***
Чонгук просыпается в холодной постели на удивление совершенно один. Чимина нет рядом. И вроде бы всё в порядке, Пак нередко оставлял Чонгука одного под утро, просыпался раньше, чтобы успеть сделать хоть какие-то государственные дела к пробуждению омеги, но только вот сейчас Чонгук чувствует, что что-то не так. В эту ночь случилось что-то ужасное, Чон уверен в этом. Хотя, возможно, он просто параноик, ведь нередко Чонгук просыпался в холодном поту после страшных снов. Но только вот Чон уже пробудился, а тревога до сих пор не отлегает от его сердца. И вроде бы ничего не предвещало беды. Вчера вечером Чонгук с Чимином проводили чету Чон в обратный путь, вернулись в замок, понежились в сонных объятиях, а затем заснули в обнимку. Всё так же, как и на протяжении уже долгого времени. Приятное постоянство. Чонгук прислушивается и отчётливо улавливает за дверью какое-то копошение и голоса. Прислуга обеспокоена. Обычно в замке Пак всегда тихо, в особенности по утрам. У Чонгука начинается сильная паника. Он быстро поднимается с постели, придерживает живот и идёт к двери покоев. Он должен немедленно узнать, что произошло. Когда Чонгук открывает дверь, то на него чуть ли не налетает какой-то мальчишка-бета, и хорошо, что омега в этот момент крепко держался за дверную ручку, иначе он непременно упал бы. — Простите, Господин Чонгук, простите, — бета кланяется несколько раз, а затем снова пускается в бег. Чонгук не понимает, что происходит, к чему такая спешка? Почему все напуганы? И где, чёрт возьми, Чимин, когда он так нужен? Чонгук чувствует, как и малыш внутри него волнуется, буянит, переживает за своего папу. Ребёнок никогда так сильно и отчаянно не толкался. — Всё в порядке, я сейчас найду твоего отца, и всё будет хорошо, — Чонгук поглаживает живот, чтобы успокоить ребёнка. Ему срочно нужно отыскать Чимина, иначе их сын просто-напросто сотрясёт все органы в животе омеги. Чонгук пытается найти среди этой толпы заветную макушку, но Чимина здесь нет. И где же он тогда? Почему все бегают туда-сюда? Что-то случилось с Чимином? От этих предположений Чонгуку становится только хуже. — Где король Пак? — спрашивает Чонгук, останавливая какого-то бету. Тот испуганно смотрит на него, пытается сказать что-то. — Я спрашиваю, где король Пак? — Чон повышает голос, а бета чуть ли не скукоживается от этого. — Он на верхнем этаже в покоях своего папы, но его Величество просил Вас не пускать, господин Чонгук. — Что случилось? — взволнованно спрашивает Чон, но в ответ ничего. — Я не могу Вам сказать. И Чонгук отпускает бету. Он понимает, что от этой напуганной толпы ничего не узнает. Он сам поднимется в покои папы Чимина. Чонгук догадывается, что могло произойти, наверняка, у старшего омеги случился очередной приступ, именно поэтому все так и носятся. Поднятие на верхний этаж замка для Чонгука становится самой настоящей пыткой, особенно, если учитывать, что сын не унимался, принося ещё большее неудобство. Когда Чонгук поднимается на нужный этаж, то его встречает ещё большая толпа прислуги, скопившаяся возле покоев папы Чимина, и все они, словно какие-то муравьи, бегают туда-сюда. И Чонгука это раздражает. — Вам туда нельзя, господин Чонгук, — снова повторяют несколько бет, когда Чон пытается протиснуться сквозь толпу. — Это приказ короля. — Да плевал я на ваши приказы, если я сейчас рожу здесь от переизбытка волнения, это будет на вашей совести, — произносит Чонгук, гладит свой живот, надеясь, что ребёнок уймётся. — Малыш, ну почему ты такой сегодня буйный? Прислуга всё-таки расходится после перешёптывания, и Чонгук может спокойно войти в покои старшего омеги. Когда Чон открывает дверь, то замирает, вжимается пальцами в металлическую ручку, чтобы не упасть. Чимин плачет. Возле своего папы. У старшего омеги глаза закрыты. И Чонгук думает, что, может быть, тот спит? Он же спит? Чонгук не хочет верить в свои самые страшные предположения, он не хочет вспоминать последние слова папы Чимина о том, что он не доживёт до рождения своего внука. Это же была несмешная шутка. Вот и сейчас старший омега просто их разыгрывает. Только вот папа Чимина никогда не шутил. — Чимин?.. — вопросительно произносит Чонгук, закрывая за собой дверь, ограждаясь от громких разговоров прислуги. — Чонгук, кто тебя пустил? — Чимин поднимает на Чонгука свои заплаканные глаза, и Чону кажется, что в них он видит боль, отчаяние всего мира. Он никогда и не мог подумать, что Чимин, который смотрит на всех холодно и отстранённо, может смотреть как потерянный ребёнок. — Я же просил, глупые беты! — Пак ударяет кулаком по постели возле тела своего папы. — Он спит? — с надеждой в голосе спрашивает Чонгук, ещё больше впиваясь пальцами в дверную ручку. — Скажи, пожалуйста, что он просто заснул, — у Чона голос дрожит. Он не хочет услышать правду. Пусть будет ложь. Но только способна ли ложь вдохнуть в старшего омегу жизнь и открыть его глаза? — Он умер. Сегодня ночью, — голос Чимина звучит холодно, отстранённо, но Чонгук чувствует, как внутри Пак ломается от произнесённых слов, медленно трескается, а затем крошится. Чонгук не хочет в это верить. Не хочет. Папа Чимина должен был вылечиться, ведь за ним наблюдали лучшие лекари королевства. Жизнь не справедлива и жестока, и Чонгук впервые это осознаёт в полной мере в семнадцать лет. Всю жизнь он не знал боли и страданий, он был рождён в любви, воспитан в полной идиллии и дозволениях, совсем не приспособленный к боли, а сейчас он чувствует, как внутри него разрастается рана. Старший омега за этот год с лишним стал для него важным человеком. Именно он помогал Чонгуку в трудных ситуациях, наставлял на путь истинный и стал, можно сказать, вторым папой. Чонгук не знает, что сейчас чувствует Чимин, но он уверен, что тому сейчас не лучше. Хуже намного. Чонгук не терял своих кровных родителей, те сейчас живы и здоровы. Чимин же потерял всех, остался один. Именно поэтому сейчас Пак смотрит на него словно маленький ребёнок, ищущий поддержки и тепла. И Чонгуку бы сказать что-то, хоть какие-то слова поддержки, но он совершенно не знает, что говорить в таких ситуациях, потому что никогда никого не терял. До сегодняшнего дня. Чон чувствует, как по щеке начинает скатываться слеза, а хватка на дверной ручке стремительно слабеет. Пальцы словно немеют. А в голове пустота, только мысль о том, что больше никогда не услышит тёплого смеха старшего омеги. — Ай! — вскрикивает Чонгук, хватаясь в очередной раз за живот. Он не чувствует опору под ватными ногами, а перед глазами начинает мутнеть. И последнее, что Чон видит перед тем, как погрузиться во тьму это то, как Чимин спохватывается с места и пытается успеть предотвратить падение. Но не успевает.***
Чимин чувствует нескончаемую вину. Его папа умер этой ночью. Заснул и не проснулся. Как легко всё может измениться за одну ночь. Был человек, а теперь нет. И вроде бы вчера был прекрасный день, ничего не предвещало беды. Визит четы Чон оставил только приятные эмоции. Чонгук был счастлив, а вместе с ним был счастлив и сам Чимин. Но только Судьба всегда наносит удары, когда ты достигаешь пика рассвета радости и спокойствия. Чимин был не готов. Совершенно. Да и кто вообще может быть готов к смерти своего родителя? Пускай в последнее время папа болел, но Пак не думал, что тот так скоро покинет мир. Оставит Чимина. У Пака на душе скребутся кошки, коробят его душу острыми когтями, кусаются. В последний год он совсем не уделял внимание своему папе, думал, что будет ещё время. Наверстает. А времени оказалось в запасе так мало, а сейчас оно полностью истекло. Чимин всё растратил. Паку противно от самого себя, ведь он, когда у папы обострилась в последние месяцы болезнь, тоже не пришёл. Чимин проводил всё своё время с Чонгуком и пытался как-то успеть с государственными делами. Да провались они пропадом, эти чертовы договоры, указы. Не развалилось бы государство, если бы Чимин уделял хотя бы несколько минут в день своему папе. Быть может, и тот пожил бы дольше. Ведь положительные эмоции всегда дают отпор всем болезням. Папа всегда говорил, что он не обижается на то, что Чимин не уделяет ему внимания, постоянно возится с делами. И Пака это успокаивало, давало призрачное ощущение, что всё правильно в его жизни. Но только ни черта не было правильно. Он виноват в том, что его папа так рано умер, ведь каждому любящему родителю нужно внимание своего ребёнка, так же как и ребёнку от родителя. Чимин самый ужасный сын. Он даже не попрощался. Не смог сказать последние слова о том, как сильно любит и как благодарен за всё, что у него есть в этой жизни. Ведь если бы не наставления папы, королевство Пак давным-давно уже развалилось. И если бы не влияние омеги, то сейчас у Чимина не было бы Чонгука, ведь именно он подтолкнул его к женитьбе. Но сейчас уже некому говорить эти заветные слова, разве что холодному, бледному телу. А ещё Чимин ужасный супруг. Сейчас вместо того, чтобы быть с Чонгуком, он убивается в своём кабинете, пересматривает старые портреты, на которых он ещё маленький и его родители оба живы. Он тонет в хороших воспоминаниях из детства, в попытках ухватиться за призрачное тепло, излучаемое ими. Чимин не видит сейчас смысла быть с Чонгуком, потому что от него самого хлещет болью, чернотой, что явно плохо скажется на здоровье его супруга, которое и так подкосилось. Чимин даже не смог вовремя подхватить Чона. Он вообще ничего уже не может, слишком бесполезный. Хорошо, что всё обошлось, и несколько минут назад лекарь доложил новость о том, что с Чонгуком и ребёнком всё в порядке. Пак не хочет грузить Чонгука своими проблемами, потому что омега не должен волноваться. Чимин перенесёт своё горе в одиночестве, ведь именно так он справлялся со всеми своими проблемами и переживаниями на протяжении всей своей жизни. Просто замыкался от внешнего мира.***
Когда Чонгук приходит в себя, он думает, что всё произошедшее — дурной сон. Но вбежавшие в покои несколько бет, а с ними и лекарь возвращают Чона в реальность. Папа Чимина и вправду умер. Внутри всё болезненно сжимается. Чонгук помнит, как он вошёл в покои старшего омеги, помнит взгляд Чимина, а затем резкая боль затмила всё, заставила почернеть в глазах и лишила всех сил. И сейчас Чон чувствует нарастающее волнение не за себя, а за ребёнка. — С малышом всё в порядке? — первым делом обеспокоенно спрашивает Чонгук. Лекарь подходит к нему, щупает пульс на запястье, а затем аккуратно трогает достаточно уже большой живот. Чонгук ничего не чувствует. Это хорошо? Или плохо? — Сейчас да, — отвечает бета. И от Чонгука немного отлегает беспокойство. — Господин Чонгук, Вы переволновались, а Вам это категорически противопоказано. У Вас чуть было не начались преждевременные роды. И теперь Чонгук понимает, почему его сын так не унимался. Ребёнок просился наружу, но только ему ещё рано. До назначенного срока ещё долгих три месяца. После очередного досконального осмотра, когда лекарь уходит, Чонгук ложится набок и начинает гладить свой живот. — Ну почему ты такой непослушный, малыш? — спрашивает Чонгук. И ребёнок в ответ ему несильно толкается. — Волнуешься из-за отца? — Чон чувствует ещё один толчок, омега улыбается уголками губ, а в душе у него всё болит, и слёзы просятся наружу. — А ты не волнуйся, нам сейчас запрещено волноваться, потому что тебе ещё совсем рано появляться на свет, — Чонгук пытается произнести эти слова, как можно более спокойным тоном, ведь дети на поздних сроках беременности и вправду могут слышать разговоры. Но только вот внутри у Чонгука только лишь болезненная пустота от утраты. Чонгук ждёт Чимина весь день, ждёт, когда дверь в покои откроется, но ничего не происходит. Лишь только прислуга приносит ужин. Чон надеется, что ближе к ночи альфа всё-таки придёт, но и этого не случается. Чонгук плачет перед сном, засыпая в холодной постели на половине Чимина. Тот не приходит даже под утро.***
Чонгук видит Чимина только на похоронах. Фигура Пака выглядит потерянной, и Чону хочется прикоснуться к альфе, подарить через этот простой жест, поддержку. Омега подходит к Чимину, становится рядом и хочет положить руку на его плечо, но тот отдёргивается. И Чонгук не ожидает этого, внутри у него снова душа разрывается. Он никогда не думал, что Чимин когда-то его оттолкнёт. Но сейчас Чимин отдаляется. Они не виделись уже пару дней. И Чонгук думал, что этого времени хватит, чтобы Пак хоть немного пришёл в себя. Чон во всяком случае теперь уже чётко осознавал потерю близкого человека. Но Чимин другой. И смотрит сейчас на Чонгука так колко и с болью, и у Чонгука сердце от этого сжимается. Пак никогда не смотрел на него так. — Почему ты пришёл? — голос Чимина отстранённый. И это очередной удар. Чонгук не надеялся на всплески любви, но и не хотел к себе холода. Чон ненавидит холод. Зима — самое не любимое время года. — Ты не обязан. «Ты не обязан». И Чонгуку хочется кричать от этой фразы. Плакать. Почему Чимин так говорит с ним? Почему он смотрит так на него? Что он такого сделал? В чём вина Чонгука? В том, что именно он был со старшим омегой больше всего в последнее время? — Я не могу тебя оставить вот так. Тем более, твой папа также был важным человеком в моей жизни. Я должен провести его в последний путь. Чимин кивает, на Чонгука голову уже не поворачивает, а у омеги от этого всё внутри болезненно сжимается. Чонгук не привык к такому холоду и отстранённости, хоть он и понимает, что сейчас Чимину тяжело, ему самому сейчас нелегко, он тоже переживает, но в данный момент ему необходима поддержка от Пака. И не только ему, но и их ещё не родившемуся сыну. Гроб закрывают крышкой, а затем погружают в землю, забрасывая цветами. Чонгук видит, как по щекам Чимина текут слёзы, он видит, как тот пытается держаться. Чон и сам плачет. Чонгук вздрагивает, кутается сильнее в меховую накидку. Холодно. Внутри. — Как ребёнок? — отстранённо спрашивает Пак, когда они возвращаются с кладбища. — Он волнуется, толкается часто, — произносит Чонгук. В последние дни малыш редко унимается, и, наверное, всему виной то, что сам Чон чувствует себя потерянным, брошенным. — Ты побольше отдыхай, — в словах Чимина ноль тепла, словно ему и дела нет до Чонгука и их сына. И Чону больно осознавать, что ещё неделю назад Пак возился с ним, постоянно держал под руку и целовал так нежно, говорил каждый день по несколько раз, как любит безмерно сильно, а сейчас альфу словно подменили. Чимин, кажется, перегорел. Выгорел. Стал холодным, как лёд. А Чонгук всё равно пытается до него коснуться, хотя холод для него губительный, ведь вырос Чонгук в тепле. И это касается не только климата, но и семейной атмосферы. — Когда ты вернёшься к нам? — спрашивает Чонгук. И пускай вопрос звучит странно, но именно он сейчас подходит больше всего. Чимин словно ушёл, в последние дни совсем не появлялся в королевских покоях. — Не знаю. Много дел накопилось, — холодно отвечает Пак. И Чонгук сжимает свои ладони в кулаки, пытается сдержаться, чтобы не заплакать прямо перед альфой. — Мы должны жить дальше, — произносит Чонгук, и сам не верит в свои слова. Он и сам чувствует горечь от утраты близкого человека, но только его спасает от полного ухода в себя мысль о том, что сейчас он отвечает не только за своё самочувствие, но и за состояние малыша. — Да, должны, я согласен, — и слова Чимина звучат так легко, а ухмылка на его лице совсем не добрая. — Иди в покои, тебе нужно отдохнуть. — Ты придёшь сегодня? — с надеждой в голосе спрашивает Чонгук. Он скучает по Чимину очень сильно. Ему не хватает альфы рядом. Без Пака Чон чувствует себя совершенно беззащитным, маленьким омегой. — Наверное, нет, — и Чонгук благодарен за эту пусть и колкую, но правду. Пусть лучше так, чем снова ждать всю ночь того, что не случится, не смыкая глаз. Чимин не приходит не только этой ночью, но и в последующие недели. Чонгук не знает, что ему делать. Ему кажется, что его семья рушится прямо на глазах, раскалывается на две части. Чон не раз пытался поговорить с Чимином, но тот всё время чуть ли не выгонял из своего кабинета, говорил, что всё в порядке и у него просто много дел. Но только вот эта отмазка совсем не убеждала Чонгука. Чимин всегда находил на него время, сейчас Пак просто решил огородиться. — Ты мне не доверяешь?! — спрашивает Чонгук в очередной раз, придя в кабинет альфы. — Я пытаюсь поддерживать тебя, пытаюсь быть рядом, а ты отталкиваешь меня постоянно. Я устал уже от этого. — Чонгук, у меня много работы. Ты же понимаешь, что на мне целое государство, — произносит Чимин, поднимая взгляд с документа. — Ты всегда находил на меня время. Признай, что ты просто закрылся, отгородился от всего, но это не выход, Чимин. Такими темпами ты просто погубишь себя, а затем и меня. — Не говори глупостей. — Это не глупости! — восклицает Чонгук. — Ты не хочешь идти дальше. Да, твой папа умер. И я сам переживаю по этому поводу, но, Чимин, у тебя есть ещё я, у нас есть наш не родившийся сын. И ему тоже нужна твоя поддержка и тепло. — Уходи. Чонгуку кажется, что ему послышалось. Чимин не мог сказать эту фразу. Не мог. — Чимин… — Я сказал, уходи. Чимин, который ждал, пока Чонгук созреет для отношений и который всегда ставил интересы и желания омеги выше своих, сейчас выгоняет из своего кабинета. И Чонгук не чувствует обиду, только лишь ещё большую разрастающуюся боль в грудной клетке. А слова поддержки, которые он не единожды пытался произнести вслух, так противно горчат на языке. — Ч… — Пошёл прочь! — кричит Пак. И Чонгук не сдерживается, чувствует, как по щекам начинают течь горячие слёзы. Омеге больно, невыносимо больно, но если Чимин хочет, чтобы Чон ушёл, то тот уйдёт. Теперь Чонгук поставит желания альфы выше своих собственных. Если Пак не хочет его видеть, то омега больше никогда не придёт в этот кабинет. Чон разворачивается, идёт к выходу из кабинета, а в глубине души ждёт, что Чимин его остановит, схватит крепко за руку, прижмёт к стене, как это было тогда в кладовке, и извинится, и всё наладится. Будет, как раньше. Но ничего не происходит. Пак снова утыкается в документы, Чонгук судорожно вздыхает, выходя из помещения, и пытается не захлебнуться в собственных слезах. В эту ночь Чон пытается уловить запах альфы на постельном белье, но только тот совсем уже выветрился. Чонгук снова не спит, потому что чувствует, как ребёнок толкается. Наверное, переживает за своего папу. — Малыш, пожалуйста, успокойся, — произносит Чонгук, всхлипывая. — Я тебя очень сильно люблю. И если твой отец не хочет быть с нами рядом, то ты не должен расстраиваться, ведь у тебя есть я. Чонгук невольно вспоминает, как Чимин всегда клал свою ладонь на живот перед сном, и после этого ребёнок всегда успокаивался, словно чувствовал защиту, излучаемую отцом. Чон начинает в очередной раз плакать. В последние дни он только плачет, потому что слёзы помогают хоть немного выплеснуть свой негатив, ведь поговорить обо всём, что мучает, теперь уже не с кем. Чон крутит на своём пальце кольцо с александритом и думает, что счастья оно совсем не приносит. И выкинуть бы его, чтобы глаза не мозолило, но именно это украшение — единственное, что осталось у него от прежнего Чимина. Ребёнок успокаивается ближе к утру, и Чонгук может спокойно вздремнуть хотя бы ненадолго. Первые дни апреля кажутся для Чонгука холоднее зимних.***
Чимин чувствует себя паршиво. Он думал, что работа поможет ему справиться с горем, но нет. Всё становилось только хуже. Чимин очень сильно скучает по Чонгуку, и он ненавидит себя за то, что выпускает всю свою злость, боль на его милом Гуки. Но Пак не может ничего с собой поделать. Горечь от утраты до сих пор жжёт внутри, не давая контролировать свои эмоции. Чимину стыдно за то, что он выгнал Чонгука, но он не мог по-другому сделать, ведь если бы Чон остался, то Пак не сдержал бы свою нарастающую агрессию, и возможно кроме обидчивых слов, в ход пошло бы и рукоприкладство. Чимин никогда не бил омег, но во время вспышек гнева он плохо себя контролирует, поэтому он перестраховался. Чимину нужно время, чтобы прийти в себя. Ему нужно полное одиночество. Так уже было, когда умер отец. Паку пришлось почти полгода провести в полном отчуждении, принять всю боль, чтобы жить дальше. Но сейчас у Чимина нет такого длинного промежутка времени, потому что у него скоро должен родиться сын. И Пак волнуется из-за состояния Чонгука, потому что в курсе, что тот постоянно плачет (прислуга исправно докладывает), но сейчас он не хочет возвращаться к своему супругу, потому что, если он это сделает, то именно на Чона выльется вся эта грязь, и тогда его маленький Гуки просто не выдержит всего этого. Чимин надеется, что у Чонгука хватит сил, чтобы пережить эту вынужденную разлуку. Каждый человек справляется с трудностями по-своему. Чимин привык переносить все невзгоды в одиночку. Когда у Пака начинается гон, он старается на него не обращать внимания, полностью отдаётся работе. И Чимин рад, что у Чонгука точно не начнётся течка, потому что если бы это произошло, то он просто-напросто оторвался бы на омеге, выместил бы всю злость и боль, натворил бы глупостей. Чимин за это себя не простил бы. Но Пак надеется, что после того, как он полностью восстановится от утраты, Чонгук найдёт в себе силы простить его, потому что Чимин по-другому не мог поступить. У каждого человека свои защитные реакции.***
— Ты совсем мокрый! — смеётся Тэхён, когда Юнги случайно опрокидывает на себя ведро воды. Ручка не выдерживает, отламывается, и всё содержимое выливается на альфу. Вот и полил цветы, называется. — Нужно приказать заменить вёдра, а то они все негодные, — хмуро произносит Юнги. — Ты, как вообще поливаешь, раз уж у них ручки болтаются так? — Не знаю, — Тэхён пожимает плечами, еле сдерживает свою улыбку. Юнги сейчас сквернословил бы во всю, благо что в начале апреля погода выдалась на удивление довольно тёплой для северных краёв. А Тэхён подходит к Юнги, практически вплотную, смотрит так по-доброму тепло, а затем тянется рукой к растрёпанным мокрым волосам альфы, укладывает их ровнее. И Мин отпихнул бы, но только вот не Тэхёна. И когда омега прекращает свои действия, он спускает свою ладонь на лицо Юнги и поддаётся вперёд, легко касается своими губами чужих губ. А затем отстраняется словно ничего и не было. У Мина же от этого действия со стороны Тэхёна снова распускаются в душе цветы. Вообще, омега делает так часто, просто целует, без предупреждения, но каждый раз для Юнги значимый. И Юнги уже хочет сказать, что нужно идти в замок, но Тэхён внезапно прижимается к нему, обнимает крепко. — Я же весь мокрый, — произносит Юнги, но свои руки всё-таки на спину омеги кладёт. Тэхён очень тёплый. — Мне всё равно. Я просто захотел тебя обнять. Тэхён вообще странный. Очень нелогичный и внезапный. И хорошие внезапности со стороны Тэхёна Юнги очень нравятся. — А теперь пошли в замок, а то ты замёрзнешь, — говорит Ким, отстраняясь, и Мин видит, как рука омеги тянется к его ладони, но почему-то внезапно отстраняется. И Юнги улыбается из-за этого, ловит на себе смущающийся взгляд Тэхёна и чувствует, как любовь в его сердце раскрывается ещё больше.***
Намджун чувствует нарастающую тревогу, когда прислуга оповещает его о том, чтобы он немедленно зашёл в кабинет короля Кима. Обычно старший альфа не вызывал его по пустякам, а значит Намджуна ожидает серьёзный разговор, не терпящий промедления. Когда Намджун оказывается у двери в кабинет и коротко стучит, он думает, о чём же сейчас будет говорить с ним король. Ким протяжно выдыхает, пытаясь унять волнение, и это вроде как получается. Намджун слышит разрешение войти, он осторожно открывает дверь и заходит внутрь, сразу же смотрит на сидящего в кресле короля Кима. Тот выглядел спокойно, значит, неприятных разговоров не будет. Во всяком случае, Намджун на это надеялся. — Проходи, садись, — произносит старший альфа. Ким делает уверенные шаги вглубь кабинета. Он скрывает всё своё волнение внутри, ведь он же воин, а воину не позволительно быть слишком чувствительным, он должен всегда быть хладнокровным. Но сейчас Намджун впервые ощущает такое странное чувство волнения. Даже перед битвой он так сильно не волновался. Аура старшего альфы нещадно давит на него, показывает, кто здесь главный и чей титул выше. И возможно, если бы Намджуну не было бы что скрывать, то, наверное, сейчас он был бы спокойным не только внутри, но и снаружи. Ведь, как и Джин, Намджун боится быть раскрытым. И если у Сокджина нет особых доказательств о его неверности, то доказательство альфы сейчас наверняка вытирает пыль на нижнем этаже. Когда Намджун садится в кресло по другую сторону стола от короля, то он произносит: — Зачем Вы меня звали, Ваше Величество? — Просто поговорить по душам, — правитель разминает свои пальцами, щёлкает ими. Намджуну это совершенно не нравится. — О чём? — Я знаю про твою интрижку со слугой, — произносит король. У Намджуна от этих слов внутри всё холодеет, он нервно сглатывает. Ким пытается сохранить своё внешнее спокойствие, но сейчас он чувствует прилипчивый страх. Не за себя. За Субина. — Но ты не бойся, тебе ничего за это не будет. Нередко в наше время короли имеют кого-то, кто их утешает на стороне. Намджун нервно сглатывает. Он не думает, что так просто уйдёт из этого кабинета. Наверняка, сейчас король начнёт расспрашивать о Субине. И Ким этого боится. Но в любом случае, он будет защищать омегу, если это потребуется. Он готов принять весь гнев короля на себя. — Правда мне очень интересно, как в нашем штате слуг оказался омега, но это уже другой вопрос, который никак не относится к теме нашей сегодняшней беседы, — король снова щёлкает пальцами, и Намджун жмурится от столь громкого звука. — Суставы, понимаешь ли, возраст берёт своё. — Может Вам сходить к лекарю? — предлагает Намджун, чтобы хоть как-то разрядить эту гнетущую атмосферу. — Непременно схожу, — правитель государства улыбается, и эта ухмылка вовсе не добрая — зловещая. — Так вот, ты можешь иметь на стороне хоть сто таких омег, как этот прислуга, но только вот, ты должен сделать так, чтобы мой сын забеременел от тебя. — Вы же знаете, что ребёнок родится больным, — напоминает Намджун. — Знаю, — король ухмыляется. И Намджун чувствует внутри разгорающееся отвращение к этому человеку, который стал слишком падок до власти, что даже готов своего родного сына обрести на страдания. По Сокджину видно, что он не хочет больных детей, да и не только видно, омега сам много раз говорил об опасности близкородственного союза. Джин хочет здоровых детей, и Намджун в этом убеждении его поддерживает. — Но ему не обязательно жить. Можно будет потом утопить уродца. Глаза Кима округляются. Зачем тогда всё это нужно? Зачем зачинать ребёнка, если тому всё равно уготована смерть? В чём логичность мысли самого расчётливого короля в истории континента? Намджун не понимает, но он чувствует, что замысел правителя чёрный, страшный, безбожный. — Ты можешь потом так же заставить забеременеть своего возлюбленного, и тогда он родит здорового ребёнка, которого мы подменим. Намджун никогда не думал, что король Ким настолько страшный человек. Он никогда не верил, что именно этот человек довёл своего младшего сына до ручки. Но оказывается слухи не врут. Этот человек готов на всё. Он готов свести с ума и своего старшего сына. Джин точно не перенесёт этот удар. Но только зачем трону наследник совсем не королевской крови? — Но зачем Вам наследник от меня? — спрашивает Намджун. — Я же совсем не знатен. И Вы могли бы просто заставить Сокджина родить ребёнка от кого-то другого. — Знаешь… в большинстве случаев запах омег меняется во время беременности, особенно тогда, когда они носят под сердцем альф. И как понимаешь, Сокджина могут заподозрить в неверности, если от него будет пахнуть другим альфой. — Вы страшный человек. Младшего сына Вы и так довели до ручки, а теперь ещё хотите тоже самое и с Сокджином сделать, он же не переживёт этот удар! — Два сына разменных, кем-то нужно жертвовать, чтобы остаться у власти, — легко произносит король Ким. И Намджун замирает от этих слов, он чувствует, как внутри него разгорается самая настоящая ненависть к этому человеку, он хочет его смерти, потому что такие твари не достойны жизни. — Но у меня есть ещё третий сын. И эта фраза заставляет Намджуна чуть ли не вжаться в спинку стула. Этого не может быть. У короля Кима всегда была репутация однолюба, ведь он даже не женился после смерти своего супруга, хотя мог. Неужели всё это для отвода глаз? И на стороне у короля Кима также есть дети? Хотя теперь Намджун совершенно не уверен в поддельности «ангельской» репутации короля, раз уж тот готов на такие гнусные поступки для сохранения власти. — И этот сын — ты. Намджун нервно сглатывает, впивается пальцами в подлокотники кресла. У него перед глазами всё построенное представление рушится. Это же не может быть правдой. Это всего лишь ложь, чтобы запудрить ему мозги. — Этого не может быть, мой отец — храбрый воин, — а не Вы, падкий, грязный человек, не имеющий в душе ничего святого. Это остаётся неозвученным. — Ну, как говорится: отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал… С этим я согласен. Но именно ты мой первенец, — произносит король. — У меня был роман с твоим папой ещё за несколько лет до моей женитьбы. Ну и результатом этого романа явилась беременность. Тогда я был совсем ещё молод, мне было только восемнадцать, и я совершенно не был готов к детям, да и твой папа был простым гонцом. Мой отец позаботился о том, чтобы это никак не вылилось в свет, и за это я благодарен ему. Твоего папу взял в жёны мой родственник из нижней ветви рода Ким. И они вроде как прожили всю жизнь счастливо, ведь так? Намджун кивает, а сам он чувствует всё большее отвращение. Это получается всю жизнь он жил в неведении. И он никогда бы не подумал, что его отец, который его вырастил, являлся ему не родным, ведь относился он к нему как к настоящему сыну. — Но это не может быть правдой, — Намджун всё равно не верит. — В конце нашего разговора я тебе кое-что покажу, а пока дай мне закончить, — произносит король. — Я следил за тобой всю жизнь. И мне нравилось то, что ты всегда был целеустремлённый. Настоящий Ким. Именно поэтому я и выбрал тебя в супруги своему сыну, — говорит король. — Власть должна остаться в руках истинных Кимов. И Намджуну хочется сказать, что человек, сидящий перед ним, спятил, поехал окончательно от желания власти, но он не может, ведь грубить королю, каким бы он не был, запрещено. — Я уже написал завещание. И мой трон по праву передаётся тебе, — король достаёт из своего стола красивый лист бумаги и протягивает его Намджуну. — Это и есть доказательство в подлинности моих слов. Намджун берёт в руки документ и начинает читать. В нём написано, что это предсмертное откровение почившего короля о том, что у него есть внебрачный сын. В завещании пишется, что король Ким глубоко сожалеет о своём поступке молодости, именно поэтому хочет передать своему сыну трон. И всё написано настолько откровенно, что любой поверит в искренность намерений короля. — Когда я умру, ты станешь королём, — произносит правитель. — Надеюсь, что ты меня не подведешь. — Да, хорошо, — безэмоционально отвечает Намджун. Сейчас он должен сделать вид, что согласен, чтобы потом в будущем восстановить справедливость. И пускай король Ким его отец, это не значит, что Намджун должен быть на его стороне. Хотя у самого альфы сейчас море негодования разливается в душе к этому человеку, полностью потерявшему свою добрую сущность. Король Ким хочет, чтобы он, Намджун, переспал с собственным братом, обрёк того на неудачную беременность, и всё ради сохранения власти. Теперь Намджун полностью уверен в том, что рассказы о вечной любви короля Кима к своему покойному супругу лживы. Ведь если бы это было так на самом деле, то старший альфа любил бы своих сыновей омег, а не заставлял их страдать, ради удовлетворения своих прихотей. Намджун клянётся себе лично, что именно он приложит руку к скорейшей смерти короля Кима, потому что замысел этого ублюдка не должен быть никогда исполнен. — Тогда, ты свободен.***
Тэхён просыпается посреди ночи, чувствуя, как всё его тело горит, а внизу между ног он ощущает неприятную липкость. У Кима началась течка, притом слишком обильная. Тэхён уже надеялся, что его жизнь налаживается, что он наконец-то сможет постепенно принять Юнги, возможно даже полюбить, но его гребаный нерегулярный цикл послал все его старания в одно место. Юнги в замке. Тэхён это чувствует всей своей омежьей сущностью. Тэхён это так явно ощущает, что внизу живота завязывается сладостный ком нестерпимого желания. Ким хочет, чтобы Юнги прикоснулся к нему, позаботился о нём, сделал так хорошо и приятно. Точнее, хочет тело омеги, разум же твердит о том, что это неправильно, что сейчас ещё не время. Тэхён ещё не созрел для полноценной близости, ведь он только привык к объятиям и поцелуям. Но Юнги в замке, и тело ноет, просит, жаждет. Ким не может сопротивляться этому. Совершенно не может. Тэхён поднимается с кровати и идёт в направлении выхода из своих покоев. Он должен найти Юнги. Должен, потому что тело его жаждет касаний, а внутри всё болит. Он никогда не проводил свои течки с альфами, и его организм уже был на исходе терпения. Живот у Тэхёна сильно болел, а это значит, что поможет только сцепка. Если омега проводит несколько течек без альфы, в особенности если у него есть постоянный партнёр, то это грозит немалыми проблемами со здоровьем: адскими болями внизу живота и даже спадом иммунитета. Ким нервно сглатывает, идя по коридору, он хочет развернуться, его разум кричит об этом, но тело помнит о том, как Юнги умеет касаться, и как тот целует. И Тэхён вычеркнул бы это из памяти, да только вот не может. Сейчас у Кима в голове воспоминания о той ночи в замке Пак, когда он отдал всего себя без остатка и получил впервые отголоски такой желанной нежности. И от этих картинок Тэхёну хочется застонать в голос прямо в коридоре замка. И омега рад, что вся прислуга сейчас в своих комнатах, и ему никто по дороге до королевских покоев не встретился, иначе Тэхён умер бы со стыда. Ким неуверенно стучит в дверь и на удивление слышит разрешение. Юнги не спит. Уж лучше бы он спал. Когда Тэхён открывает дверь в покои, то он видит Юнги, стоящего возле окна и смотрящего вдаль. Стоит Киму сделать хотя бы шаг вглубь покоев, как Мин поднимает на него встревоженный взгляд, потому что чувствует запах течного омеги. Да и как его не чувствовать, когда от Тэхёна несёт гребаными вишнями. Ким ненавидит этот запах. — Тэхён… чёрт, — шепчет Юнги, отходя от окна. — У тебя течка. Как? Как я не почувствовал её приближение заранее? Я же должен был, — Мин делает шаг в противоположную от Кима сторону комнаты. Тэхён прикрывает за собой дверь, ограждается от внешнего мира. Запах вишни начинает заполнять полностью помещение. Ким сжимает ноги, чтобы не чувствовать так сильно, как стекает смазка по бёдрам. Сейчас в присутствии альфы он еле сдерживается, чтобы просто не накинуться на него. Но Тэхён должен объясниться, должен сказать, что он не грязный, не потаскушный, а провести течку с Юнги — вынужденная мера. И пусть Тэхён уже наперёд знает, что после этих нескольких дней, он снова закроется от Мина, но сейчас ему просто необходимо внимание того. — Мои течки нерегулярные, их невозможно предсказать, — отвечает Тэхён, упираясь в дверь. Он понимает, зачем пришёл, его тело хочет сделать шаг навстречу к Юнги, но разум до сих пор ещё борется. С одной стороны, Тэхён хочет избавиться от этих страданий, болей и чертового желания, но с другой — он боится быть не так понятым, и уж лучше он будет страдать всю течку, чем его примут за шлюху. — Ты должен уйти, — произносит Юнги, чуть ли не садясь на прикроватную тумбочку и цепляясь за её крышку. — Пожалуйста, Тэхён, я не хочу, чтобы ты потом об этом жалел. И Тэхён ушёл бы, закрыл бы за собой дверь, бежал бы по коридору, а затем заперся бы в своих покоях на все замки и постыдно вставлял бы в себя пальцы, представляя только его — Юнги. Но Тэхён не может, потому что сейчас в животе всё болезненно скручивается с новой силой, и он еле сдерживается, чтобы не упасть и не скорчиться от болей. Тэхёну нужно провести хоть одну течку с альфой для его же здоровья, иначе он просто не перенесёт в одиночку всю эту боль. — Ты… Ты нужен мне, — хнычет Тэхён, отлипая от двери. — Стой, пожалуйста, — Юнги до последнего хочет предотвратить неизбежное. И пускай сейчас в его нос полностью забился запах вишни, и пускай он также желает Тэхёна. Он до сих пор помнит, что сам Ким будучи в адекватном состоянии не хочет всего этого. С того злополучного момента изнасилования, Юнги только лишь мог мечтать о том, что Тэхён когда-то сам захочет его. И сейчас омега просит внимания к себе, но Юнги не желает исполнения своей мечты таким способом. — У меня всё болит внутри, — Тэхён скручивается, хватаясь за живот, и болезненно стонет. — Я не перенесу ещё одну течку без внимания. Особенно, когда ты рядом. — Я уеду, — уверенно произносит Юнги, оставаясь на месте. — Я сейчас же уеду. Я не хочу делать ошибок, я не хочу сделать тебе больно, — и Мин готов и вправду уехать, готов провести очередную течку Кима, а затем его приближающийся гон далеко отсюда. — Ты не сделаешь больно, ты сделаешь приятно, — Тэхён делает ещё один шаг. — Пожалуйста, Юнги. Мин никогда и не помнил, чтобы его кто-то так упрашивал. И он и не помнит случая, когда он кому-то отказывал, потому что всегда видел в сексе способ заглушить боль. Но сейчас он должен отказать, ведь это же его хрупкий Тэхён, с которым нужно быть осторожным, которого нужно бережно целовать, а не брать во время течки. А ещё эта близость не должна быть средством облегчения раненой души. И Юнги должен отказать, но он не может. Потому что не может видеть хнычущего Тэхёна, которому больно. Мин видел не раз за свою жизнь, во что превращаются омеги, которые проводят свои течки без альф. Их здоровье слабеет, и они начинают часто болеть, испытывают физическую боль. Юнги не хочет, чтобы Тэхёна настигло это. Именно поэтому Мин делает шаг навстречу. И Тэхён улыбнулся бы, но вместо этого чуть ли не бросается в объятия альфы и целует. Припадает к губам, случайно стукается от напора зубами. Но Юнги вовремя берёт инициативу на себя, превращает поцелуй в нечто любовное, такое сладостное, трепетное. И Тэхён стонет в поцелуй, впускает в свой рот чужой язык, получает несильный укус за нижнюю губу. Внутри Кима вся его омежья сущность ликует, потому что наконец-то он получает желанную ласку. Юнги кладёт руки на талию, нежно ведёт ими вверх, расслабляя, а затем вниз. Мин чувствует все изгибы тела, которые скрыты под ночной сорочкой, и понимает, что Тэхён за прошедшие полтора года похорошел, поправился до такой степени, чтобы его бёдра красиво округлились и перестали быть тощими. И Юнги хочется сорвать с омеги эту ненужную одежду, возможно, даже испортив ткань в порыве страсти, но вместо этого он аккуратно спускает сорочку вниз, успокаивающе оглаживает руки Тэхёна, чтобы не напугать. Сорочка полностью падает вниз, оголяет прекрасное тело Кима, и тот жмурится, отстраняется от Юнги, а сам пытается ухватиться за спавшую вещь. — Не смотри на меня, — только и шепчет Тэхён. Пускай он и хочет, чтобы Юнги сейчас овладел им, но омега до сих пор считает себя уродливым, потому что усыпан множеством шрамов. А сейчас он полностью голый телом и обнажён душой, ведь в каждом его шраме скрыта вся пережитая и утопленная с помощью лезвий боль. И пусть Юнги уже видел его нагим, но тогда это не было важно, сейчас же всё это словно процесс полного раскрытия не только тела, но и внутреннего мира. — Я хочу тебя видеть, — выдыхает Юнги, а затем берёт Тэхёна за руку, подносит его ладонь к своим губам, а затем целует. Выцеловывает каждый пальчик, заставляя щёки Кима алеть, а самого омегу шумно дышать. Мин поднимает выше, целует запястье, где находится глубокий шрам. Юнги хмурится, потому что помнит, что этот шрам Тэхён получил из-за него. Ведь именно Мин довёл его до попытки самоубийства. Юнги аккуратно проводит кончиком языка вдоль огрубевшей полоски кожи. И Тэхён дрожит от этого движения. Губы Юнги так приятно ощущать на своих изъянах. Юнги чувствует, как запах омеги усиливается, заполняет собой помещение. И Мин сейчас набросился бы на Тэхёна, овладел бы им по-быстрому, но Юнги этого не хочется не только потому, что он желает, чтобы эта близость осталась светлым, приятным воспоминанием в памяти Тэхёна и чтобы тот ни за что потом не жалел о ней, но и потому что сам хочет медленно наслаждаться красивым телом, слышать сладостные протяжные стоны. Юнги помнит, как Тэхён может стонать, потому что такое забыть нельзя. Мин поднимается поцелуями к плечу, а затем целует Тэхёна в шею, засасывает кожу, оставляя багровый след. Ким тихо стонет, хватается за ткань ночной сорочки Юнги и неосознанно так же тянет вниз, оголяя тело альфы. — Я… Я, — Тэхён замирает, смотрит на Юнги, пытаясь не задержать внимания на полувставшем члене. Ким нервно начинает кусать свои губы. — Я понимаю… Всё нормально, — только это произносит Юнги перед тем, как снова поцеловать Тэхёна. И Ким отвечает. И Юнги кажется, что всё это странный сон. Ах если бы он знал, сколько сейчас внутри Тэхёна противоречий, сколько Тэхёну нужно прикладывать усилий, чтобы подавить свой кричащий разум. Ким почти принял Юнги. И если бы у него было ещё немного времени, то окончательно принял. И сейчас, не дойдя до стадии окончательного принятия, он голый целуется с обнажённым альфой, чувствуя, как чужой член упирается в его бедро и желая, чтобы этот самый член оказался в его заднице как можно быстрее. Тэхёну от таких мыслей от самого себя противно, но он пытается их заглушить хотя бы ненадолго. На эту ночь. Юнги обнимает омегу за спину, заставляет сделать шаг назад, чтобы упереться в кровать, а затем он аккуратно кладёт Тэхёна на мягкую постель, нависая сверху. — Ты такой красивый, — шепчет Юнги, отрываясь от Тэхёна. — Я не… — Тэхён хочет возразить, но Мин снова целует. Целует. Целует. И Тэхёна ведёт от этого, потому что Юнги целует нежно, аккуратно прихватывает своими губами его нижнюю губу и посасывает так неторопливо. И Тэхён просто тонет в этой эйфории поцелуя. С Юнги каждый поцелуй прекрасный, запоминающийся. — Пожалуйста, касайся меня, — просит Юнги, хотя нет, умоляет. Ему не хватает прикосновений Тэхёна. И он до сих пор помнит, как при первой их встрече по глупости запретил. — Мне важно чувствовать тебя. Я не хочу, чтобы это был всего лишь сон. И Тэхён касается, неуверенно ведёт ладонью по животу вверх к груди, а затем переходит на спину, оглаживает её и останавливается, когда нащупывает пальцами неровность на коже. Замирает. — Это шрам. Я же рассказывал, что участвовал в войне. Один вражеский солдат меня подстрелил из лука, после этого меня выхаживали несколько недель. И вот остался шрам, — объясняет Юнги, и возможно это совсем не то, о чём нужно говорить в постели. Но почему-то именно этот рассказ заставляет внутри Тэхёна всё замереть. Раньше Ким думал, что Мин Юнги — неуязвимый воин, оказывается, нет. Оказывается, Юнги просто человек. Запутавшийся, как и сам Тэхён. — Будь в следующий раз осторожнее, — не зная зачем, произносит Тэхён. Сейчас мирное время, войн нет и фраза, наверное, звучит слишком глупо. — Буду, ведь у меня теперь есть, ради кого возвращаться домой живым, — шепчет Юнги, потому что считает, что это важно сказать именно сейчас. Тэхён принёс в его жизнь смысл. — Я люблю тебя. Сейчас внутри Тэхёна всё крошится, разбивается. Он знает, что Юнги любит его, но почему-то именно в данный момент признание звучит настолько интимно и правильно. И Киму хочется ответить хоть какой-то взаимностью, произнести приятные слова, но разум снова кричит, что это будет неправильно. И на этот раз Тэхён притягивает к себе Юнги, припадает к губам и пытается целовать более умело. Пусть не словами, но через поцелуй он выражает всю свою глубокую привязанность. Ким чувствует, как Мин улыбается в поцелуй. Самому Юнги сейчас хочется хоть когда-то услышать заветное признание в любви. Но он рад, что сегодня он может хотя бы целовать Тэхёна и ощущать его поцелуи на своих губах. Мин скользит рукой вниз живота и обхватывает ладонью два члена, начинает медленно двигать кистью. И Тэхён сразу же отзывается на это прикосновение, стонет протяжно в губы, прижимает Юнги ближе к себе и целует ещё более лихорадочно, словно пытаясь насытиться. У Тэхёна сейчас внутри разгорается всё большее желание. Ему сейчас хорошо, очень сильно, потому что Юнги делает всё так правильно и так нежно. И Тэхёна ведёт от этой нежности, от этих прикосновений. — Ты такой прекрасный, — повторяет Юнги, целуя в нос прямо в родинку, а затем спускается вниз и снова припадает к шее, лижет место, где ещё еле заметна его метка. И Тэхён дрожит от этого, а быть может от действий Юнги на его члене. Мин думает, что сегодня он обязательно обновит метку, но чуть позже. Движения ладони Юнги по членам становятся более быстрыми, и Тэхёна прошибает от этого не на шутку. С Кимом наверняка никто такого не проделывал. Да и кто проделает, если именно Юнги подарил ему первый интимный опыт. И Мину бы хотелось забрать то плохое воспоминание. Тэхён уже сам взмахивает бёдрами, толкается в руку. И сам Юнги чувствует, как скоро кончит, поэтому убирает ладонь, слыша недовольный вздох, ведь Тэхён наверняка был тоже близок к разрядке. Но ничего. Юнги покажет ещё сегодня для омеги всю свою нежность, которая успела порядком накопиться за этот год. Юнги целует Тэхёна в область ключиц, где видны мелкие шрамы, затем спускается к рукам, выцеловывает абсолютно все изъяны, и в каждом таком прикосновении ощущается тёплое: «я люблю тебя». И Ким это понимает. Потому что Юнги целует не так, как это было в первый их раз. Сейчас Мин целует неторопливо, более нежно. И Тэхёна ведёт от всей этой любви. Тэхёна ведёт от Мин Юнги, потому что тот полностью пропитан любовью к нему. И Тэхён думает за что его такого любить, но видимо есть за что. — Пожалуйста, перевернись, — шепчет Юнги, — и выгнись. И это заставляет Тэхёна выйти из своих фантазий, в которых ему до одури хорошо. Именно эта фраза заставляет Кима вернуться в жестокую реальность, в которой он до сих пор считает себя грязным. Он думал, надеялся, что Юнги воспримет его просьбу правильно, но, видимо, Тэхён останется на всю жизнь шлюхой, раз уж его собираются иметь в этой позе. Ах, как же было хорошо до этого. Но все надежды крошатся в один миг. Неужели фраза: «я люблю тебя» была сказана впустую? Ведь кого любят не имеют в унизительной позе. И Тэхён испуганно смотрит на Юнги, но всё-таки делает, что сказал альфа, становится в коленно-локтевую, выпячивая свой зад, и уже готовится вскрикнуть от боли, когда чувствует, как Мин раскрывает его ягодицы, но… Но вместо боли Тэхён ощущает что-то тёплое, нет даже горячее и влажное возле своего входа. И, чёрт, когда Ким слышит характерное причмокивание, то его тело пробирает дрожью и единственное, что может выдавить из себя это: — Что ты делаешь? — Вылизываю тебя. И от этого ответа у Тэхёна ещё больше вспыхивают щёки, но когда он чувствует, как язык проходит по ложбинке между ягодиц, а затем надавливает совсем рядом с колечком мышц, то Ким протяжно стонет, его прошибает приятной волной по всему телу. Он слишком чувствительный. Ким ощущает, как выделяется очередная порция смазки. — Ты такой мокрый. Я хотел бы вылизать тебя досуха. — Юнги… — стонет Тэхён. Если Мин не прекратит, то он умрёт со стыда. Мина пробирает от такого стона. Тэхён стонет его имя. Так красиво, так правильно. И Юнги всегда был ненавистником громкого секса, в особенности с выстаныванием имён, потому что, во-первых, как звали его партнёров, Мин и не знал даже, а, во-вторых, его раздражали надрывные голоса стонущих под ним. Но Тэхён стонет слишком волшебно, так бархатно. И у альфы от этого аж член дёргается. — Ты вкусный. Тэхён хочет остановить Юнги, потому что стыдно сейчас до жути, но чувствует, как в его вход скользит горячий язык. Ким полностью вжимается в подушку, которая глушит его громкие стоны. Мин так умело раскрывает его языком, лижет, что у Тэхёна все мысли теряются в голове. Чёрт. Тэхён готов кончить, если Мин продолжит делать это. А Юнги не унимается, лижет, толкается, сжимает так идеально упругие ягодицы. — Я…я… — стонет Тэхён. Он уже готов кончить, но только этот оргазм не даст ему никакого облегчения. Ему нужен узел альфы. Тэхён ощущает лёгкие поцелуи-бабочки на бёдрах, ягодицах, которые затем переходят на поясницу, позвоночник, лопатки. Губы Юнги по правде волшебные, потому что его поцелуи по-настоящему расслабляют. Юнги никогда не дарил никому нежность. Он копил её всю свою жизнь, а сейчас выпускает её в полной мере на Тэхёне. — Не прячь своё лицо, — произносит Юнги, когда доходит до шеи, и Тэхён поднимает голову, смотрит прямо ему в глаза. И во взгляде Мина Ким видит только лишь нескончаемую любовь. И Юнги целует снова, переворачивает Тэхёна на спину, нависает. И ощущать поцелуи Мина так сладко. И Киму совершенно не хочется думать о том, где недавно побывали эти губы и какую прекрасную эйфорию они смогли подарить. Юнги тянется рукой к подушке, а затем подкладывает её под спину Тэхёна, а затем разводит бёдра. — Больно быть не должно. Я расслабил все твои мышцы, — шепчет Мин, пристраиваясь возле ягодиц омеги. — Ты точно этого хочешь? — Я хочу, — Тэхён закусывает губу. Он решает ответить сразу, не раздумывая, не давая своему разуму взять над собой. Он отдаётся полностью желанию своего тела и… кажется, сердца. Юнги аккуратно входит, надавливает на колечко мышц головкой члена, слышит, как томно вздыхает Тэхён, а затем плавно толкается внутрь, не встречая никакого сопротивления, потому что Ким течёт слишком сильно. Юнги шумно выдыхает, когда чувствует, как узкие эластичные стенки приятно обволакивают его член. Он так скучал по этому ощущению, столько сдерживался. И он не жалеет, потому что сейчас чувствовать всю теплоту и узость нутра Тэхёна по-настоящему превосходно. И Тэхён тянет к Юнги руки, и Мину кажется, что ему это чудится. Так уже было. И в первый раз он оттолкнул, но сейчас он уже не совершит такую ошибку. Юнги наклоняется, позволяет себя обнять тёплым рукам, а затем толкается в податливое тело ещё раз. Тэхён под ним стонет так красиво, так хрипло. Ким гладит Юнги по спине кончиками своих пальцев, потому что сейчас ему тоже хочется подарить тому хоть немного переполняющей нежности. Ким Тэхён не умеет дарить нежность, но сейчас он пытается изо всех сил. — Я тебя люблю, — шепчет Юнги и смотрит Тэхёну прямо в глаза, которые сейчас так сильно похожи на камень авантюрин и в которых он, кажется, видит все самые красивые звёзды. Юнги заходится на медленный темп, ощущая полностью каждой клеточкой тела всю разницу между занятием сексом и любовью. Все его прошлые разы, которых и не пересчитать, были животными и главной их целью являлось заглушение своей боли. Сегодня же Юнги хочет подарить любовь, дать надежду на возникновение самых крепких взаимных чувств. — Поцелуй меня, — просит Тэхён сквозь стоны. И Юнги не может ему отказать, он целует, сминает губы, ловит каждый вздох омеги. Когда Мин находит нужный угол и попадает по простате, Тэхён окончательно теряется в удовольствии, он просто тонет в нём, обнимает Юнги крепко-крепко и не хочет, чтобы это когда-либо заканчивалось, потому что впервые Тэхёну совершенно не больно. И сейчас он ни о чём не жалеет. Он хочет быть любимым, хочет получать любовь… А ещё хочет дарить. Юнги отрывается от губ Тэхёна, и младшему хочется запротестовать, вернуть всё на место, но через мгновение он чувствует, как в его шею вгрызаются клыки альфы, и он понимает, что всё это правильно. Он только для Мин Юнги. Тэхён чувствует, как его тело заходится в предоргазменной дрожью, а Юнги ускоряет темп, буравит своими толчками простату, а сам любовно зализывает обновлённую метку. Ким кончает, забрызгивает спермой свой живот. А через мгновение он слышит протяжный, хриплый рык и чувствует, как внутри него растёт узел и как его заполняет чужое семя. Тэхён чувствует, как вместо боли внутри приходит нарастающее наслаждение, и он снова стонет, испытывая ещё один оргазм. Ким смотрит на Юнги немного удивлённо. — Ты разве не знал? — О чём? — в недоумении спрашивает Ким. — Во время сцепки оба партнёра получают несколько оргазмов, — Юнги протяжно стонет, и Тэхён видит, как дрожат руки альфы, упирающиеся по обе стороны от его лица. Всё-таки приятный бонус. Юнги заставляет Тэхёна лечь на бок, а сам устраивается рядом. И теперь они нос к носу так рядом, что Тэхёну слышно, как лихорадочно бьётся сердце альфы. И на мгновение Киму кажется, что вот оно счастье: лежать рядом, так непринуждённо и смотреть в тёплые глаза. И сейчас Тэхён отключает полностью свой разум, и пускай после течки он будет угнетать себя, но сейчас он ни о чём не жалеет. Мин легко целует Тэхёна в нос, а затем укрывает их обоих. — Нужно поспать, — шепчет альфа. Ким кивает, кладёт ему на талию руку, утыкается альфе в ключицу и напоследок оставляет короткий, нерешительный поцелуй. Омеге кажется, что Мин сейчас улыбается. И Тэхёна греет мысль о том, что сегодня он впервые будет спать кожа к коже вместе с Юнги.