***
Помещение автомойки большое, с низким потолком, но большими окнами. Работник загоняет ауди Минхена в отсек и прикрывает дверь. Они усаживаются на кожаный диван и Донхек скучающе вздыхает, когда вдруг замечает, что в соседнем отсеке ремонтируют мотоцикл. Он опирается локтями на колени и рассматривает железного коня. — Донхек, я пойду оплачу, посиди здесь, — Минхен необязывающим жестом ворошит чужие волосы и уходит. Донхек не отвлекается, продолжая рассматривать сверкающий черный металл. Парень, который натирал мотоцикл до блеска, поднимает глаза на Донхека. Заметив его заинтересованный взгляд, он немного улыбается, а потом зовёт его к себе жестом. Ли неловко оглядывается, и, поднявшись, идёт к незнакомцу. — Ездил когда-то? — спрашивает он. — Нет, но всегда было интересно узнать, как они работают, — немного усмехается Донхек, смотря не на парня, а на мотоцикл. Он был гигантский и красивый, словно олицетворение нечеловеческой силы. — Все очень просто, — парень — смуглый и высокий — принимается вдаваться в подробности машиностроения, пока Донхек слушает вполуха, касаясь пальцами руля. Получив разрешающий взгляд напротив, он осторожно седлает мотоцикл и берется за руль, стараясь ощутить габариты. Было бы интересно услышать урчание двигателя под собой, почувствовать ветер в волосах. — Лучше, если ты будешь держать вот так, — парень перекладывает его руки, заставляя отвлечься. Ли поднимает глаза, видя вернувшегося Минхена, который выглядел не слишком впечатленным. Донхек до ужаса смущается, будто натворил что-то противозаконное, и Минхен сейчас будет его ругать. — Да, спасибо, — глухо отзывается он на впечатляющий рассказ парня и слезает, поправляя штаны на коленях и торопливо шагая к старшему. Тот молчит, снова садясь на диванчик и посматривая на часы. Донхек больше в сторону мотоцикла не смотрит, только на старшего кидает изучающие взгляды, будто пытается разузнать что-то. — Ну что? — вздыхает Минхен, наклоняя голову. — Я голодный, — выпаливает Донхек первое, что приходит в голову, лишь бы сказать что-то.***
Они забирают машину через час и выезжают в город. — Что ты хочешь поесть? — спрашивает Минхен, посматривая в зеркало заднего вида. Донхек задумчиво дуется. Ему не хотелось ничего и хотелось всего одновременно. — Хочу пиццу. С ананасами. — Снова? — Я могу есть ее вечно. — Ладно, — Минхен сворачивает на шоссе, в общий поток машин. Что ж, сегодня они смогут поесть пиццу в ресторане. Через некоторое время Ли паркует машину у одного из высотных зданий. Донхек смотрит на старшего, пока тот сосредоточенно въезжает в карман, устраиваясь между других машин. Старший задумчиво облизывает губы и выкручивает руль, а потом ощутимо расслабляется, когда, наконец, встаёт как надо. Донхек ловит момент, и пока старший ещё не до конца вышел из парковочного транса, тянется к нему и целует в щеку. Минхен поворачивает голову и взгляд у него растерянный. Но Донхек продолжает смотреть, не моргая, прямо в черноту минхеновых глаз. Ли тогда зарывается в волосы на затылке младшего и тянет к себе ближе, чтобы уже не по-детски, а коснуться губ губами, утягивая в мягкий недолгий поцелуй. А у Донхека мурашки по спине и пальцами он невольно сжимает чужое плечо. Но Минхен отстраняется быстро, и, облизнув губы, вытаскивает ключи из зажигания.***
В ресторане довольно много людей, ведь была суббота. Но не было суеты, даже официанты спокойно разносили блюда, улыбаясь посетителям. Донхек и Минхен заняли неприметное место у стены и принялись изучать меню. Точнее младший постоянно оглядывался, будто впитывая в себя ароматную атмосферу итальянского ресторана, который был хоть и большой, но до мурашек уютный и теплый. Здесь пахло песто и свежим тестом, базиликом и болоньезе. Люди вокруг переговаривались, улыбались, смеялись и ели пиццу. Донхек гладит пальцами красивую вилку с узорами на ручке, пока Минхен диктует официанту свой заказ. Надо же… Когда Минхен стал помогать ему, у него совсем пропало желание красть. Оно было уже совсем не из нужды — Донхек сам по себе довольно неприхотливый, но завидовал тем, у кого есть все. Смотрел на богатых детей богатых родителей, у которых были дорогие машины, игрушки. Да, пусть забота была фальшивая, зато в шкафу одни оригиналы. И пусть Донхеку не хватало именно этой подлинной заботы. Он находил утешение в красивых вещах, представляя, что это подарки от того, кто его действительно любит. Но сейчас ему не нужно было это представлять, и когда Минхен мягко окликает его, он выбирает первое, что попадается на глаза — пасту карбонара, зелёный чай, и, конечно же, гавайскую пиццу. Минхен находит в его глазах маленькое, уютное замешательство, и его спокойных и опущенных обычно губ касается улыбка. — О чем задумался? — спрашивает старший, стоит официанту отойти. Донхек неопределенно пожимает плечами — а действительно, о чем он задумался? — Да так, — он немного поджимает губы и откладывает красивый столовый прибор рядом с тарелкой. — Рад, что наконец поем. А то живот урчит уже. Минхен чуть усмехается и откидывается на спинку, словно думая, что сказать. — Кстати… Ты хорошо говоришь по английски, — подмечает Ли. — Работа обязывает, — он пожимает плечами. — Это звучит… Красиво, — он вспоминает, как Минхен свободно изъяснялся. Несмотря на то, что Донхек мало что понимал (тем более там было много профессиональной лексики), парня хотелось слушать и слушать. — Я бы хотел так же. — Я бы мог заниматься с тобой, — пожимает плечами Минхен. — Это открывает довольно много возможностей, м? Донхек часто кивает: — Я был бы тебе очень благодарен, хен. Совсем скоро им приносят ароматные блюда. Донхек с удовольствием чавкает пиццей и запивает все ароматным чаем. — Вкусно? — Минхен приподнимает брови, смотря на младшего, что от жадности уже набил щеки. — Лучше, чем из доставки, — бормочет он, прикрывая рот и принимается жевать, иногда мыча от удовольствия. — Боже, как вкусно. В конце концов, Донхек откидывается на спинку диванчика и гладит набитый живот, вздыхая и облизывая крошки от пиццы с губ. — Ты наелся? — с наигранным сомнением спрашивает Минхен, рассматривая расслабленный вид Донхека и его полуприкрытые глаза, словно он вот-вот уснет. — Не спрашивай, — хмыкает он.***
Они возвращаются домой. Тучи над городом сгущаются, а в комнате остаётся лишь мягкий серый полумрак. Вот-вот пойдет снег — Донхек видит, как кучевые облака сталкиваются друг с другом, а потом крупные хлопья начинают сыпать по воздуху, разлетаясь от ветра и прилипая на окна. — Донхек? — зовёт старший, заставляя перестать рассматривать вид за окном. — Иди сюда. Минхен сидит на диване, а на журнальном столике — какая-то бумага, документ. — Что это? — Ли присаживается рядом. Минхен отдает бумагу ему в руки. Донхек скользит по файлу пальцами и пробегается по строчкам. Это было то самое заявление. Донхек смотрит на Минхена, а в голове судорожно перебирает то, где он мог согрешить в последнее время. — Хён? — немного обеспокоенно зовёт он молчаливого старшего, который спокойно смотрел. — Оно твое. Можешь делать с ним, что хочешь, — он поджимает губы и немного наклоняет голову. — Почему? — Донхек перечитывает первые строчки, видит подпись Минхена и снова поднимает взгляд. — Я больше не вижу в нем нужды, — Ли немного трогает волосы Донхека, поправляя, а у того чувство такое странное, словно это заявление — единственное, что их связывало. Донхек чувствует, как его голос срывается, когда он спрашивает: — Мне теперь стоит уйти? — его глаза немного блестят в размытом сером свете, что отражался от свинцовых облаков. Напряжённое лицо Минхена вдруг приобретает более расслабленный вид, морщинка между бровей разглаживается и он даже цокает языком, не в силах сдержать эмоции. — Что это значит? Минхен едва заметно мешкается, но не от того, что собирается соврать, а от того, что стесняется сказать что-то важное. Что-то, что всегда для него было проблемой. Едва заметной, но ощутимой. — Это значит, что я тебе доверяю, — его голос звучит тихо даже в пустой квартире, и он стоически смотрит Донхеку в глаза, хотя по его лицу видно, что он готов вот-вот разорваться. Донхек откладывает бумагу. Он немного поражен и сконфужен — смотрит на свои руки, на пол, снова в окно, встаёт даже. Что значила эта ответственность для него? А для Минхена? Он продолжает ничего не понимать, но ему хочется утешить Минхена, который растерянно смотрел на реакцию младшего. Донхек тяжело садится на диван обратно и обнимает Минхена за шею, словно теперь он — защита и опека. Словно теперь он никогда не придаст это драгоценное доверие, данное с тяжестью, оторванное от сердца. Это значило для них обоих слишком много, и одновременно ничего не значило вовсе.***
До рождества остаётся всего пару недель, а у Донхека так и не готов подарок для Минхена. Ему очень хотелось приготовить для старшего что-то хорошее и стоящее, что-то, что отражало бы его отношение и заботу. Да, у него оставались какие-то накопления, но ему казалось, что этого было мало. Поэтому, едва в понедельник Минхену стоило уйти на работу, он сразу стал собираться. Нужно было найти подработку. Первое, о чем он вспомнил — автосалон. Он не питал особых надежд, но хотел хотя бы попробовать. Тогда он зашёл в здание, полное дорогих машин, прошел между коридоров, где они ходили с Минхеном, и увидел в одном из отсеков, где мыли и чинили автомобили, того самого парня. Он несмело подошёл ближе, заглядывая к нему. — Привет, — негромко зовёт он, отвлекая парня от протирания капота вишнёвого Порше, такого банально красивого и плавного. — Привет, — парень вытирает руки о полотенце, перекинутое через плечо. — Прости, сегодня не мотоцикл, — он чуть усмехается и чешет затылок. — Да пустяки, я просто… Мне работа нужна, но я не местный. Ты случайно не знаешь, что можно тут найти? Парень немного задумался, опираясь на автомобиль. — Мой напарник уходит в отпуск, нам бы не помешал лишний мойщик… Если не боишься такой работы, то научить могу в два счета. — Не боюсь, — Донхек немного улыбается, чувствуя, как огонек радости загорается внутри. Он протягивает руку парню напротив. — Кстати, я Ли Донхек. — Хуан Сюйси.***
Сюйси обучает Донхека быстро, находит в нем приятного и умелого ученика. Младший же слушает, а потом делает. Первые пару дней ходит хвостом за Сюйси, а потом и сам осваивается — здоровается с менеджером на ресепшене, улыбается клиентам и Сюйси. Минхену он, конечно, ничего не говорит. Не то чтобы хотелось от него скрывать что-то такое, скорее просто удивить дорогим подарком. Оплата была не очень большая, но Донхек умел копить, поэтому все откладывал. А после работы, когда до приезда Минхена ещё оставалось время, прогуливался между рядов торгового центра, чуть нервно косясь на охрану. Вероятно, его не помнили, но сердце невольно билось чаще. Минхен не понимал, почему младший вечно такой уставший. Пусть он и не был агрессивным, а ужин к его приходу всегда был горячий, старшему становилось беспокойно. Они смотрели кино в гостиной, когда Донхек начал дремать прямо во время просмотра. Минхен погладил его по волосам, заставляя приоткрыть глаза. — Пойдем в кровать, — зовёт он. Донхек немного ворочается, сталкиваясь об объятия Минхена, который успокаивает его, заставляя замереть. Он все думает о подарке, что совсем скоро купит и красиво упакует, пока засыпает в руках старшего.***
Их утро пахнет молоком и кукурузными хлопьями без добавок. Юта болтает ногами на стуле, поедая размокший готовый завтрак и немного улыбается Енхо, который сидит напротив. Ночь, несмотря на обстоятельства, была спокойная. Усталый Юта спал беспробудно крепко, а проснулся, когда старший начал шуметь на кухне. Они не говорили. Енхо пару раз спросил о том, как Юта себя чувствует, но больше ничего. Наверное, сейчас это было необязательно — Со было достаточно того, что Накамото кушает с аппетитом и улыбается ему одними глазами, благодарно и верно. — Когда мне нужно будет уйти? — спрашивает младший, как гром среди ясного неба. Они оба ощутимо поникают, словно понимают, что время для них двоих не остановилось и не тянется вечно — оно ограниченно. Енхо нужна лишь секунда для раздумий, будто внутри он для себя давно все решил. — Тебе необязательно уходить. Ты можешь побыть у меня. Завтра новый год, в конце концов… — Со облизывает губы неловко, оставляя пустую тарелку. — Но дядя… — Юта вздыхает, стараясь даже не думать, что будет с ним, когда старший узнает о побеге. — Дядя в эти дни будет занят и вряд ли придаст значение твоему отсутствию, — осторожно говорит Енхо. — Не бойся. Я позабочусь о том, чтобы он тебя не обидел. А пока давай приготовимся к самому весёлому новому году на свете? — улыбаясь, предлагает Со. Возможно, с Ютой стоило и обходиться так по-ребячески, идти на компромиссы, оберегать и обеспечивать ему безопасность. Но он был совсем не глупый, напротив — тонко чувствовал чужое настроение и обстановку вокруг, был проницательным и любил слушать. Он кивает на слова старшего: — Я помою посуду? — Если хочешь.***
К полудню они едут в торговый центр — повсюду эта атмосфера: мишура, напоминающая мягкие еловые иголки, яркие гирлянды, искусственные ёлки и игрушки повсюду. И неважно, что в их стране Рождество и Новый год не празднуют слишком пышно за разнообразием разных конфессий и культурных взглядов, именно в этом году Енхо хотелось отметить новый год, как начало чего-то нового. Тем более, Юта был с ним рядом, а для него хотелось постараться и сделать этот праздник настоящим, чудесным, наполненным волшебством. Пока они бродили между рядов праздничных скидок и разных тематических товаров, выбирая что-то милое, Юта держал Енхо под руку, немного боясь потеряться в толпе. Старший был выше, теплее и взрослее не только цифрами в паспорте — Юте он напоминал тех самых взрослых, которые в детстве казались исключительными богами, у них было бесконечное количество денег и влияния. Насчёт Со он думал чуть более приземленно, но основная суть от этого не слишком менялась. Ему хотелось доверять, полагаться на него, как на старшего брата. И эта мысль сейчас казалась самой важной в его голове. Юте повезло, что Такао, пусть и был тираном, но не был достаточно жестоким (или умным) чтобы ограничить парню пользование своей картой, на которой были деньги. Он почти никогда не тратил их, потому что старший все покупал сам, но сейчас, в канун нового года, ему хочется выбрать для Енхо что-то особенное. Это было немного проблематично, учитывая, что отходить от него ни на шаг не хотелось. Но, кажется, Енхо тоже не был слишком глупым: — Слушай, если тебе нужно купить что-то для себя, я могу подождать снаружи магазина. Это не трудно, — обещает ему старший, пока они стоят возле скамеек, которые обычно стояли возле магазинов. Юта кивает, оглядываясь по сторонам. — Только не уходи, — просит он, оставляя Енхо пакеты с игрушками и едой. — У тебя есть деньги? — Юта уходит, ограничившись кивком, а Енхо усаживается на скамейку и принимается его ждать. Через некоторое время он начинает жалеть о своем решении — а вдруг Юта потеряется, вдруг что-то случится, вдруг его увидят люди Такао? Но через некоторое время он успокаивается, когда видит знакомый силуэт с двумя пакетами всякого. — Все в порядке? — первым делом интересуется он, поднимаясь. — В полном, — Юта немного улыбается, и, кажется, чувствует себя лучше. — Хочешь перекусить? — Со кивает на фудкорт в конце павильона, где были десятки столиков и рассеянны люди. Юта кивает, потому что после активного шоппинга его желудок заурчал от голода. Они сидят за столиком у большого окна с видом на дорогу. Юта ел картошку фри, макая иногда в сырный соус, и смотрел наружу. День был спокойный, даже порой выглядывало солнце. Енхо, пока ел, смотрел на Юту и размышлял, о чем тот сейчас думает. Его мысли было очень трудно угадать — за сотнями действительно искренних улыбок скрывалась боль, непроработанная и тяжёлая, что копилась на чужой душе годами. Енхо отчаянно хотелось с ней что-то сделать, задушить на корню, прервать, обрубить. Но другая его часть подсказывала, что все так просто не делается. Что нужно много времени, много заботы и тепла, чтобы появились признаки восстановления, чтобы младший вернулся к жизни без страха и боли. — Ну, домой? — спрашивает Со, вытерев рот салфеткой. Юта кивает, отвлекаясь от своих мыслей.***
Через пару часов неприметная квартира трудяги Енхо превращается в дом главного героя рождественского фильма, а точнее одного из миллиардов, что крутили по телику в такое время. Ёлка удачно устроилась на пушистом ковре в гостиной — с лёгкой руки Юты она уже струилась от игрушек и гирлянды, что погружала полутемную комнату в цвета разных огоньков. На кухне висели бумажные звёздочки и фонарики, а на двери в спальне — пышный венок. Енхо обычно сам никогда так не заморачивался — на небольших праздничных выходных не прекращал работать даже из дома. Но сейчас все было иначе — его мозг словно готовился к отдыху, от того он был таким расслабленным и спокойным. Они уже уложили подарки под ёлку, пусть и открывать их стоило только послезавтра утром. Закончив с убранством квартиры, они принялись за уборку, чтобы завтра только доделать, а все остальное время отдыхать за тематическими комедиями и ничегонеделанием.***
На следующий день, 31 декабря, они просыпаются ближе к обеду, потому что почти всю ночь смотрели «Один дома» и его продолжение. Солнце за окном словно и не угасало — падало в квартиру желтыми параллелограммами, согревая паркет и плитку в кухне. — Хочешь прогуляться? — спрашивает Енхо, заглядывая к проснувшемуся Юте в комнату. Тот щурится от солнца и пуще лохматит свои и так растрёпанные волосы. Он кивает, выпутываясь из одеяла. На улице свежо и морозно так, что хочется нос спрятать под шарфом. Щеки стремительно краснеют, а моргать приходится часто — снег ярко сверкает. На улице оживленный народ, бегущий по своим делам, успевающий к закрытию магазинов и к родственникам, семьям, любимым. И Юта с Енхо, неторопливо прогуливающиеся по улице. — Хен, а ты всегда жил один? — спрашивает Юта. Вопрос странный и какой-то безнадёжный, но старший только плечами жмёт. — Конечно, когда-то я жил с родителями. Но когда поступил в университет, то сразу перебрался в свою квартиру. Сепарация, все дела. С ними мне было душно. — А сейчас? — Накамото останавливается, немного щурясь от солнца. — Тебе разве совсем не одиноко? — У меня нет времени грустить, — задумчиво говорит он, когда они продолжают идти. — Но иногда как-то накрывает. Но потом находятся более важные дела или я зову Джехена на кофе, и все налаживается. — Но у Джехена наверняка тоже есть своя жизнь? — Юта… У всех есть своя жизнь. И я из-за этого не страдаю. А сейчас у меня есть ты, — он опускает руку и берет ладонь Юты. — С тобой мне не одиноко. Юта отводит взгляд, окидывая им улицу. Вскоре они добредают до сквера недалеко от дома. Черные стволы деревьев утопают в чистом снегу, тротуар блестит там, где на него падает солнце. Енхо о чем-то рассказывает, касается своего детства, такого далёкого и теплого, где молоко с медом по вечерам, с какой-то книжкой, которая ему не по годам. Погрузившись в воспоминания, он совсем не замечает, как Юта отстаёт, а когда оборачивается — лицо обжигает холодом. Енхо вытирает лицо от снега, когда Юта уже у него за спиной — следующий снежок метко попадает между лопаток. — Эй! — Енхо торопливо комкает шарик из ближайшего сугроба и бросает, попадая Юте в плечо. Тот смеётся, но сдаваться не собирается — совсем скоро к джинсам Енхо прилипают колкие комки снега. Тогда Со бросается бежать, а Юта от него. Их погоня продолжается до тех пор, пока Накамото не наворачивается посреди дороги на дорожке натёртого льда. — Юта! — Енхо пугается, но смех сдержать не может. Он присаживается рядом с Накамото, помогая ему подняться. — Не сильно ушибся? — он посмеивается, пока младший отряхивается от снега. — Нет, хватит смеяться! — Юта цокает языком и дует губы. Енхо смотрит на его лицо: красный нос и щеки, и глаза счастливые, пусть и пытается состроить обиду. И сам улыбается. И мороз вокруг кажется теплым маревом июльского вечера, когда они сталкиваются взглядами. — Хочешь погреться и выпить кофе? — предлагает Енхо. Юта кивает. В маленьком кафе тепло и уютно. Они стаскивают с уставших плеч куртки, усаживаясь за столик в самом уголке. Енхо приносит дымящийся кофе и пару чизкейков — после активных игр желудок отзывался голодом. — Вкусно, — улыбается Юта, облизывая губы от сливочного сыра в малиновом топпинге. Енхо кивает, делая пару глотков обжигающего кофе, а сам смотрит, как в воздухе парят пылинки. В воздухе запах корицы и кофе, а ещё чего-то очень сладкого и знакомого, будто из детства. Енхо долго смотрит на Юту, на то, как он с аппетитом кушает сладость и морщится от горячего кофе. Со поднимает глаза, затем опускает, а затем снова. — У тебя здесь… — он тянется пальцами к его лицу. Юта поднимает голову и тянется через стол. Время словно схлопывается, превращаясь в одну из парящих пылинок, стоит им коснуться друг друга губами. Юте, пусть и стоять так не очень удобно, одной рукой он опирается о стол, а вторую укладывает на шею Енхо, который, не растерявшись, поцелуй принимает. Они отрываются друг от друга спустя бесконечность и снова садятся напротив. Оба смущённо прячут глаза, а воздух становится густой и вязкий. Юта доедает свой чизкейк, а потом они выходят на улицу, где светло и морозно. Контраст ударяет по лёгким, по лицу, по душе, в конце концов, в которой температура у обоих поднялась выше нуля по Цельсию. Они возвращаются домой, где тихо и тепло, разматывая шарфы. До полуночи остаётся не очень много времени, когда они заканчивают приготовление еды. Стол накрыт скромно, зато вкусностей и закусок много. На фоне телевизор гудит смехом и улыбками. Енхо разливает вино, и они сидят за столом, разговаривая. Обстановка между ними пусть и нагрелась, молчание стало чуть более интимным, но все не стало в момент неловко, до пылающих ушей. И что-то хрупкое, что они выстраивали на протяжении долгого времени, путем касаний, взглядов и разговоров, не раскололось от какого-то поцелуя посреди кафе. В воздухе уже парит запах нагретого глинтвейна. Он гладит лёгкие изнутри, от него щекочет нос и хочется улыбаться. Они перекусывают, а потом перебираются в гостиную с кружками того самого глинтвейна — от него ещё идёт пар. Часы бьют полночь — и только тогда все болезненно раскалывается. На черном бархате неба — то ли снег, то ли звёзды. — С новым годом, — тихое пожелание, словно в пустоту. Но пустота эта отзывается улыбкой, ставит кружку на столик, а потом тянется руками, окутывая шею и прижимаясь ближе. Енхо тоже свою кружку ставит подальше и обнимает Юту за талию, носом утыкается в сгиб плеча, где собралась складками футболка. Он прикрывает глаза, когда запах пряностей мешается с запахом Юты. Его привычные образы меняют смысл, каждая из задуманных вселенных крошится, как песочное печенье с имбирём. Но, наверное, так и должно быть? Ведь с новым годом — все новое.