Язык тела

Алат — невозмутимый и наблюдательный. О нем нельзя сказать иного. Он воплощение ровного отношения ко всему, но чутко отслеживает других. Он знает обо всем, что происходит вокруг, и единицы осведомлены о том, как устроен он. Он будто высечен изо льда и превосходства. Кажется, что в его острых узких глазах любой найдет свой приговор, а поджарая фигура обратится оружием при малейшей ошибке. Движения всегда выверены и четки, а грация не знает промежутка между неподвижностью и текучестью. У всякого, кто на него смотрит, возникает ощущение, что они смотрят на оружие, по нелепости судьбы заточенное в гуманоидную форму. В мозгу зажигается лампочка древних инстинктов: подходить к такому опасно, а если и приходится, то только по острой необходимости, не ближе, чем на почтительное расстояние пары метров, не поднимая взгляда и ступая на цыпочках. С такими не сближаются. Сама мысль о подобном кажется абсурдным в самом своем основании и сулит только мрак отчуждения и обоюдного неприятия. Однако, если все же доводится познакомиться с ним ближе, оказывается, что нет существа деликатнее и податливее, чем Алат. Он — оружие в ножнах, чьи владельцы позаботились о том, чтобы обучить его умеренности. Не нацепили намордник и не сковали цепями, а объяснили разницу между оружием и его жертвами и тем по-настоящему утолили жажду крови насухо. Алат тверд, как сталь, остр и неистов, но готов покладисто лечь в ладонь по первому зову. Однажды он лег в ладонь Нисея и врос в нее навсегда. И с тех пор Ра-Ни не может поверить в щедрость удачи. Потому что функционал этого существа значительно шире, чем у примитивного меча, и жизни не хватит, чтобы постичь его весь. И немного потому, что Нисею подойдет что угодно, если оно не пытается убить его. Хоть и принц, а его можно сравнить с бездомным, что роется в свалке и рад сломанному гвоздю, потому что из него можно потом крючок сделать. Алат — подарок судьбы для такого, как он, и долгое время Нисей не задумывается над деталями, слепо веря в собственную исключительность. Он чувствует себя по-настоящему богатым, заполучив такой куш. Ведь впервые в жизни кто-то обращает внимание на то, чего хочет он. Впервые кто-то выражает бескорыстную заботу и безусловную ласку. И все ему. Для него. Как он хочет. Даже не приходится просить в пустоту. Этот океан любви не обрушивается на его голову сразу, нет, он проливается сначала пригоршнями, скупыми глотками, ровно настолько, сколько Нисей может проглотить и не захлебнуться. Поэтому в него легко поверить. Он не пугает. Но Нисей — человек, и склонен искать повод для пиздостраданий, когда все хорошо. Что ж, ищущий да обрящет. Строго говоря, вопрос в их отношениях всегда один, с самого начала: ты правда хочешь этого? Это спрашивает Алат, выманивая ножи у него из рук. Это спрашивает Нисей, подбирая каждую крупицу доброты. Алат кажется искренним. Потому что террийцы не лгут. Потому что он всегда держит слово. Потому что врать игрени — чистое кощунство. Тысяча причин почему. Но в этом его опасность. Алат честно целует и ласкает. Алат также честно рвет на части и валяется в крови врагов. Кристально понятно, что у него за душой, когда Тар прикрывает крылом в защитном жесте и когда рвется в схватку без оглядки. Он терриец. Все, что он когда-либо делал, он помнит всегда. Он как колодец — глубокий и отвечающий эхом. Без чужого голоса не подаст своего. Без ведра не получится воды. И у Нисея встает логический вопрос: любит ли его Алат, или он просто играет с желанным отражением? Потому что Алат ровный и мягкий, как воск, ему прикажи — он сделает. Как он пытался объяснить, такова его суть: делать как должно, невзирая на нестабильные порывы сердца. Весь его путь — через себя. Так пытались научить поступать Нисея, но Алат справился несоизмеримо лучше. Настолько, что потерял всякое ощущение, что может желать. Говорят, такое случается с древними магами Терры — они становятся воплощениями своей стихии. Алат — лед — вода и воздух, и настолько же он восприимчив и покладист. Так если нет пристрастности, где чувства? Где то, что чувствует в ответ? И если оно есть, возможно ли пробиться сквозь щиты сдержанности? Нисея интересует, из чего состоит нутро его супруга. Можно сказать, он кровно заинтересован в нем и его, нутра, благополучии. Вот только ответы найти невозможно. Нисей знает, что, скорее всего, как обычно, занимается бесперспективным дерьмом, которое никому не сдалось. Никому — да и плевать! Он этим займется. Даже если это займет остаток его жизни. Он готов признать, что любит кого-то и считает своей обязанностью понять это существо. Если его судьба стать воплощением соблазна, то для него нет слаще соблазна, чем выяснить тайну. «Совершить невозможное» — эта приманка никогда не устареет! Приняв решение, Нисей стихает. Он живет достаточно долго, чтобы понимать, что понять что-то можно, лишь став ему подобным, хоть частично, хоть на время. Так работает эмпатия. Так работает война. Принцип подобия пронизывает мир, и Нисей не видит смысла противиться. Ему даже интересно, сможет ли он. После стольких лет, которые он потратил, чтобы убежать от детства, оно настигает его таким оригинальным образом. В мире есть ирония. И он ищет покой, который есть у Алата. Ищет спокойствие и равновесие, делающие супруга столь невозмутимым. Ищет нежность, чтобы выразить ее, потому что невозможно представить Алата без заботы о других. Ищет уступчивость и смирение. Он будто тушит огонь, чтобы в темноте увидеть звезды, которые, деревенские рассказывали, весьма красивы. Спустя долгие года Нисей понимает, что его супруг на самом деле очень выразителен по-своему. Очень жив. Полон оттенков, которые скрываются в невыразительной стерильно-белой гамме. Полон чувств, которые сопровождают каждый его жест. Это открытие кажется Ра-Ни оглушающим. Он будто видит Алата впервые. Точнее, впервые понимает его язык. Нет, у террийца не открылись внезапная способность говорить понятно и тайная страсть к выразительной мимике. Он по-прежнему похож на блеклое подобие живого существа, но теперь Нисей понимает, что в этой статике есть жизнь. Видит подтекст. Забота — потому что таков долг сильных, ведь люди слабее, и потому что так много восхищения и трепета. Как они существуют, эти красочные изменчивые фонарики, сжигающие себя? Как они умудряются не ломаться под своим весом? Внимательность — потому что мир опасен и полон крутых поворотов, и так прекрасен, необъятен, великолепен, огромен, непостижим, хочется увидеть лучше, понять глубже, пожалуйста пожалуйста пожалуйста больше. Сдержанность — потому что излишняя суета не помогает достигать результатов, и потому что страшно навредить, задеть, сделать больно, помешать, нарушить естественный ход вещей в этом непостижимо сложном мире. Равнодушие — потому что ничто не трогает — или все трогает в одинаковой степени, одинаково сильно, одинаково глубоко, но существовать так нельзя, он физически ограничен, он должен выбрать что-то одно и не может, потому что все ценно, все имеет смысл. Покорность — потому что игрени так хочет, и нет счастья выше, чем исполнять его желания, и потому что хочется понимать больше, познавать глубже, становясь подобным, чтобы увидеть то, что не дается лично, чтобы ощутить это, как свое, чтобы стать им, чтобы стать лучше, чтобы это осталось навсегда, забрать это себе, подчинить и вобрать в себя. Смирение — потому что глупо противиться, когда не принадлежишь себе, и потому что он живет так давно, что понимает смертность всего. Всего. Все в мире временно, все исчезнет, и он, и игрени, и цивилизации, и миры, и на смену придет что-то еще. Всегда приходит. Бессмысленно сопротивляться этому, ведь вселенная настолько богата и красива, что нисколько не обеднеет, лишившись чего-либо. И строго говоря, ничего она на само деле не лишается. Просто это появляется где-то еще. Или нет, это не имеет значения. Он жил так долго, что не будет против дать дорогу кому-то еще. Неизменность — потому что таковы террийцы, таковы бессмертные, хотя неизменности не существует, это забавное заблуждение, с которым Нисею спокойнее, человеку очень трудно осознать, каково чувствовать все одновременно, помнить всю жизнь за раз, и поддерживать все это в равновесии. Это даже террийцам трудно, но его воспитали правильно, Алат с возрастом привык. Когда придет смерть, он радушно встретит ее, как еще один поворот его бесконечно длинного пути. Привязанность к игрени — потому что это естественно беречь то, от чего зависишь, и потому что для Алата он спасение, помощь, соломинка, за которую всегда можно ухватиться, константа, вокруг которой можно заставить мир вертеться и на которую можно положиться, когда все вокруг рассыпается. Ему достаточно просто существовать, чтобы Алат тоже продолжал быть. Это противоречие и сопротивление, шторм из лезвий и золото в горле. Он величайшая сила и всепоглощающая слабость. Он пламя, что покажет ему путь, страсть, что напомнит о том, что некоторые вещи ближе иных. А Нисей — он тот, кто выбирает любить и создает себя в этом качестве с нуля каждый раз, когда смотрит на него, Алата, хотя то, что тот ему дает так мало. Ведь что есть комфорт для тела по сравнению с приютом для души. Тот, кто учится, ошибается, ломается, а потом собирает себя по кускам, снова встает, чтобы идти дальше, несмотря на слабость. Тот, кто имел право отбросить все, чем Алат является, а вместо этого прикладывает столько усилий, чтобы это сохранить, кто видит в этом ценность вопреки своей природе.

Парадокс, от которого Алат в восторге!

Тот, кто мог бы не тратить свое время, пытаясь познать то, что чуждо ему, мог бы владеть и пользоваться бездумно. Нисей краснеет и задирает выше нос. Алат с мягкой улыбкой проводит костяшками пальцев по его спине. Иди, игрени-ночной фонарик-дитя, иди, и веди меня за собой. Если бы я не хотел следовать за тобой, я бы давно умер. Это не так сложно, как тебе кажется. Я надеюсь, ты позволишь мне последовать за тобой, когда ты умрешь. Я знаю, что ты хотел бы, чтобы я продолжил жить без тебя, но я не хочу.