Крыша

      Две неудачи не сходятся никогда. От этого мир ломается. Трескается над головой, в синеве небес. И открывает вид на что-то, не имеющее ничего. Ни формы, ни звука, ни запаха — ни-че-го.       Чуя это «ничего» хочет послать к чертям, чтобы выдохнуть, наконец, свободно. Но каждый раз, оказываясь на крыше, забывает об этом.       — Эй, привет, — Дазай сегодня весь в синяках, да довольный как мальчишка.       — Откуда это?! — Чуя подлетает к нему, скользя по белому и чуть ли не падает, но его придерживают. — Ты что с собой сделал?!       — Конечно же, ничего! Как ты мог подумать, что я могу сотворить такое со своим лицом? — поправляя повязку на глазу, Дазай отворачивается.       — Ты-то мог, суицидник хренов, — шипит Чуя, запуская руки в карманы. Он сегодня забыл любимые перчатки, руки до дрожи мёрзнут.       — Ну-ну, — разворачивается Дазай, — ты весь продрог, где твои, например, шарф, перчатки, ты ни разу не приходил без них. А в этот раз? Заболеть решил? Ты-то вошка мелкая — малейший ветерок и всё.       — Кто здесь «вошка мелкая»?! Ты... — и он бы много чего бы наговорил, но его прерывает его же громкий чих.       — Вот видишь, а я говорил, — стягивая с себя тонкий шарф, Дазай перекидывает его Чуе за голову, оборачивает шею несколько раз, потом снимает перчатки, берёт Чую за руку, будто джентельмен мадам, и аккуратно натягивает их.       — Что ты делаешь? — утыкаясь носом в шарф, пахнущий резко алкоголем.       — Забочусь о тебе. Не стоит? — упираясь взглядом в небо, перевесившись за ограду на краю, Дазай подпирает рукой щеку.       И тихо смотрит, как там, наверху, звёзды образуют линию, чертовски схожую с той, которая рушит мир. И открывает вид на что-то, не имеющее ничего. Ни формы, ни звука, ни запаха — ни-че-го.       Дазая это «ничего» всё ещё оставляет здесь, латает дыры на его «нутро».       — Эй, может, станцуешь?       — Ещё чего…       Отворачивается Чуя, не находя в кармане плеер. «Черт».