***
Тириг, которому сновавшая туда-сюда с лекарствами да тряпками служанка уже шепнула про ребенка, готов был принять безутешную Мальгу в свои объятия, но она только насупилась и села нарочито ровно и прямо в плюшевое кресло. Впрочем, затем снова согнулась и приложила ладонь ко рту, будто сдерживая рвотный позыв. Тириг, позвав вторую служанку, попросил принести им таз. Он осторожно поглаживал кончиками пальцев колени Мальги, подавшись вперед и пытаясь заглянуть ей в глаза. — Все в порядке? — спросил он, зная, что не в порядке. Мальга коротко кивнула и с благодарностью схватилась за таз, едва не вырвав его из рук служанки. Чтобы не смущать ее, Тириг отошел за кувшином с водой и бокалами. — Когда повитуха закончит, я попрошу ее осмотреть и тебя тоже, — сказал он и приложил ладонь ко лбу Мальги. Так делала мать, когда он заболевал, и он по привычке продолжал за ней, хотя даже не мог определить, горячая ли кожа у жены. — Я просто переела пирожных у Верховного, — нехотя призналась Мальга. — И по дороге укачало… а сейчас я очень хочу спать. — Я приготовила вам гостевые комнаты, Ваша Светлость, — пискнула служанка. Тириг отпустил ее. — Мышка Мальга, — сочувственно сказал он и прижался щекой к коленям жены, а та не стала препятствовать. Ее колотила мелкая дрожь, и временами она склонялась то над бокалом с водой, то над тазом, пока не почувствовала себя такой же обессиленной, какой должна была сейчас себя чувствовать Брига. Этого сравнения Мальга на мгновение устыдилась, но воспоминание о грубости Кальва всплыло перед внутренним взором. Она протянула руку и зарылась пальцами в мягкие отросшие волосы Тирига, спускавшиеся до лопаток. — Все равно повитуха ничем мне не поможет. Она немного не по той части, которая меня мучает, — тихо рассмеялась Мальга. Когда тошнота и злость на брата отступили, она ощутила необыкновенную нежность к мужу, сидящему перед ней на коленях. Он заслужил немного ее смеха. А Тириг, услышав его, понял, что Мальге стало легче, и поднял на нее глаза. Но девушка все равно зашла к ним — проскользнула невидимой тенью, и Мальге поначалу показалось, что она уже заснула и видит сны, в которых их мирраморский дом заполняют призраки прошлого. Ничуть не стесняясь Тирига, как при родах не стеснялась Кальва, она выслушала его жалобы на здоровье жены. Прощупала ее пульс, осмотрела грудь, осторожно надавила пальцами на шею. Мальга содрогнулась от приступа тошноты. — Что вы делаете? Ее же снова вырвет! — воскликнул Тириг. — Прощупываю железу, расположенную под гортанью, — спокойно ответила повитуха. — Она немного увеличена. — Это значит… что-то серьезное? — растерянно спросил Тириг, но повитуха мотнула головой. — Когда в последний раз у вас были лунные дни? — Я… я не помню… мы записывали их все, но книжечка осталась дома… причем здесь это? Повитуха посмотрела на Тирига, затем перевела взгляд на Мальгу. В эту ночь одно дитя, так и не увидевшее своей матери, уступило дорогу другому в неожиданно стихшем доме. — Он прогнал меня. Меня — свою сестру, подругу, близкого человека!.. — сказала Мальга на рассвете, когда Тириг бережно держал ее в объятиях и убаюкивал, как ребенка. Повитуха заварила ей успокаивающий травяной чай, от которого тошнота постепенно прошла, и оставила свои указания на следующие месяцы. Они устроились спать, но после слов повитухи сон не шел, уступив место и новым тревогам, и новому радостному предвкушению. Временами Мальга начинала дремать, но неожиданно всплывавшая мысль о каких-то мелочах вроде того, в каком цвете ей обставлять детскую, пробуждала ото сна, и Тириг пообещал обнимать ее до тех пор, пока она не заснет окончательно. — Иногда даже близость родного человека не может избавить от горя, — откликнулся Тириг и поцеловал ее в макушку. — У твоего брата была ужасная ночь. Быть может, худшая в жизни. Пойми его и прости. — Пусть сам просит прощение, не оправдывай его, — хмыкнула Мальга. И они одновременно подумали об одном и том же — спят ли сейчас хозяева комнат, в которых они сегодня ночуют, или тоже находят успокоение в объятиях друг друга? — Мне кажется, я больше не смогу заснуть сегодня, — наконец, вздохнула Мальга. — Слишком много мыслей в голове. Тириг недоуменно взглянул на нее. Губы Мальги неожиданно растянулись в улыбке — робкой и полной надежды, словно у новобрачной. — Поможешь от них избавиться? — Мышка моя, — прошептал Тириг. Мальга обняла его за плечи, перевалилась на спину, потянула его за собой. Тихо застонала, когда тело Тирига — тонкое, гибкое, будто у хельмгедского пустынного воителя, — накрыло ее.***
В полдень их разбудила служанка, прибиравшаяся в коридоре за дверью. Невыспавшаяся и потому рассеянная, она уронила вазу, которая с грохотом разбилась посреди коридора. Тириг с Мальгой проснулись вместе и, встретившись взглядами, не удержались от широких улыбок. А затем, вспомнив все остальные события ночи, тяжело вздохнули. — Мы сообщим им потом, — сказал Тириг, хотя больше всего на свете ему хотелось объявить на весь Миррамор, что его жена ждет ребенка. И почти так же сильно — утаить это ото всех, чтобы судьба не покусилась и на их дитя подобно тому, как она забрала ночью дитя Бриги и Кальва. — Важнее всего сейчас — помочь им справиться с горем, — сказала Мальга, хотя больше всего на свете ей хотелось поделиться собственной радостью. Они выскользнули в обеденную залу, словно провинившиеся накануне дети, не знающие, остыли ли их родители за минувшую ночь. Мальга надела свободное платье без акцента на талии, хотя и понимала, что в ее облике еще ничего не успело перемениться и уж точно этого не заметит Кальв. Тириг обнимал ее за талию трепетно, точно фею. Стол был накрыт на двоих и довольно небрежно — слуги спали так же мало и плохо, как и их господа, сбившись с ног. По окончании их позднего завтрака Мальга сама отнесла в кухню посуду и мягко улыбнулась служанке, которая клевала носом за чисткой картошки, но тотчас принялась ахать и суетиться, когда увидела графиню с пустыми тарелками. Она же сообщила, что «Ее Светлость» еще не вставала с постели — и вряд ли встанет, потому что повитуха сказала лежать в постели и отдыхать. Пару часов тому назад господин появился на пороге и забрал поднос с завтраком, а с тех пор не выходил. Мальга с Тиригом переглянулись. Вторгаться в чужую спальню им не хотелось, но и сбегать к себе бессловесно, молчаливо, не попрощавшись, казалось неправильным. Кальв сам все разрешил, когда вышел к ним в гостевую комнату вскоре после завтрака. Держался он, ссутулившись, под глазами залегли темные круги от недосыпа, а пальцы слегка подрагивали. При виде его — такого несчастного, бледного, растрепанного — у Мальги защемило сердце. Она медленно поднялась навстречу. — Милый, — сказала она так же нежно, как обращалась к Тиригу. Пару мгновений Кальв продолжал молча стоять, словно бы не знал, куда себя деть и что говорить. Словно боролся с собой, не желал выказывать слабость даже перед той, кого до поры до времени знал так же хорошо, как себя. — Милый, — повторила Мальга тверже. Так твердо, как приказывала Тиригу. Плечи Кальва поникли, и он упал в объятия сестры.***
Они уехали к вечеру, когда у несчастной четы их сменили герцог и герцогиня ор Сигилейф. Кальв с отцом немного неловко обнялись, и тот сказал, похлопывая сына по плечу, что такое случается часто. Не следует так убиваться. В его устах это прозвучало несколько грубее и более неуклюже, чем отец это подразумевал, но и Кальв, и Мальга поняли его правильно. Мать же, любившая своих невесток почти так же сильно, как родных дочерей, даже будь то вечно невозмутимая столичная графиня, первым делом бросилась к ней в спальню. Мальга не знала, о чем они проговорили так долго, но догадывалась. У матери родилось десять детей. Пересекли границу младенческого возраста только восемь. Многие женщины Сигрии могли бы ей позавидовать, ведь по сравнению с ними это еще было много. С приездом родителей Мальга с легкой обидой и — одновременно — с облегчением ощутила себя ненужной. Ей хотелось рассказать родителям о своем положении тотчас же, но она не решилась тревожить горе брата и его супруги и только позволила себе позвать хозяев замка Сигилейф на чай на следующий день и попросила их оповестить о том же Верховного. Она знала, как подолгу он задерживается в особняке родителей, допоздна беседуя с ними, обсуждая последние мирраморские новости и играя в настольные игры. Дом встретил Мальгу с распростертыми объятиями, и первым делом она поднялась в одну из гостевых комнат, что находилась рядом со спальней. Слишком узкая для двоих постель подразумевала одного гостя — как правило, одну из подруг Мальги, — большое окно выходило в сад и пропускало много света, а дверцы пустого комода печально и одиноко поскрипывали. Тириг зашел в комнату следом, опоздав всего на несколько минут, в течение которых раздавал указания слугам. За эти несколько минут Мальга уже успела все решить. — Здесь будет детская, — сказала она. — Кроватку закажем весной и тогда же посадим под окном яблоню, — ответил Тириг. Мальга, не отрывая взгляда от окна, за которым все было белым-бело от снега, наощупь нашла его ладонь, вложила в нее свою. И повела в спальню.***
Они расцвели одновременно — яблоня, посаженная Тиригом, как и было обещано, под комнатой, ставшей детской, и Мальга. К весне она располнела, но впервые в жизни не чувствовала неловкости из-за своей полноты, округлившегося живота, потяжелевших грудей. После зимы в светской жизни Миррамора последовало затишье, и Мальга воспользовалась этим, по возможности появляясь на приемах и балах все меньше. Свое положение ей выставлять напоказ пока не хотелось, а хотелось ошарашить всех друзей и знакомых неожиданным объявлением, что спустя пару месяцев в семье герцога ор Сигилейф намечается пополнение. А кроме того, она все еще не сообщила о беременности Кальву. Обитая в некотором подобии изоляции, которую разбавляли визиты родителей, Верховного, братьев и сестер, приезжающих в Миррамор, а также Ирмы и Фаеллы, Мальга обнаружила у себя множество свободного времени и принялась искать занятие для своих неутомимых рук. Сидеть подле арфы ей стало неудобно — спустя некоторое время затекала и начинала болеть спина. Книги сделались скучными, а от прогулок в крытой карете и пешком по саду она быстро уставала. Когда стало понятно, что все похолодания ранней северной весны отступили, а скорому потеплению ничего не грозит, Тириг с приехавшим из Сигилейфа Юнидо вызвались восстановить старую покосившуюся беседку. К тому времени, когда солнце сделалось теплее, Мальга уже могла отдыхать на свежем воздухе в кресле-качалке и из беседки любоваться садом. Пытаясь найти замену арфе, Мальга попробовала обучиться игре на флейте, в чем ей помогал Верховный, но потерпел поражение, потому как легкие девушки оказались недостаточно сильными для длительной игры. От скрипки, которую приходилось держать навесу, зажимая подбородком, у Мальги с непривычки разболелись руки, а виола ее, казалось, ненадолго очаровала, но держать инструмент между ног ей тоже со временем стало неудобно. Лиру и кроту Мальга окрестила скучными после арфы. Когда же она оставила все попытки найти временную замену своей струнной любимице, Верховный появился на пороге со свертком. После длительного вступления он извлек незнакомый Мальге инструмент с деревянным корпусом в виде груши и звучными струнами. — Что это? — спросила она и осторожно огладила корпус. — Уд, — с удовольствием наблюдая за ней, ответил Верховный. Лицо его раскраснелось, и он едва сдерживал улыбку. — Это древний хельмгедский инструмент, на котором я когда-то в молодости играл. Мне показалось, что тебе он может прийтись по душе. Мальга протянула к нему руки, но Верховный с мягкой улыбкой подался назад и сам поудобнее перехватил уд. Пальцы одной руки обхватили гриф, пальцы другой, зажав маленькую костяную пластинку, — легли на струны. И зазвучала музыка. Когда она кончилась, Мальга с трудом сбросила с себя наваждение и перевела восхищенный взгляд с уда на Верховного, с Верховного — на уд, не зная, чем восторгаться сильнее. — Где ты научился так хорошо играть? — спросила она и снова протянула руки. На сей раз Верховный бережно вложил в ее ладони инструмент. — Научил один человек, который был мне очень важен, — ответил Верховный. Его голос едва дрогнул, пусть это и не заметил никто, кроме Мальги. Чутким слухом она пошла в отца. В следующий раз, когда родители приехали ее навестить, Мальга сыграла им на уде простенькую, но красивую пастушью мелодию, которую разучила вместе с Верховным. На пластинке, которую передал ей вместе с инструментом Верховный, были выточены буквы «А» и «Е», но она так и не осмелилась спросить, что они значили. Юнидо приехал один и, заговорщически подмигнув Мальге, сообщил, что его жена Лафри тоже беременна. Шестое дитя — быть может, одногодки сдружатся? Мальга улыбнулась в ответ, хоть и подумала, что это маловероятно — ее ребенок уж скорее подружится с мирраморскими детьми, а компанию очередному чаду Юнидо составят юные вассалы герцога ор Сигилейф, такие же, каким был Тириг. Иногда Мальге казалось, будто Юнидо и продолжает смотреть на ее мужа, как на несуразного мальчишку, сына выскочки-графа, который не заслужил вековое богатство, а захватил. — Ну что ж, наследство замка Сигилейф в безопасности с таким потомством, — с добродушной насмешкой сказала она родителям. По привычке сложила руки на раздавшемся животе. — Не смейся над братом, — пожурила ее мать. — Ему всегда приходилось тяжелее, чем вам всем. — Уж точно не с такой красавицей-женой, как Лафри, — хмыкнула Мальга. Впрочем, красотой в герцогстве Сигилейф некого было удивлять. Гораздо больше семья оценила ее тихий скромный нрав, несколько напомнивший всем характер младших дочерей герцога — тех, что родились уже позже Мальги. — В том числе и с ней, — отвлеченно ответил отец и отвернулся, пресекая все дальнейшие слова Мальги. Они замерли в коридоре, когда раздался стук в дверь, и служанка проскользнула мимо, чтобы открыть. — Мы никого больше не ждали сегодня, — недоуменно сказала Мальга. Тириг положил ладонь ей на живот, словно заранее чувствовал свою ответственность перед тем, кто рос под сердцем у жены. Словно непрошеные гости могли навредить ему. Или ей. Служанка отворила дверь сначала не до конца, но затем, увидев, кто стоит за ней, распахнула настежь. Первым, что увидела Мальга, были исхудавшее бледное лицо Кальва и непривычно простое платье Бриги. Первым, что увидел Кальв, был живот Мальги. Он медленно выдохнул и шагнул в дом.