Под ладонями рушилось стекло

      — С возвращением, — солнечно улыбнулся Гвандоя, взирая на меня с трехметровой высоты. Жаль, пропустил, как он в этот раз схватился за верхнюю раму аквариума, ведь подтягиваясь, всегда трется торсом о стекло… — Все в порядке?..       — Да, конечно, — солгал я, так толком и не избавившись от осадка после встречи с Алалой. Сердито я сорвал с шеи галстук, бросил его на подлокотник глубокого кресла, как и пиджак. Хотелось спокойствия, которым осчастливить меня способен лишь один человек… — А что, — улыбнулся я в никуда, расстегивая голубую сорочку, — волнуешься за меня?       — Я всегда за тебя волнуюсь…       С глубоким сожалением он вздохнул, расслабил руки и соскользнул обратно в воду. Избавившись от рубашки, я поднялся по ступенькам стремянки и заглянул в аквариум. Гвандоя обратил ко мне лицо, улегшись на воду, вопросительно кивнул. Не сдержав улыбки, я ответил ему тем же, и русал мимолетно рассмеялся, следом помрачнел от налета вины.       — Я хотел попросить тебя кое о чем… Но раз ты не в настроении, повременим с этим…       «Попросить»?.. Удивительно! Прежде Гвандоя ни о чем меня не просил.       — Расскажи. Чего ты хочешь?       Он уцепился за раму возле моих предплечий, напряг невыраженные, но на удивление сильные мышцы и приблизил лицо к моему.       — Я… хочу покинуть аквариум… На время! — спохватился он, будто я мог высечь его за «наглую» просьбу. — Я не буду сопротивляться, сразу вернусь, как ты скажешь!.. Но, пожалуйста, если можно, позволь вылезти отсюда… хоть на минутку… Здесь я схожу с ума… — добавил он, прикрыв веки. Воспользовавшись этим, я перевел взгляд на его губы, скользнул по шее вниз, к груди. Ребра расширялись на вдохе, немного двигался плоский живот. До чего же редко я вижу, как Гвандоя дышит: одного глубокого вдоха ночью ему хватает до раннего утра.       Он распахнул глаза, являя в них опаску, но даже заметив это, я не сумел закончить любоваться человеческой половиной его тела. Там, под фарфоровой кожей, бьется сердце, ритм которого я столь страстно желаю ощутить ладонью…       — Ты точно не умрешь без воды? — усомнился я, громко сглотнув из-за первого звоночка возбуждения. — Или решил обманом вынудить меня помочь тебе в суициде?..       Он безрадостно улыбнулся стеклу:       — Мне… не так уж и невыносимо тут находиться… Несомненно, я хотел бы жить иначе, а не существовать, точно зверь, в стеклянной тюрьме, однако… рядом с тобой — с нашими разговорами и со всем остальным — это не похоже на муку…       Его неприукрашенная честность осчастливила меня. Без лишних слов я протянул к нему руки, и пораженный Гвандоя обнял меня вокруг шеи. Хвост шумно бил по воде; осторожно я вытаскивал русала из аквариума; стремянка под ногами качалась. Не без труда я перехватил его удобнее для нас обоих — взял на руки, будто даму в беде, и кое-как спустился на ковер. С плавника стекала вода, пока я обходил аквариум кругом, оставляла за нами темный след. Хвост оказался скользким, холодным, неприятным на ощупь, и я был откровенно рад положить Гвандою на покрывало, в которое всего его, дрожащего, и укутал. Слабая по вине тремора рука легла на мою щеку, и я, изумленный, опустился на колени поверх одеяла.       — Спасибо! — счастливо рассмеялся Гвандоя сквозь выступившие слезы, и я ободряюще погладил его по руке.       Дрожь крупнела. В какой-то момент Гвандоя рывком откинулся на подушки, пронзительно вскрикнул, не размыкая челюстей! У меня сердце в пятки ушло! Что если он меня обманул?! Вдруг он умирает?!.. Но, к счастью, дело было в другом. Торчащий из-под покрывала плавник уменьшался, делясь пополам, как и весь хвост. Чешуя не то плавилась, не то растворялась, рыбья кожа превращалась в человеческую. Боль, пытающая Гвандою, уходила: под сырым покрывалом он прятал человеческие ноги…       — Как ты?.. — в ужасе спросил я, стирая капли пота с его лба.       — Это… даже больнее, чем умирать… но как же я скучал по этим ощущениям!.. — плачевно рассмеялся он. Я прижал его голову к своей груди, совсем позабыв, что по пояс я обнажен, но руки Гвандои стиснули мою спину — значит, все хорошо…       Его волосы пахли чистой аквариумной водой, кожа была прохладна, но, кажется, нежнее всего, чего я когда-либо касался… Слишком быстро для меня Гвандоя разорвал объятия и принялся восторженно ощупывать ноги, в рамках приличий отогнув покрывало. Я следил за плавными движениями его пальцев — и ком в горле рос; Гвандоя смеялся с похожими на стоны придыханиями — моя кожа горела… Он облизывал пересохшие губы (отвык от отсутствия воды вокруг) — и в брюках становилось тесно… Я дышал с трудом, глубоко, но медленно, словно вот-вот должен был потерять сознание. Не отдавая отчета своим действиям, я бережно вытащил из-под Гвандои покрывало и отбросил его на пол.       — Оно все мокрое — заболеешь, если будет в нем сидеть… — нашел я оправдание, заодно кинул на ковер ремень.       Порозовев от смущения, Гвандоя кивнул и постарался обернуться в одеяло, но я вернулся на постель и помешал ему спрятаться вновь. Как всегда обхватив себя за локти, он лежал на боку, спиной ко мне, и с противоречивыми чувствами смотрел на аквариум.       — Мне… всегда было интересно, как именно отсюда ты видишь меня… — признался он вполголоса и потер тонкие руки.       — Почему?.. — Я пододвинулся к нему вплотную — шепот обласкал слух Гвандои, а горячее дыхание — плечо. Он поежился в моих сомкнувшихся объятиях, прижался к подушке почти всем лицом, все же не отстраняясь от моего тела. В обнаженное бедро ему упирался сквозь брюки мой член, но Гвандоя был слишком невинен, чтобы понять это правильно. — Почему тебе важно увидеть себя моими глазами?.. — опустил я губы на его кожу, и плечо под ними вздрогнуло. — Почему волнуешься за меня — человека, что держал тебя в клетке?..       — Я-я не знаю… — поежился он, сгибая ноги в коленях и сводя их теснее. — …что тебе сказать…       Ладонью и всеми пальцами я провел линию от его бока до середины бедра — и вниз, к промежности. Подушечки пальцев погладили узкий член, заведенный назад…       — Ч-что ты делаешь?!.. — Гвандоя оторвал голову от подушки — я хищно приблизился к его губам!.. — нечеловеческим усилием воли остановил себя в считанных сантиметрах от них. Пальцы переместились к набухающей нежно-розовой головке. Самый манящий цвет из всех…       — Проверяю… — выдохнул я ложь в его губы. — Ты долго был в другой форме, так что мы не знаем, в порядке ли твое тело… — Тепло руки объяло яички; Гвандоя с тихим подобием стона уронил голову обратно на подушку. — Лежи, не двигайся… — попросил я.       На месте, где кровать стояла когда-то, в тумбочке я взял массажное масло. Гвандоя трясся от волнения, притянув колени к груди. Идеальная поза… — думал я, бесшумно снимая штаны и возвращаясь на кровать в белье. Масло заблестело на пальцах — подносить их к промежности Гвандои было волнительно до шумов в сердце. Жар исходил теперь и от его кожи, к члену прилила кровь. Масло оставило бликующий след поверх сжавшегося кольца мышц…       — Что ты… делаешь?!.. — задохнулся от стыда Гвандоя. Пальцы двигались по кругу, надавливая в центр с каждым разом все напористее… — Погоди!.. Зачем?!..       Он выкрикивал пустые фразы, жался к подушке, но не помешал мне вставить палец, пока только один. Смазывая маслом пульсирующие нежные стенки, я накрыл Гвандою собой, вскользь дотронулся до его губ своими…       …И с этого я хочу начать те прекрасные отношения, которые, очевидно же, с первой встречи желал? Со лжи?..       — Нет… — признал я, глядя растерянному Гвандое в глаза. Второй палец расширил анус, и русал поморщился, охнув. — Я солгал тебе…       — Что?..       — Никакая это не проверка: я хочу тебя…       — Не понимаю!.. — вспыхнул румянцем он.       — …хочу заняться с тобой сексом, хочу овладеть тобой на этой кровати!.. — Пальцы двигались внутри, задевая простату. Излишки масла, пересекая левую ягодицу Гвандои, стекали на тонкое одеяло.       — Адиса!.. — поморщился он в подушку, опять ненароком спрятав от меня губы. — То, что ты делаешь… неправильно…       — Посмотри на меня, — велел я, и Гвандоя, проглотив половину дрожащего стона, подчинился. — Что бы мы вместе ни делали, — уверенно заявил я, склоняясь к его влажным губам, — все будет верно…       Наш первый поцелуй стал еще чувственнее, когда я вложил в ласковые пальцы Гвандои свой вставший член. Пришлось сперва двигать его кистью, чтобы дать понять без слов, на что лучше заменить его ступор. Не знаю, сколько десятков минут мы ласкали друг друга. Кожу Гвандои расцветили засосы, наши языки изучили чужие рты вдоль и поперек, масло покрывало ладони, как и члены, а в горячее нутро Гвандои входили уже три пальца. Он понял, к чему все идет, когда я, также полностью обнаженный, присел у его ног, вновь прижатых к облизанной груди.       — Не волнуйся: я не вставлю полностью…       …Не уверен, что он вообще влез бы в Гвандою, тугого, хрупкого, миниатюрного…       Головка надавила на анус, но мазнула по маслу к мошонке. Лежащий на боку Гвандоя пискнул в подушку, трусишка… Со второй попытки я вошел в него — совсем не глубоко. Мелкие ускоряющиеся движения позволяли непрестанно стимулировать его простату. Тесным кольцом из трех пальцев я водил в том же ритме вверх-вниз по оставшейся снаружи части члена, и от ярчайших ощущений, приглушенных стонов лишенного девственности Гвандои и осознания происходящего я терял самого себя. Последней ниточкой, поддерживающей контроль, было напоминание: «Если примусь грубо иметь его, входя во всю длину, — заставлю рыдать, раню физически…» По моей указке он мастурбировал, подняв правую ногу — раскрывшись передо мной еще больше. Он повторял мое имя, кончая, лепетал что-то на другом языке, чувствуя, как сперма изливается внутрь него, томно дышал мне на ухо, когда я осторожно опустился на него всем телом…       …Несколько недель до заключения брака?..