Соблазнить навсегда

Орихиме умерла от болезни, не дожив до своего 35-летия несколько дней. Она упорно скрывала своё состояние от Кенпачи, чем невероятно его взбесила. Только он не мог на неё даже поорать, так как злость выместил прежде сначала на Пустых, а затем на всякого рода мерзавцах, которые наполняли леса 70х районов юга Рукона. Затем он наконец отыскал Рыжую. Спустя три года постоянных поисков. Она едва ли его узнала и это чуть не разбило внутри Кенпачи то, о чём он и не думал что оно есть. Но постепенно часть воспоминаний вернулась к ней. Она уже не была больна, так как в мире духов не существовало многих болезней, от которых умирали люди в нижнем мире. Кенпачи схватил свою женщину и не отпускал, пока ногой не задвинул створки дверей своих капитанских покоев. Отчитаться о том, что Орихиме в Сейретее он мог и завтра. О том, скольких ублюдков он перебил голыми руками и того подавно. Всё равно за него всё это сделает Аясегава. А пока… — Рыжая… Орихиме. Что ты помнишь ещё? — Тебя. Как мы… — она покраснела. Хоть она и не была девочкой. — Не помнишь? — с ложной грустью спросил Кенпачи. — Дай-ка напомню тебе кое-о-чём. *** Шёл девятый месяц. Листва ещё не опала с деревьев полностью. Весь двор был устлан шуршащим, хрустящим ковром пожухлых листьев, налетевших с ближайших деревьев. Кенпачи кто-то сказал, что какие-то листья одного дерева полезны женщинам и тот недолго думая приказал своим офицерам найти это дерево и посадить во дворе. Правда, не правда, какая разница? Главное, Орихиме была в полном восторге когда пришла с прогулки и увидела это дерево. Совсем скоро надо будет ей рожать. С округлым животом, с сочащимися молоком грудями, Орихиме рождала в Кенпачи каждую ночь такую страсть и вожделение, что от их силы другой мог бы и испугаться. Но он Бесстрашный, он Сильнейший. Он умел упиваться ощущениями и не впадать в безумие. Она его научила. Она, и необъяснимая, доисторическая сексуальность, которой обладала только беременная женщина, которая размеренно покачивалась в жаркой полутьме на члене своего мужчины. Это был океан. В котором хотелось тонуть. Его тело скручивало в экстазе, но он не смел двигаться резко, чтобы его женщина не упала, не покалечила себя, не навредила их сыну в её чреве. А как он хотел был жестче! Но это бы значило навредить. А он не смел. Не имел права. Она — его. Он — её. Он имел право лишь наблюдать и наслаждаться видом того, как покачиваются её полные груди, как свет, отбрасываемый несколькими свечами играет в её медных волосах. А ощущения! М-м-м, оказаться внутри её горячего лона было всё равно что попасть в рай. Когда они кончали, это каждый раз было словно впервые. Впервые так интенсивно, впервые так горячо, влажно, приятно, восхитительно, вкусно! К слову о вкусах: Кенпачи пристрастился к грудному молока своей жены, когда у той подошёл нужный срок беременности. Орихиме пахла молоком, апельсинами, которые обожала, и ещё чем-то неописуемым, что рождало мир и покой внутри дикого сердца Кенпачи. Когда Орихиме разродилась, это был счастливейший день в его жизни. Кенпачи и подумать ранее не мог, что какой-то там визжащий комок несуразной плоти может вызвать в нём умиление и прочие чувства, которые совсем не подходили ему. Не должны были. — Я даю тебе два месяца отдыха, — шепнул своей уставшей жене на ухо Кенпачи, когда они засыпали вместе уже под утро. — Так мало? Кенпачи задумался. — Пол года. — вот это мне уже больше нравится. Кенпачи хмыкнул с улыбкой. — Беременная, ты становишься слишком хороша, чтобы мимо тебя можно было спокойно пройти мимо. — Ох, ты думаешь всё об одном, — мнимо пожаловалась Орихиме, хотя они оба прекрасно знали — Кенпачи научил её тело заводиться от грязных разговоров. Только даже если она сейчас возбудиться, сил на секс у неё всё равно не будет. Роды были долгими и выматывающими. — Невозможно думать ни о чём, кроме как о горячем диком трахе, когда ты покачиваешь прямо перед моим носом своими восхитительными бёдрами, — тихо зарычал Кенпачи, зарываясь в её волосы и вдыхая их запах. — Смотреть на то, как ты меня беременная объезжаешь, снова и снова, как подпрыгивают твои груди — самое возбуждающее зрелище из всех возможных. Твой вкус пробуждает во мне голод, а твои стоны лучше всякой музыки. — Ты говоришь прямо как герой любовных книг, — фыркнула Орихиме. Хотя ей до невозможного понравилось каждое сказанное им слово. — Если бы я сказал, что просто хочу тебя трахать каждый день, это было бы слишком просто. Ты заслуживаешь лучших речей. — Он выдержал паузу, и в итоге признался. — Которые у меня закончились. Орихиме подумала о том, что надо сказать спасибо Юмичике за то, что подсказал своему капитану подобные фразы. Кенпачи конечно не глупый, но некоторые сочетания были слишком мягкими и витиеватыми для него. Но в целом она верила в то, что кто бы чего не подсказал Кенпачи, все эти слова всё равно отражали то, что происходило в его сердце, что, возможно он не всегда мог красиво и тонко выразить словами. Но ей нравилась эта несколько примитивная его сторона. Она её даже заводила. И нисколько не коробила. — А когда пройдёт пол года? — Что? — Что ты сделаешь? — Я порву на тебе любую одежду, пальцами доведу почти до оргазма и когда ты будешь достаточно мокрая и горячая, чтобы принять меня сразу всего, я подхвачу тебя и стоя на весу трахну. Я буду насаживать твоё сладкое тело на свой член до тех пор, пока не ты будешь в экстазе кричать. Возможно даже моё имя. И я буду делать это с тобой снова и снова… — Пока у меня не закончится вся одежда? — Пока ты не забеременеешь вновь. Я буду тебя брать сзади, лицом к лицу. Так быстро, что у тебя будет сбиваться дыхание. Медленно, пока ты сама не станешь умолять меня ускориться. — Ох, боже, Кенпачи, прекрати… Мне становится больно. Я не могу сейчас сделать это с тобой, но ты и твои речи… Я уже снова тебя хочу. Кенпачи удовлетворённо усмехнулся. Но усмешка быстро пропала — Орихиме опустила руку и схватила в нежный плен его затвердевший член. — Кажется, ты тоже… Орихиме не договорила, как в комнате раздался плач. — Ох, он проголодался, наверное. Кенпачи с тихим стоном подбитого вепря перекатился прочь от жены. Кроватка стояла с его стороны. — Между мной и тобой теперь — он. — Ревнуешь? — К этому? Ещё чего! — «Этот» — твой сын. — Да, да… Держи его. И… — Кенпачи вперился в тёмные соски с увеличившимися за время беременности ореолами. Орихиме поняла его без слов. Кенпачи натащил побольше подушек заранее, на которых улеглась женщина. К одной груди присосался младенец, который казался на фоне одних только ладоней Кенпачи совсем крошечным. К соску другой груди с жаждой припал сам Кенпачи. Сердце Орихиме омыло тепло любви и счастья. Это был лучший момент в её жизни и ей хотелось, чтобы он подольше не кончался.