд скамеек, и они заняли места под разноцветными витражами. — Так в чём же дело? — Понимаете, я… - Кастор начал было говорить, но споткнулся, и, подняв взгляд, посмотрел Нио прямо в глаза. — А вы никому не рассказываете то, что вам говорят на исповедях? — Не рассказываю - Нио слегка улыбнулся. — Даже если сюда явится сама правительница и потребует выложить всё, как на духу. Тайна исповеди священна для меня. — Ладно, - казалось, мужчина чуть успокоился. — Я биомеханик, как уже сказал. Думаю, сами знаете, наша работа - поддерживать в Ковчеге жизнь. Но я… да, я стал уставать в последнее время - от взгляда Нио не укрылись глаза, испуганно бегающие из стороны в сторону. — Я будто впервые осознал, какая ответственность на мне лежит. И на ребятах, конечно. Сейчас мы пашем изо всех сил, но… - Кастор сцепил руки перед собой так крепко, что его пальцы побелели и сделал паузу. — Даже не могу нормально спать ночами. Мне снится, как падает ковчег. Я боюсь подвести всех. — Не волнуйтесь, - Нио постарался сказать это так мягко, как только мог. — Я уверен, вы делаете всё возможное, и с Асгардом ничего не случится, как не случалось уже тысячи лет. Возможно, дело ещё и в трауре? В… - священник с трудом заставил собственный голос не дрогнуть, - ...событиях последних дней? В конце концов, это ударило по каждому из нас. — Наверное, вы правы, - Кастор кивнул. — Да, это усилилось после… ну, того случая. — Тогда главное, что я могу вам посоветовать - это не накручивать себя - отозвался Нио. — Вы делаете всё возможное, чтобы поддержать жизнь в нашем общем доме, а большего не требуется. Наоборот - волнения только помешают вам сконцентрироваться. Возьмите отгул или дождитесь выходных. Встретьтесь с кем-нибудь из близких. Развейтесь - например, сходите в кино. Не дайте этому себя поглотить. — Спасибо, святой отец, - мужчина неуклюже поднялся с места и ещё раз пожал священнику руку. — Мне полегчало, кажется. Я могу приходить к вам ещё? — Конечно - Нио лучезарно улыбнулся. — Вы знаете, где меня найти. — Хорошо. До встречи! - Кастор помахал рукой и покинул помещение. Нио посмотрел ему вслед. Какое-то очень нехорошее, страшное предчувствие медленно зарождалось внутри, словно паразитическая личинка. Священнику казалось, что инженер умолчал о чём-то очень, очень важном. Спустя пару минут он уже шагал по улице, переодетый в мирское, и лавировал в водовороте странных существ с рогами, хвостами и клыками, одновременно столь похожих и непохожих на людей. Нио окидывал беглым взглядом люминесцентные ветви домов, напоминающие разноцветные фиолетовые кораллы или грибы-трутовики, длинные прозрачные коридоры, похожие на глубоководных медуз, и сетчатые многоярусные башни, вздымающиеся над летающим городом. Он спускался вдоль балконов и бортов, миновал лаборатории с гладкими, похожими на морские волны очертаниями, и детородные фабрики, напоминающие огромные двурогие матки. Мимо проносились ажурные здания художественных галерей, площадки, где люди, разбившись на пары, задорно отплясывали какой-то темпераментный танец, уютные кафе, наполненные взрывами хохота и дружеской болтовнёй… Не отвлекаясь ни на что, священник продолжал шагать. Нио игнорировал подмигивания и призывные возгласы девушек и парней, курящих и смеющихся у входов в секс-дома. Он почти не глядел на элегантные беседки, на поля чудесных цветов, будто украденных из райского сада, и не слышал нежных мелодий музыкантов, играющих на скрипках под сенью раскидистых баньянов. Всё, чем жил Асгард - его культура, искусство, наука и простой человеческий быт, - плыло перед глазами неприметного человека, удаляющегося прочь от оживлённых улиц. Сейчас мысли Нио занимала лишь одна крохотная платформа, притулившаяся вдалеке от оживлённых бульваров и шумных проспектов Асгарда. Это было уединённое место - какая-то всеми забытая техническая площадка. В детстве он часто сбегал сюда, чтобы побыть наедине с собой и послушать биение сердец ковчега, хорошо различимое сквозь здешние стены. Одно из немногих мест, где можно было буквально почувствовать пульс Асгарда. Нио закрыл глаза и приложил ухо к стене, сосредотачиваясь на давно забытом ощущении. На первый взгляд ничего не изменилось. Сердцебиение было таким же гулким, медленным и ритмичным, как всегда - казалось, в недрах города-корабля работал чётко отлаженный механизм. Нио представил огромные груды мышц с щупальцами вен и артерий, скрытые где-то в грудах красно-зелёной асгардской плоти. А затем одно из сердец пропустило удар. Страшная, мертвенная пауза и последовавшее за ней торопливое, неуместное сокращение были похожи на набат. На миг священнику померещилось, что ковчег содрогнулся, словно удивляясь предательскому сбою в собственном чреве. Будто сломанные часы, колоссальные сердца безжалостно отсчитывали своими толчками время до крушения. Часы, секунды и минуты, отделяющие Асгард и тысячи людей на нём от неминуемой гибели, стремительно утекали прочь, словно вода, впитывающаяся в песок. От мысли об агонизирующем Асгарде, неумолимо приближающемся к твёрдой земле, всё тело Нио сковал леденящий, всепоглощающий ужас. Этого нельзя было допустить. Священник глубоко задышал, пытаясь успокоиться, и кое-как встал на ноги, совладав с собой. Пульс ковчега всё ещё отдавался в голове постепенно затухающей вибрацией. Отряхнув полы плаща, Нио, пошатываясь, двинулся назад в сторону своего жилища. Пришло время действовать. *** — Амфисбена не могла погибнуть так просто! - лицо Сфирны, и без того бледное, стало белым, словно снег с вершин горной гряды. Министр гневно оскалилась, обнажая ряды акульих зубов. — Да, у девчонки был зверь, но как?! — Меня больше волнует тот факт, что мальчик выжил, - тихо произнесла Дабойя, глядя на раскинувшийся внизу Асгард из окна кабинета. Тонкая и изящная, она стояла, опершись на подоконник и постукивая по нему пальцами. — Ты уверена, что не стоит возвращать его на Ковчег? Даже если отбросить жалость - это мог быть отличный сюжет! Триумфальное спасение юной жизни… Сама понимаешь. — Забудь! - Сфирна резко развернулась и подошла к Дабойе, зашелестев полами платья. Взяв правительницк за тонкие плечи, она посмотрела прямо в её золотистые глаза. — Что он расскажет, вернувшись на Ковчег?! О том, что жалкий ребёнок-паразит подчинил себе одно из наших изобретений и уничтожил другое? - Сфирна перешла на шёпот. — А если он каким-то чудом нашёл с паразиткой общий язык? Сама знаешь, стокгольмский синдром… Мы должны убить обоих! Дабойя слегка отстранилась. Она впервые видела Сфирну в таком состоянии - совершенно невменяемой, впавшей в дикую, неукротимую ярость. Это было странно и страшно, и она попыталась, как могла, отвлечь девушку. — Стой. Мы упускаем один момент. Как ты думаешь,- она выдержала театральную паузу, - куда идёт девчонка с зверем? — Хочешь сказать… - зрачки Сфирны расширились, как у почуявшей добычу львицы. Министр напряглась, словно змея, готовая схватить мышь, но её голос стал ощутимо спокойнее. — Именно, - теперь уже Дабойя взяла возлюбленную за плечи. — Она не пошла вверх по реке, к более мягкому климату, а двинулась через жестокую пустыню. Значит… — Там тоже есть поселение паразитов! - всплеснула руками Сфирна, возвращая утраченное самообладание. — Ещё одно! Которое мы пропустили! Но как?! — Неважно. Но важно то, что мы не можем убить их сейчас. Нужно проследить, дождаться, пока они выведут нас на других инсантропов, и нанести последний удар. — В таком случае, мы не можем больше полагаться на тупых зверей - задумчиво произнесла министр. — Я использую Гончего. — Ты в этом уверена? Он может быть непредсказуем - в голосе Дабойи послышалась тревога. — Я переживаю за успех операции. И за тебя. — Со мной всё будет в порядке, - Сфирна нежно обняла девушку, прижимая к себе и целуя в макушку. — Ты умница, моя девочка, и заметила то, что упустила я. Но мы не можем потерпеть поражение. Пусть Гончий идёт по следу. А когда они будут на месте - чёрные губы снова растянулись в улыбке, - пусть вырежет всех. — И как только всё закончится, мы сразу же посадим Ковчег - умиротворённо произнесла Дабойя, тоже обвивая руки вокруг талии Сфирны. — Отчёты инженеров… — Оставь это мне - мягко прервала её та. — Поверь, у Ковчега ещё есть время. А сегодня нам нужно отдохнуть. Не хочешь послушать концерт в Верхних Садах вместе со мной? — Хочу - правительница улыбнулась. — Раз всё решено - можно немного передохнуть. Они поцеловались. Всё снова было хорошо, если не считать навязчивой мысли, почему-то засевшей слишком глубоко в мозгу Дабойи. Почему её почти не волнует состояние Ковчега? И так сильно радует необходимость снова кого-то убить? *** — У вас правда ни мам, ни пап не бывает? - не успокаивалась Айка. Они вновь ехали на спине Хищника по оранжевой закатной пустыне, наполненной редкими заунывными криками сов, визгом и шуршанием ночных существ, выходящих из прохладных нор. — С ума сойти! — Я же говорил - Бруно со вздохом повторил фразу, сказанную уже несколько раз. — Материал для оплодотворения подбирается генетическим комбинатором, чтобы мы рождались здоровыми. Потом нас выращивают в искусственной матке, а после “рождения” воспитывают в интернатах. — Но это же ужасно! - Айка всплеснула руками. Немного поёрзав, она принялась стягивать с лица защищающий от песка платок. — Как вы так живёте?! — Зато знаешь, сколько времени освобождается, когда не надо растить потомство? - парировал Бруно. — Люди могут что-то делать. Изучать. Сочинять. Просто веселиться. — Но как же… любовь? - девочка смотрела на него, как на пришельца с другой планеты. — Когда ты рождаешься в семье, то с самого начала знаешь, что кому-то нужен. А у вас - ты сам по себе. — Не сам по себе! Я же сказал, воспитатели есть, они всегда присматривают. А ещё я знаю, что нужен Асгарду! - возразил мальчик. — Нас всех производят на свет, потому что в этом нуждается Ковчег. А ты говоришь, что мы бесполезны. И не нужны никому. — Ты что, глупый? - Айка покрутила пальцем у виска. — Я… я про другое! Что есть люди, которые...которым всё равно, какой ты! Они тебя защитят, даже ценой своей жизни. Утешат, что бы ни случилось. И полюбят не потому, что ты им нужен, пойми! А просто за то, что ты есть на свете! — Как отец Нио? - вспомнив о нём, Бруно снова почувствовал, как что-то кольнуло в груди. Почему им говорили, что Асгарду нужен каждый, а за ним не пришли? И главное - почему Нио бросил его здесь, в этой пустыне? Не мог ничего поделать? Или тоже… просто не захотел? — Как кто? - озадаченно переспросила Айка. — Ты не говорил…. Эй! Ты что, плачешь? — Никто, - угрюмо пробормотал Бруно, отворачиваясь в сторону. — И не плачу я. Это песок в глаза залетел. — Хватит! - неожиданно девочка придвинулась ближе и положила свою смуглую ладошку поверх его ладони. — Я знаю, тебя ждут в твоём городе! - слова, утешающие того, кто ещё недавно был для неё кровным врагом, сами родились внутри и вырвались на свет. — Этот твой... Нио, он точно ждёт! Ну что ты! - Айка видела, что с каждой фразой мальчик лишь ближе к тому, чтобы разрыдаться. — Ну хочешь, я тебе песню спою?! — Что? - переспросил Бруно, поворачиваясь к ней. Задетая им птица-часовой недовольно щёлкнула клювом и взъерошила перья, а затем перелетела ближе к хвосту Хищника. — Песню? — Да. Мне её мама пела, - Айка вздохнула, провожая глазами нескладного тушканчика, скачками уносящегося прочь от тяжёлой поступи Хищника. — Как там было… - она почесала в затылке, вспоминая слова, и затянула спокойный, тягучий мотив. — Жарче пламенной свечи, Над барханами песка Поплывёт звезда в ночи, И уйдёт твоя тоска, Спи скорее, птенчик мой - Завтра день придёт опять, Я же ночью голубой Сон твой стану охранять... Бруно глядел на Айку во все глаза, и жадно вслушивался в звук её голоса, стараясь не упустить ни единой детали. Даже уши-локаторы Хищника развернулись, чтобы услышать звук, плывущий над бескрайним морем песка. Мальчик крепче сжал руку Айки, и та улыбнулась, глядя на него и продолжая напевать колыбельную. — А-а-а-а, сон твой стану охранять… Как от моря мёртвого, от Каспийского, Чайка белая летела, да свистнула: Нету дома у меня, нету племени, Нету силы у меня, нету времени… А у птенца, что в доме спит, в колыбели, вся семья его стоит у постели… Спи скорее, птенчик мой - Завтра день придёт опять, Я же ночью голубой Сон твой стану охранять… А-а-а-а, сон твой стану охранять…