«…Вода, поступающая в ушную трубку, вызывает движение поршня, вызывая частичное кровотечение, охватывающее три полукруглых канала, а неисправность канала триады вызвана плохой острой циркуляцией. Когда функция такого типа повреждена, вы теряете чувство равновесия, и невозможно отличить стороны: сверху, снизу, слева или справа. Чем больше вы хотите вдохнуть, тем больше воды попадает в трахею, вызывая паралич горла, и, наконец, дыхание останавливается, вы теряете сознание и опускаетесь на дно…» «…Прежде чем потерять сознание, сначала сделайте выдох в воде, затем всосите в легкие воду, перестаньте дышать и умрите. От кашля до потери сознания — от одной до трех минут, для пресной воды — от четырех до пяти минут, для морской воды — от восьми до двенадцати минут, а сердце останавливается на двадцать минут-полчаса…» Полное руководство по самоубийству
У каждого человека, в один момент, появляется интересная мысль: «А правильно ли я поступил?» Мысль появляется, крутится в голове, вызывает неприятные ощущения в теле и горечь на кончике языка. Хочется скривится от тревожно бьющегося сердца и презрительно фыркнуть, но, вероятно, все мы в душе мазохисты, потому что мысль появляется, и человек хватается за нее, как за соломинку, начиная размышлять. Размышляет долго, со вкусом крутя эту мысль в разных ракурсах. И нужно бы ее забыть, спрятать в глубину разума, но забывать человек не хочет, упорно терзая себя сомнениями… Темная комната вызывает чувство отторжения и отвращения, хочется включить в квартире свет и кричать, чтобы прервать эту ненормальную тишину. Руки тянутся к галстуку, который сдавил шею, словно удавка. — Ненавижу эту жизнь! Тихий шепот растворяется в полупустой темной квартире, где единственным источником света является лишь окно, освещающее большой подоконник, на котором Дадзай сейчас и сидит. Звон бутылок даже не раздражает, создавая своеобразную мелодию — он бы с удовольствием кинул несколько бутылок в стену, проведя рукой по стеклам и наблюдая за алыми каплями, однако в комнате так же слышится тихое сопение тигра — Ацуши спокойно спит на футоне Осаму, пока тот предается ночным размышлениям — хоть кому-то из них двоих хорошо, хотя это безусловно и спорный вопрос. — Хочу умереть… Умере~ть… На губах расцветает улыбка. Часы показывают полночь, а сна ни в одном глазу — оно и неудивительно, Осаму привык засыпать к рассвету, добирая нужное организму на работе. Ночь же была его личным кошмаром. Взгляд зацепился за бинты на запястьях — привычная картина. Зачем он предложил двойное самоубийство Ацуши? Ему не хочется поднимать эту тему, однако ответ на это вопрос прост — он эгоист. А еще собственник. Забавная комбинация. Если посмотреть в его прошлое, очень хорошо можно понять, что Дадзай не тот человек, который будет отталкивать от себя «свет», опасаясь погрузить того в пучину тьмы — наоборот, он захочет завлечь Ацуши, чтобы тот был его светляком. Когда-то единственный друг Дадзая, перед смертью сказал ему некоторые слова, несомненно слишком важные для Осаму — он очень хорошо их помнит: «…Убивай или спасай людей — ничего выше твоих ожиданий не появится. Ничто в этом мире не может заполнить дыру в твоей душе. Ты будешь блуждать во тьме вечность… Лучше будь на стороне, которая спасает людей. Если обе стороны равноценны, стань лучше хорошим человеком, спасай слабых и защищай сирот. Ни зло, ни справедливость не значат для тебя многого, я знаю… но это бы сделало тебя хоть немного лучше…» Да, Дадзай действительно будет блуждать во тьме вечность, но что ему мешает разгонять эту тьму светом души тигра, который будет с ним бок о бок? Только для начала следует привязать к себе Ацуши. Возможно он и ублюдок, как твердит Куникида, возможно монстр и убийца — все возможно, он прекрасно это понимает и живет с этим знанием, хотя так охота умереть… Дадзай сидит на подоконнике сгорбившись, держа в руках бутылку. Когда Ацуши очнется — наверняка будет недоволен, ведь Осаму не резал артерии тигра. Просто перерезал вены — от такого умереть могут только 5% людей, а Накаджима — эспер, причем весьма сильный, так что это было бессмысленно. То есть вся эта игра была с самого начала бессмысленна — однако это входило в его план: «Дать Ацуши распробовать вкус смерти, а потом не дать дойти до конца.» Когда-то Дадзай самолично начинал с этих малых шагов. Другое дело, Ацуши Накаджима — весьма нелогичный и логичный одновременно. Сложно понять, что он сделает в один момент, и весьма легко, что сделает в другой. Возможно чем-то он напоминал Чую, слишком отдаленно, совсем каплю, но эта капля безусловно притягивала. Все таки Осаму самолично столкнул лбом Акутагаву и Накаджиму — из них получился бы весьма неплохой новый «Двойной Черный»… Кстати о «Двойном Черном»… Глухо звякает бутылка из полупрозрачного черно-синего стекла. Все же, виски свою цену вполне компенсировал, хотя и были определенно недостатки — послевкусие очень уж короткое. Было бы неплохо коротышке предложить — забавный каламбур: «Двойной Черный» пьет «Двойной Черный». Дадзай прищуривается, услышав сбившееся дыхание парня — тигр проснулся.* * *
Плохая самооценка и нелюбовь к себе — весьма логичная и закономерная проблема, после того, что Накаджима пережил, живя в приюте и искренне боясь свою способность, даже не зная, что он — эспер со способностью «Зверь лунного света», позволяющей превратится в тигра. Однако, Ацуши всегда отличался любовью к жизни — у него никогда не мелькало мысли, чтобы сдаться посредством смерти. Однако нельзя не отметить, что такой способ самоубивания оказался, хм, забавным? — Вы меня обманули! — Ацуши даже не поворачивал голову, прекрасно зная, где детектив находится сейчас. — Хм? — Вы артерии не резали. — Неужто анатомию знаешь? — голос Дадзая был таким невинным и удивленным, что хотелось в него что-нибудь кинуть, желательно что по-сильнее, дабы исполнить мечту этого ходячего недорозумения. — Дадзай-сан! — от возмущения Ацуши подпрыгнул на кровати. — А что такого я сказал? — детектив и правда оказался на подоконнике, с некоторой грустью поглядывая на пустую бутылку. Глаза детектива чуть сощурились, а потом его лицо одухотворенно засветилось, словно он осознал, какой же он прекрасный и совершенный Бог. Спрыгнув с подоконника, Дадзай поскакал к шкафу для футона, стремительно ныряя в темную нишу. — Нашел! — радостный крик потонул в стремительном «Ой» и звоне бутылок. Осознав, с чего это семпай запрыгал молодой козой, Ацуши лишь закатил глаза — этот человек — неисправим! — А-цу-ши~, — зазывно брякнул алкоголь, а улыбка Дадзая стала шире. — Нет! — Да! — в глазах детектива блестят звезды… — Не-е-е-ет! — А потом мы пойдем топиться! — в данный момент, Ацуши, увы, хотелось утопить лишь семпая, чтоб не светил своим счастьем повсюду. Как же Накаджима теперь понимал Куникиду, в отличии от Дадзая, у тигра болела голова и ныли запястья — отвратные ощущения. Однако, он с удивлением понял, что из-за радостного Осаму, у него начало подниматься настроение, и бросив: «Почему бы и нет?», Ацуши смущенно улыбнулся. То, что запрещено, всегда привлекает. — Тогда начнем! — отпихнув новые пустые бутылки, Дадзай вытащил пять новых, — надо бы закупку новую сделать, — грустно вздохнул детектив, — Это же работать надо. Ацуши хихикнул. Ну да, работа — это такой страшный зверь, хотя вероятнее, Дадзаю просто не разрешают разойтись во всю ширь, не давая повеселиться и ограничивая его стремления причинить добро ближнему своему, карающим пинком Куникиды-сан. — Неплохо бы здесь и прибраться потом, — заметил Ацуши, подозревая, что Дадзаю будет просто лень это делать. Откупорив бутылку виски, Осаму сунул ее Накаджиме, берясь за вторую. — Забудем этот бренным мир, а потом найдем безболезненный и бесплатный способ умереть, — Ацуши тяжело вздохнул, — За самоубийство! Алкоголь обжог горло и Ацуши недовольно фыркнул. Они сидели на футоне, прижавшись спиной к спине, и просто пили, забыв, что утром надо будет на работу, а Куникида будет знатно орать, учуяв от них запах. Сейчас им было плевать, сейчас было ясно одно — эта ночь будет долгой… … В жизни у каждого человека бывают разные повороты. У Ацуши эти повороты вообще похожи на обрыв со скалы, где выжить вообще почти нереально, однако — он сейчас жив, ему восемнадцать, у него есть любимая работа, телефон, квартира, еда и друзья. Ну, еще плюсом можно посчитать, что он выпил алкоголь до своего совершеннолетия. Можно ли сказать, что он счастлив? Вполне! — А-цу-ши~ — А? — Накаджима моргнул, отвлекаясь от философских мыслей, а потом встретился с хитрым взглядом карих глаз. Настроение было боевым, а звон бутылок разжигал азарт. — А я тебе нравлюсь? — вдруг спросил Дадзая, прикладываясь к бутылке. — Мм? — Ацуши моргнул, пытаясь осознать странный вопрос. Потом выпил еще виски, а потом отрывисто кивнул. — Нравитесь! Посмотрев в темное окно, Ацуши лениво подумал, что было бы лучше, если бы оба по утру забыли об этом разговоре. — Как насчет того, чтобы сходить на речку и утопиться? — Согласен. Вероятно, когда Ацуши протрезвеет, он поймет, что этот поворот гораздо хуже обрыва, вероятно… Ну, а пока он идет на речку. И не просто на речку. А на речку — в апреле! Правда такая, несомненно дельная мысль, о времени года, в голове эсперов даже не промелькивала. До Oh-oka они добирались долго. Ночь была довольно прохладной, но плюсом было то, что улицы были хорошо освещены, а потому в столбы они не врезались, держась друг за друга. Последняя бутылка стремительно опустела и полетела куда-то в темноту — послышался звон осколков, Дадзай хихикнул. — Когда-то я так полз до дома на пару с коротышкой, — довольно сообщил Дадзай. — Правда он, сволочь, всегда лучше держался! Когда до реки оставалось рукой подать, в голове Ацуши засел червячок сомнения — над рекой цвела сакура. Хорошо так цвела. — Вау! Будет двойное самоубийство влюбленных! — пьяный Дадзай резко обрел координацию и начал мелькать перед глазами Ацуши, из-за чего у последнего закружилась голова. — Мы не влюбленные, — сообщил Накаджима гетеросексуальному детективу, — И я не девушка, — попытавшись вернуть на землю замечтавшегося семпая, Ацуши потерпел поражение в неравной битве — тело повело и тигра потянуло на детектива, который как раз стоял перед ним. — Ацу жесто~кий, — прошептал на ухо тигру Дадзай и Ацуши вспыхнул. Было немного неудобно, Дадзай все же был немного выше его… Да еще и вел себя он странно. — Ты сказал, что я тебе нравлюсь, неужели соврал? — слушая лукавые нотки в пьяном голосе, Ацуши проклинал свою честность… А ведь это уже было… Он совершенно недавно, буквально днем, точно так же ругал себя последними словами, когда сказал «Не отступлю». — Не соврал, — кивнул Ацуши. Странно, но ни стыда, ни смущения уже не было. — Тогда докажи мне, — они стояли на мосту, а внизу была река… Одно неверное движение и они полетят в черную воду. — Поцелуй меня. Странный Дадзай. Странная просьба. Странная ситуация. Но, Ацуши было все равно. Дернув Дадзая за его галстук, заставив того склонить голову, тот коснулся своими губами его губ. Чужие губы были теплые и немного горчили от алкоголя. Для Ацуши этот поцелуй был первым, если не считать того недоразумения в ванной. Ощущения честно говоря странные. И Накаджима даже не успел понять, как поцелуй сделался углубленнее, жарче — это насколько его ошеломило, что он даже забыл, что нужно дышать. Ацуши прервал поцелуй первым. Голова немного кружилась, щеки лихорадочно горели и хотелось провалиться сквозь чертов мост от стыда. Дадзай фыркнул, а потом рассмеялся. Этот смех был таким искренним, что Ацуши недоуменно моргнул. Обняв тигра посильнее, детектив закрыл глаз и сделал шаг назад. Глаза же Накаджимы расширись, когда он понял, что они уже в воздухе. Миг падения был короток, он еле успел задержать дыхание, когда черная вода накрыла с головой. Странно, но Ацуши не было страшно. Он не чувствовал, чтобы его сердце сильно билось, он лишь ощущал тепло рук Дадзая. Кажется это и называлось «чувство доверия». Тяжелая одежда тянула ко дну, но ему нравилось это чувство. Вода была эластичной и мягкой, словно вторая кожа. Вода была… мокрой. Но она оседала на коже, создавая этакую пленку — именно так казалось Ацуши. Несмотря на закрытые глаза, он очень хорошо видел темноту воды и черные силуэты камней. В ушах стоял шорох маленьких камешков — вода двигала их, создавая некий шум. Дадзая он тоже «видел», но скорее как некое пятно. Странно, но ему даже дышать не хотелось. Просто хотелось растворится в воде полностью, обвить всем телом какой-нибудь камень и уснуть, не просыпаясь. Поистине восхитительное чувство единения с водой. Однако, его потянули наверх, наружу… И только сейчас Ацуши понял, что ему не хватает воздуха. Они вынырнули на поверхность с Дадзаем вместе. Чувствовалась какая-то слабость. Сильно пахло цветами. Перевернувшись на спину, Ацуши просто смотрел в небо. В темное, звездное небо. Фонари, стоящие на берегу, освещали цветущую сакуру, изящные деревья смотрелись величаво, а розовые лепестки медленно опускались на воду. Честно говоря, Ацуши чувствовал восторг: восторг от такой прекрасной картины, восторг от осознания, что он жив, восторг от всех чувств, переполнявших его. Кажется, Дадзай тоже это чувствовал, потому что его глаза блестели от слез, однако Ацуши не видел этого — он смотрел лишь в звездное небо и на медленно опадавшие розовые лепестки. Ацуши даже не понял, в какой момент небо начало стремительно светлеть, окрашиваясь в ало-оранжевые цвета. Вероятно он заснул, но время и вправду быстро пролетело. Из воды он вышел именно на том, месте, где они с Дадзаем в первый раз встретились. Осаму был без сознания. И сейчас, хотелось хихикать от этой картины, потому как слишком все было знакомо. Становилось светлее. Ацуши бросил недовольный взгляд на воду. Было жутко холодно — в конце концов, вода хоть и была черной, но на Черное море походила мало, да и время года все же — середина весны, вот вообще не лето. Одежда неприятно липла к телу. Послышался вздох и Дадзай открыл глаза. — Я не умер? — Мы оба живы, Дадзай-сан. И, хм, знаете, мне это очень даже нравится. — Знаешь, мне тоже, — Осаму сел и посмотрел куда-то вдаль. — Я впервые рад, что жив. По-настоящему рад. — Как насчет кофе? — Ацуши посмотрел на улыбающегося Дадзая. — Не откажусь… Небо стремительно светлело, фонари потихоньку гасли, а они шли домой. Вероятно, они и правда были рады, что выжили…