Увенчанные

Брига сказала, что они с сестрой очень близки, и Кальв удивленно поднял на нее взгляд. Они играли в энифрадскую настольную игру, смысл которой заключался в захвате территории противника. Она требовала большой сосредоточенности, а Кальв так и не научился отдавать все свое внимание игре, хотя у него в детстве был лучший учитель — Верховный агленианец. Вечно витая в облаках, он и теперь думал лишь о том, подушки с какими узорами будут лучше смотреться в их гостиной. — Вы с Мальгой очень близки, — повторила Брига, хотя Кальв услышал ее и с первого раза, только не понял, какой смысл прячется за этими словами. Брига часто говорила загадками или не говорила вовсе, поджимая губы и отмалчиваясь, но Кальву никак не получалось ее понимать. — Мы всегда были вместе в детстве, — ответил он и пожал плечами. — Старшие — сами по себе, мы — сами по себе. Не такие крепкие друзья, как Юнидо с сестрицей, но в последние годы у нас не было никого ближе. Осторожно передвинул фигурку на расчерченной символами доске. — Наверное, это легче понять, когда у тебя есть братья и сестры, — добавил так же осторожно, опасаясь, как бы Брига ни обиделась. Он не хотел задеть жену, просто это была правда: хрупкая связь между двумя детьми, которые с ранних лет делят все поровну, тяжело поддается описанию словами. — Можешь не выбирать слова, я не сержусь, — словно прочитав его мысли, сказала Брига и сделала свой ход. Границы несуществующего королевства Кальва оказались в опасности. — Я никогда не страдала одиночеством и не переживала из-за того, что я — единственный ребенок в семье. В конце концов, ее приданым было все состояние ее отца. Кальв сделал следующий ход и спустя мгновение осознал, что допустил ошибку и потерял все. Изогнув губы в радостной улыбке, Брига обыграла его и с торжествующим видом откинулась назад в кресле. Когда Кальв потянулся к ней, она перестала улыбаться и сказала: — И все же вы недостаточно близки, чтобы сообщать тебе о беременности. — Ну что за глупости, — скривился Кальв. Мимолетный порыв припасть к ее ногам и приласкаться улетучился, и Кальв, чтобы как-то оправдать свое движение, принялся собирать фигурки по доске и убирать в резную шкатулку. И все же именно об этом он и думал. Что Мальга впервые за всю их жизнь что-то от него намеренно утаила. Она приняла их радушно, как умели принимать все дети герцога и герцогини ор Сигилейф. Показала дом и расцветающий понемногу сад, похвасталась починенной и обновленной для нее беседкой, предложила пообедать, но Брига отмахнулась, мол, они сыты, но от чая бы не отказались. Со знакомой легкостью Мальга принялась суетиться вокруг, самостоятельно наливая им травяной чай и меняя на столе всевозможные пирожные. Кальв чувствовал себя неловко, находясь среди одной лишь своей семьи, самых родных людей, но притом явно удалившись от них. Суета Мальги будто создавала грань между ними — посторонними гостями в этом доме — и всеми остальными. Быть может, и не только суета, но Кальву не хотелось о том думать. — Ну хватит, сядь уже и поешь с нами, — проворчал он наконец, и Мальга, к его удивлению, повиновалась. С улыбкой она опустилась в кресло рядом и, когда все отвернулись, обсуждая что-то с Тиригом, подала ему кусочек черничного кекса. — Твой любимый. Я оставила тебе немножко, — прошептала она и заговорщически подмигнула, и Кальв не сумел сдержать ответной улыбки. Ему казалось, что по мере того, как на тарелке оставалось все меньше кекса, в нем самом оставалось меньше обиды на Мальгу. Мальгу, которая доверяла ему раньше все, а теперь — ничего. По дороге домой Брига положила ладонь ему на колено и сказала, что он и сам скрывает от сестры больше, чем говорит ей. Он был не согласен, ведь ничего от Мальги не скрывал. — Недоговаривать и молчать порой то же самое, что и скрывать, — пожала плечами Брига. Убрала ладонь и отвернулась к окну. Казалось невероятным, что она прожила в Мирраморе всю жизнь и ее все еще интересовали городские виды за окошком кареты. Кальв открыл было рот, чтобы ответить, но не нашел ни одного подходящего слова и буркнул: — Вы, женщины, слишком умные. Помедлил мгновение и уткнулся лицом ей в плечо. Брига погладила его по голове, словно нашкодившего и просящего прощение щенка. На крыльце дома Кальв подхватил ее на руки — это вышло неловко, ведь раньше он такого не делал — и осторожно понес по лестнице наверх, в их комнаты, и Брига смеялась сдержанно и тихо, но все же смеялась, а он не слышал ее смеха уже очень давно, и в снимаемой квартире было пусто, и Кальв бережно положил жену на диван и отступил на шаг назад. Брига положила руку на воротник его дублета и потянула к себе. Едва слышно выдохнула, когда он задрал юбку ее платья и остановился — на случай, если она попросит его остановиться. Брига не попросила. Они молоды. Они попробуют еще. Брига выгнулась под ним дугой и тихо застонала. Они довели друг друга — окольными путями, чуть более окольными, чем то было принято в Мирраморе — до постели еще до свадьбы и даже до разговоров о ней, и Брига отчего-то предстала перед ним обнаженной скорее и легче, чем он сам. С замысловатыми застежками на платье она покончила в два счета, а Кальв, пробираясь к кровати, задел туалетный столик бедром и разлил духи. За пару часов до того они выпили вина, и у него кружилась голова. Духи смешались в один невыносимый запах, и Кальв виновато поник, ожидая, что сейчас его прогонят вон. Вместо этого Брига тихо рассмеялась. Она делала это редко, наслаждаясь своим созданным для общества отстраненным, слегка высокомерным образом, и оттого ее смех делался дороже для Кальва. Переступив через сброшенное на пол платье, Брига поманила его за собой в ванную комнату. В тот раз она спросила — так, словно ей доставляло удовольствие подразнивать сына и одного из наследников герцога ор Сигилейф, — является ли его первой женщиной. Щеки Кальва раскраснелись не то от вина, не то от смущения. Он ответил «да». Тогда Брига смерила его долгим взглядом и улыбнулась теплее обычного: — Значит, мне есть чему тебя научить. Он спросил, сколько у нее было мужчин, и она ответила: — Уж побольше, чем у тебя. Или твои предпочтения разнообразны? Лучше скажи сразу, тогда я позову к нам одного хорошенького барона… Кальв не дал ей договорить, пылко поцеловав. А затем Брига решила, что время для разговоров прошло вовсе. К рассвету она была готова стать его женой.

***

К исходу весны им пришлось признаться себе в том, что в Мирраморе они заскучали. Вплоть до конца сезона они не выходили в свет, ссылаясь на слабость Бриги после родов, хотя Кальв и догадывался, что ей попросту не хотелось видеть других людей. Тех, что не входили в круг ее приближенных, тех, что могли посмеиваться за ее спиной над печально окончившимися родами. Об этом Брига сказала лишь раз — за завтраком, и Кальв удивленно вскинул брови: — Мне кажется, ты недооцениваешь этих людей. — Мне кажется, ты недооцениваешь их лицемерие, — холодно отрезала Брига. У нее не было близких подруг, к обществу которых она стремилась бы вернуться, а все окружение до замужества, как понял Кальв, состояло из молодых людей. Как правило, холостых. Порой встречались и исключения. О ее развлечениях в Мирраморе до того, как она появилась здесь рука об руку с супругом, Кальв также не спрашивал. Он помнил часть из них — шумные, пьяные вечера, пропахшие ароматическими смесями с юга и табаком, фруктовыми винами и потом разгоряченных тел. Ту часть, на которой сблизился с графиней, что из всех своих поклонников выбрала его. Он думал о том, что до их первой ночи Брига была близка и с другими, и иногда осмеливался допускать мысль, что теперь Бриге должно быть скучно. Без развлечений, вин, карточных и любовных игр она проводила время, запертая в четырех стенах их квартиры. Музицировала — не так хорошо, как Мальга — играла с Кальвом в настольные игры, читала поэмы и романы, названий которых Кальв не слышал ранее. Но скучно было и ему — никогда не интересовавшемуся политикой, не успевшему завести здесь друзей ни в тот год, когда ухаживал за Бригой, ни теперь, когда переживал о беременной жене. Разлученному с шумной семьей, появлявшейся в Мирраморе ненадолго, а если задерживавшейся, то неизменно в доме Мальги, а не в его, что было логично, но оставляло шрам на его сердце. Не обретшему хобби, за которым можно было проводить часы напролет, не замечая их. На первый день долгожданного лета был запланирован бал в доме маркиза Брандриха ор Одстана, наконец вернувшегося в Миррамор после длительной отлучки. Утром служанка принесла к столу два письма — графине, которая властвовала в Мирраморе с тех пор, как впервые вышла в свет, и сыну герцога, который едва различимой тенью стоял подле королевского трона. Написано в них было одно и то же. Они вскрыли свои письма одновременно и медленно подняли взгляды друг на друга. Повисло недолгое молчание, нарушаемое лишь шелестом юбок служанки, которая разливала чай. — Мне придется заказать новое платье, — наконец, сказала Брига. — В этом сезоне в моде однотонные платья со спущенными плечиками и сборками на юбке… да и тебе нужен дублет понаряднее. Кальв взял ее за руку и поцеловал в центр ладони. Это и стало ответом. Из всех тканей они вместе выбрали отрез насыщенного бордового цвета. Портной посматривал на Кальва, и, хотя выражение его глаз угадать было сложно, Кальву казалось, что он удивлен присутствием мужа заказчицы. Брига же общалась с ним, точно со старым другом: должно быть, большую часть ее платьев шил именно он. Словно подтверждая эту догадку, портной внимательно осмотрел Бригу и сказал: — К нынешней погоде и месяцу подошел бы другой наряд — помнишь, персиковое, из тарталана? Кальв помнил. Он порвал его лиф после того, как потерял надежду справиться с мелкими пуговками, и Брига шутливо пообещала его наказать. — Ему уже целый год, но я буду не против, если ты сошьешь мне к лету похожее, — улыбнулась Брига. В последний раз она заказывала платья, когда начала полнеть из-за беременности. И теперь ее тело все еще сохраняло некоторую полноту — так, что она даже сделалась несколько похожей на Мальгу. Однажды Брига задумчиво проронила, что Мальге не помешало бы отказаться от пирожных и сдобы — может, она и стала бы такой же тонкой, как их с Кальвом старшие сестры. Тот промолчал, не зная, что на это можно и нужно отвечать, не следует ли ему вступиться за Мальгу? Но что он понимал в том, как должна выглядеть девушка? Брига, будто ей и не требовался ответ мужа, рассеянно продолжила: — Впрочем, она смотрится неплохо для своего телосложения, и без платья все ее округлости должны приобретать свое очарование. Многие мирраморские девицы, платья которым не приходится перешивать с пятнадцати лет, позавидовали бы ее грудям, я не поэтесса, конечно, но даже у меня так и напрашивается сравнение со спелыми персиками или чем-то подобным… а ты что думаешь? Кальв подавился чаем, и Брига, позабыв о Мальге, принялась укорять его за обрызганную белую скатерть. Он выбросил из головы мысли, внезапно взволновавшие его ум, и со смиренно-виноватым видом наблюдал, как Брига с подоспевшей служанкой меняют скатерть. Легкая полнота Бриги, которой она пользовалась так же умело, как ранее — своей худобой, нравилась Кальву даже больше, и в тот момент, когда она наконец допустила его до себя, выждав определенный срок после родов, Кальв чуть не задохнулся от желания. Он слишком много видел ее в сорочках, домашних халатах и платьях и едва не позабыл, как выглядит его жена, раскинувшись на простынях и маня к себе. Касаться ее внезапно не впалого, а округлого живота было непривычно, и Кальву показалось, будто прежняя Брига, на которой он женился, исчезла. Вслед за их мертвым ребенком. Быть может, думал он, позволяя жене раздразнить себя, все прежние мы рано или поздно уступаем место новым и неизвестным. А затем он подумал о Мальге — Мальге, на которую его Брига вдруг стала похожа, округлившись, Мальге, о которой Брига могла позволить себе говорить так, словно выбирала себе новую фаворитку в свете, Мальге, которая тоже вдруг стала новой и незнакомой. Которая стала хозяйкой большого дома и душой общества, которая принимала у себя новых гостей и подруг, но внезапно стала так далека ему, родному брату, с которым они проводили столько часов, играя вместе. Которая доверяла ему все секреты вплоть до любовных тревог ее приятельниц и строк из дурацкой эротической поэмы, выкраденной одной из них в Мирраморе, а теперь лишь обменивалась с ним теплыми взглядами и говорила так мало, хотя он знал, что она не озвучивает и малой доли чувств, вечно тревоживших ее сердце. Дублет Кальву Брига тоже заказала сама, по-хозяйски раздавая указания: быть может, в этом были схожи все женщины Сигилейфа, неважно, родились они там или пересекли порог рука об руку с мужем. Самого Кальва она сразу после того, как портной снял мерки, выгнала за дверь. Он попробовал подслушивать, но так и не сумел услышать ни слова — лишь неразборчивое бормотание. Наряды доставили вместе за три дня до конца весны. Весь в нетерпении от того, что же скрывается в коробках, Кальв с трудом подавил желание открыть их сразу и сначала позволил Бриге взглянуть на ее наряд. Встал подле, чтобы помочь примерить платье, но в итоге это Брига помогала ему справляться с витиеватыми заклепками — в виде маленьких ласточек — на дублете. Бледно-кремового цвета, с алыми акцентами-узорами на пышных рукавах-буфах и золотыми вставками на высоком воротнике, он выгодно подчеркивал платье Бриги, и Кальв послушно подставился ее рукам, когда она принялась разглаживать складки и прикладывать к его талии разные брачные пояса. Проворчав, что надо было и его заказать к дублету, она шлепнула Кальва по ладони, едва тот потянулся к шнуровке на ее платье. — Это наш не первый выход в свет, — мягко напомнил Кальв. Смущенный, не знающий, куда деть руки, он осторожно положил их на талию Бриге. Это она разрешила. — Первый — с зимы, — сказала она, не запнувшись. Кальв знал, что вместо этого она хотела сказать — с тех пор, как Миррамор узнал, что младший сын герцога ор Сигилейф ожидает своего первого наследника. Или наследницу. Затем взглянула ему в глаза и тихо, но твердо сказала: — Не отпускай меня от себя сегодня вечером. Кальв протянул к ней руки, хотя ему и показалось, будто он обнимает бесплотную тень.

***

При первом визите в Миррамор Кальва сопровождали отец и Верховный. Мать, еще слабая здоровьем после перенесенной простуды, осталась в Сигилейфе, но Кальв все равно мысленно приказывал себе не дрожать, входя в королевский дворец, словно бы мать могла его видеть. Ему не нравилось слово «маменькин сынок», которое он порой слышал от приятелей в адрес того или другого друга, но он никогда не скрывал, что любит свою мать. Не знал, как ее можно не любить. То был не первый визит в столицу вообще — его брали с собой родители, приезжая по делам, когда Кальв был маленьким. Но первый — взрослый, настоящий, когда его затянули в узкий бархатный дублет темно-зеленого цвета и представили королеве. Ее тонкая ладошка легла в его обтянутую перчаткой — их ввели в моду родители Кальва — ладонь, и Кальв невесомо поцеловал горячую кожу. Королева снисходительно улыбнулась ему и села обратно на трон. — Надеюсь, вам понравятся устроенные мной танцы, — сказала она. Кальв молча поклонился, не зная, что ответить, и чувствуя себя неловко. От этого ощущения его спас отец. Обменявшись с королевой несколькими фразами, имевшими значение лишь для них — и, быть может, других трех герцогов да маркиза, — он взял Кальва под локоть и увел обратно в толпу приглашенной аристократии. — Ты держался молодцом, — сказал отец. Кальв не верил в его слова, но взглянул на него с благодарностью. — А теперь прости, мне надо обсудить проект новой налоговой реформы с герцогом ор Дарбарг. Веселись, мой мальчик, — отец похлопал его по плечу, и Кальв в мгновение ока остался один. Он знал, что был не единственным, кого представляли королеве, но все же ощутил легкий угол ревности, когда оборачивался к трону и видел у его подножия очередного юношу — такого же, как он сам. Быть может, даже такого же смущенного, растерянного и нелепого. Оборачивался и быстро отводил взгляд, точно кто-то мог его застукать за этим. Королева была красива, но не красивее сигилейфских девушек. Ни его сестер, ни их подруг, часто бывавших в замке и тайно влюбленных, как одна, в герцога, ни простолюдинок, при виде на которых — уходя гулять, Кальв заставал их у реки, набирающих воду, купающихся или стирающих, в мокрых платьях или подвернутых юбках, обнажающих ноги до бедра — у него перехватывало дыхание. Но Кальв еще не встретил Бригу. Кальв еще не знал, что за пару лет до него королеве была представлена графиня, о красоте которой можно сказать лишь то, что она ослепительна. И он шатался по залу, не зная, куда себя пристроить в отсутствие отца, Верховного, в отсутствие Юнидо, который должен был приехать позже, занятый какими-то делами, о которых Кальв не знал ничего. В отсутствие сестер, которые были, безусловно, тоже здесь, но окруженные своими друзьями и знакомыми. И все же первый выход в свет остается в памяти навсегда независимо от того, теряет ли наследник очередного барона ор Куана голову от медленно раздвигающихся в улыбке губ королевы или очаровывается ли будущий граф ор Леос изысканными лимонными пирожными. Музыканты, съехавшиеся отовсюду, ублажали слух то новыми и никому не известными мелодиями, то старыми и любимыми напевами, которые вдруг приобретали для каждого свой смысл. Не поскупился королевский двор и на угощения, пригласив лучших поваров Миррамора, и Кальв, никогда не испытывавший желания пробовать экзотическую еду, влюбился в запеченное блюдо с устрицами, мидиями и креветками и пирог из фруктов с маленьких южных тропических островов. Временами его взгляд начинал рассеянно скользить по гостям, оценивая их внешний вид, манеру держаться, пытаясь представить, кто эти люди и откуда прибыли. Смуглых хельмгедцев в простых, но практичных и по-своему нарядных одеждах из льна Кальв выделял среди всех прочих, ведь он вырос бок о бок с сыновьями хельмгедских чужеземцев, которых сигилейфский край уже принял как своих. Энифрадцев узнать было тяжелее — от сигрийцев они внешне отличались мало, разве что волосы вились более кудряво да и ростом они немного уступали. Затем следовали рослые белокожие северяне в нарядах сине-бирюзовых тонов, словно море, омывавшее побережье герцогства Лювалла. И наконец взгляд Кальва останавливался на ком-то из его семьи. Те, кого он называл семьей, умудрялись с особым искусством заполнять собой каждое пустое пространство в Мирраморе. Молодой человек, с которым Кальв столкнулся у столика, заставленного графинами с самым разным вином, и вел неторопливую беседу, проследил за его взглядом. — Герцог ор Сигилейф, — усмехнулся юноша. — Ткни в любого на этом балу — и попадешь либо в кого-то из его семейства, либо в одного из сигилейфских вассалов. И пусть он не единственный герцог, вся Сигрия принадлежит ему. Весь Миррамор стоит на его деньгах… на его — и на деньгах Верховного агленианца. К отцу приблизилась Мальга, и Кальв судорожно выдохнул. — О-о-о, а это его дочь! Даже не засматривайся на нее, дружище, нет никого достаточно хорошего для дочерей герцога ор Сигилейф, — широко улыбнулся юноша и похлопал его по плечу. — Кстати, я забыл спросить твое имя. Ты сам-то чей? Входя в изысканный особняк маркиза Брандриха в сопровождении Бриги, Кальв вспоминал то чувство, которое когда-то совсем недавно и очень давно испытал один из сыновей герцога ор Сигилейф, впервые осознавший в полной мере, насколько могущественна его семья. Он подумал о том, что каждый из них — отец, мать, Верховный, брат и сестры — обрушит гром и молнии на головы тех, кто причинит боль ему. Он подумал о том, что не имеет права чувствовать себя одиноким в городе — в стране, стоящей на богатствах отца и интригах Верховного. Он подумал о том, что позволил себе столько времени провести в добровольном изгнании из общества, упиваясь своим горем, но горем оно не было. Он посмотрел на Бригу, ошеломляющую своей красотой с убранными наверх темными волосами и в новом платье. Он подумал о том, что они еще так молоды. У них еще все впереди. — У нас будет столько детей!.. — не сдержавшись, сказал он вслух, и Брига обернулась к нему с удивленной улыбкой, явно выдернутая из ее собственных мыслей. Затем смысл слов дошел до нее, и улыбка сделалась мягкой и нежной. — Конечно, дорогой. Но сначала ты пригласишь меня на танец. Он сжал ее руку в своей.