1.
Будучи с самой первой секунды появления на свет, с самого первого вздоха «ценным экземпляром», Джеймс Гордон, когда-то просто «Джи-Джи», как звал его папа, никогда и ни в чём не знал лишений. Единственный ребёнок, не то чтобы долгожданный или желанный, но рождение которого было запланировано с точностью до дня, был обеспечен всем, о чём только мог мечтать человек в течение жизни: лучшие игрушки и развивающие игры, частные педагоги и элитные учебные заведения, огромный дом, красивая одежда, расписанное по минутам будущее и уже подготовленный руководящий пост в отцовской компании, одной из крупнейших в мире… Всё. Это, разумеется, всё, что нужно для комфортной жизни, как считал Мэттью Гордон, — материальное благополучие, которое должно было обеспечить ему, а также его супругу и сыну «счастье». С ранних лет Гордон-младший присутствовал на торжественных приёмах, семейных праздниках, даже на деловых встречах — сидел по правую руку от отца, являясь символом продолжения своего крайне влиятельного рода, справедливо называемого династией. Иной раз Джеймсу казалось, что в деловом костюме он видел себя гораздо чаще, чем без него. Привычку одеваться в классическом стиле тогда ещё юный альфа сохранил на всю жизнь, периодически возвращаясь к занятным размышлениям о том, как бы он выглядел в рваных джинсах или, быть может, в кедах и с длинными волосами. Воспитание в семье Гордонов-Фурнье было весьма консервативным и строгим. Нельзя при этом сказать, что Джеймс не был любим родителями. Мэттью, несомненно, любил его, но по-своему: так, как любили его прежде родители самого Гордона-старшего, то есть дедушки Джи-Джи. Амелий же, высокий, грациозный и статный омега, что подарил супругу наследника, а самому наследнику — жизнь, был воспитан в тех же традициях, но не желал им следовать. «Пусть у Джи-Джи и нет отца, но папа должен быть», — частенько отвечал своим родителям Амелий на вопросы крайне личного содержания, например, «почему ты беседуешь с сыном на отвлечённые темы». Родители и свёкры осуждали омегу, утверждая, что мальчишка из-за подобного попустительства вырастет изнеженным, слабым и чересчур доверчивым. Ни объятия, ни поцелуи не были приняты в обеих семьях. Для любви в этих кругах не было места, однако Амелий так не считал. В течение многих лет, как только город погружался в сумерки, он закрывался с сыном в зале, огромной комнате с камином, чтобы прислуга (или же сам Мэттью, что страшнее) не смогла войти и случайно увидеть что-либо неподобающее. Амелий усаживал сына к себе на колени, а позже, когда Джеймс стал постарше, — просто рядом с собой, обнимал и укрывал их обоих пледом. Здесь, так близко от отцовского контроля, но, в то же время, так далеко, проходили их вечера. Амелий целовал Джи-Джи в тёмную пушистую макушку и отмечал, даже с какой-то жалостью в сердце, что сын совсем на него не похож. — Отец никогда не приходил к нам, — как-то раз внезапно произнёс уже совсем взрослый, пятнадцатилетний Джеймс, поворачивая лицо к папе и глядя ему прямо в глаза. — Он не любит нас? — Любит, — твёрдо, стараясь скрыть дрожь в голосе, ответил Амелий. Он бросил взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она по-прежнему заперта, и поцеловал сына в щёку. — По-своему. Просто он не знает, как нужно проявлять любовь. — Почему мы каждый раз запираемся? Что будет, если он узнает? Ты боишься его? — парень нежно прикоснулся ладонями к лицу папы и прижался лбом к его лбу. Папа… Первый омега в его жизни, первый любимый человек, которого он хотел защитить. Он нечаянно, мельком взглянул на губы омеги и вдруг смутился. — Не боюсь, — уклончиво ответил Амелий, слегка улыбаясь и наблюдая, как отражение язычков пламени пляшет в карих глазах сына. — Мы запираемся, потому что это наш мир. Ты и я, ладно? А Мэттью… Он из другого мира и просто не поймёт нас, только и всего. — Тогда давай бросим его и уедем. — несмотря на суровое воспитание бунтарский дух Джи-Джи всё же проявлялся временами, и Амелий был безумно горд. — Нам хватит денег на первое время, если же нет — пойду работать. Всё будет хорошо, пап. — Уехать мы не можем, ты же понимаешь, — понизив голос до шёпота, медленно проговорил омега, поглаживая крепкие плечи сына. — Но ничего не мешает нам хранить эту тайну и дальше. — Не хочу быть, как он. Не хочу, чтобы мой муж прятался от меня, чтобы поцеловать наших детей. — Джи-Джи нахмурился, и папа прижался к нему сильнее, чувствуя глубокое удовлетворение. Пусть Мэттью, его семья, родители Амелия не умели и никогда уже не сумеют полюбить. Главное, что любовь познал он сам. И Джи-Джи тоже обязательно познает.2.
Чувствовал ли Джеймс себя счастливым? Он никогда не думал об этом. Сначала в силу раннего возраста, затем вследствие занятости и излишне плотного графика, который обновлялся каждый день и предопределял распорядок его будней и даже выходных. Папа стал спасением. Лучик света, как говорилось в книге какого-то писателя, чьи взгляды были стары, как и само произведение, ведь Джи-Джи было дозволено читать исключительно классическую литературу. В комнате, которую парень так и не смог назвать своей, стоял книжный шкаф, полки которого были забиты фолиантами. Он прочёл все эти книги и даже отметил для себя несколько интересных архаизмов и оборотов речи, но ни в одной из них не встретил ничего, что вызвало бы отклик в душе. Ничто не трогало его… Кроме Амелия. Амелий Фурнье, младший сын и, к тому же, омега, не являлся наследником известного рода, но стал превосходной разменной монетой. То, на чём зиждился союз Гордонов-Фурнье, в былые века называли династическим браком. Амелий был удивительным, но гораздо больше, вне всякого сомнения, ему подошло бы слово «несравненный». Прекрасно образованный и умеющий держать себя в обществе, вдали от посторонних глаз мужчина был весёлым и даже по-детски жизнерадостным. Он честно признавался себе, что не испытывал любви ни к выбранному не им мужу, ни к родителям. Решив подарить всю любовь, на которую только было способно его сердце, сыну, он буквально душевно слился с ним, с его милым мальчиком, который, к сожалению, был слишком сильно похож на нелюбимого супруга. Чем старше становился Джеймс, тем чаще он чувствовал себя странно и неловко. Однажды, в разгар зимы, когда мороз рисовал на окнах узоры, Амелий вновь запер дверь в зал. Начинался их вечер, такой же, как и тысячи предыдущих, но всё равно по-своему удивительный. Джеймсу уже исполнилось шестнадцать лет пару недель назад, и омега решил, что пришло время посвятить подростка в некоторые радости взрослой жизни. В одной руке он нёс два хрустальных фужера с золотыми узорами, в другой — заранее открытую бутылку красного полусладкого вина. Он опустился на пол, поставил фужеры и наклонил бутылку, придерживая её за дно, чтобы не уронить. — Отец не разрешает пить, тем более тебе, — тихо сказал Амелий, повернулся к сыну и подмигнул, — Но мы немного. Когда-нибудь тебе придётся выпивать на приёмах и вечеринках, нужно знать свою норму, чтобы не опозориться перед гостями. Так что будем учиться заранее. — Твои уроки интереснее, чем у всех этих скучных приглашённых профессоров. — засмеялся Джи-Джи и взял фужер, обвивая тонкие стенки пальцами и располагая чашу в ладони. — И ничего они не скучные! — с игривой улыбкой возмутился омега, отставляя свой бокал. Он подвинулся ближе и взял сына за руку, переставляя его пальцы, — Так, как взял ты, держат коньяк, его необходимо согревать теплом ладони. Но у нас вино, поэтому фужер нужно брать за ножку. Вот так, молодец. — Амелий взял свой бокал и аккуратно прислонил к стенке бокала, который сосредоточенно держал Джи-Джи. Раздался лёгкий хрустальный звон. — Теперь пей, но не торопись. Омега слегка запрокинул голову, и это позволило Джеймсу разглядеть его выступающие ключицы, светлую мягкую кожу и красивые мышцы шеи. Парень не сразу опомнился, но всё же успел сделать глоток до того, как его папа, ставший внезапно удивительно красивым и привлекательным в глазах молодого альфы, открыл глаза. Язык легко обожгло сладостью. Вкус был немного непривычным, но приятным. — Теперь не глотай сразу. Нужно, чтобы вино обволакивало тебя, как одеяло. — Амелий открыл рот, пристально глядя на сына. — Повторяй за мной. Джеймс чувствовал, как лицо заливается краской, а в груди рвётся наружу жар, природу которого он не мог объяснить, но и спросить об этом не осмелился бы. Омега скользил языком по мягким губам, зубам, несколько раз медленно проходясь им по внутренней стороне щеки. Альфа не отрывал взгляд и внимательно следил за каждым движением, повторяя и чувствуя, как вино согревает пищевод, продвигаясь всё ниже и ниже по его телу. Его мысли путались, но далеко не от выпитого алкоголя, а лишь от вида его папы, что так развратно крутил языком. Гордон поймал себя на мысли, что хочет ощутить этот язык у себя во рту. Он и сам был шокирован, но не стыдился. В конце концов, первая влюблённость бывает у всех подростков, на то и нужна молодость. Постепенно вина в бутылке становилось всё меньше. Джи-Джи неторопливо смаковал совершенно новый для него напиток. Он не просил налить ему больше, хоть и был уверен, что папа бы не отказал ему. Вкус, цвет, запах алкоголя понравились Джеймсу, но гораздо приятнее для юноши было наблюдать, как Амелий с каждым последующим глотком расслаблялся и всё больше пьянел. Омега взял бутылку за горлышко и перевернул дном вверх, держа её над головой. Бордовая капля упала на лицо Амелия, теперь украшенное лёгким пьяным румянцем, и пробежала по его щеке, подбородку и горлу, оставляя за собой едва заметную дорожку и скрываясь за тканью шёлковой маечки. — Подумать только, уже шестнадцать… Ты так быстро вырос. — нежно улыбаясь, прошептал Амелий, придвинулся к сыну и положил голову на его плечо. — Совсем скоро ты уедешь, а я всё так же буду сидеть здесь и пить, но в гордом одиночестве. Как в то время, когда был твоим ровесником. — Значит, я останусь. — Джи-Джи обнял папу за талию, подушечками пальцев ощущая мягкую ткань и тепло такого соблазнительного тела, что скрывалось под ней. Сорвать бы её прямо сейчас… — Никогда не женюсь и проведу с тобой всю жизнь. — Рано я тебя напоил. — зевая, усмехнулся Амелий. — Ты, видимо, только кажешься взрослым, а на деле — совсем ещё малыш. Мой малыш… И смотри, не скажи ничего подобного при отце. Гордон-младший уже придумал несколько аргументов, чтобы возразить папе и доказать свою эмоциональную и физическую зрелость, но вдруг почувствовал, как омега обнял его за живот. Вид бледной руки Амелия на собственном торсе обескуражил Джеймса, и альфа вновь ощутил, что от восторга не может дышать. Он скользнул взглядом по блестящим, светлым волосам, совершенно спокойному, умиротворённому лицу и, наконец, позволил себе насладиться видом желанного, родного тела. Амелий увлёкся, выпив, видимо, слишком много, и теперь крепко спал, обдавая жарким дыханием грудь сына. Рука Джеймса, что до этого нерешительно поглаживала талию омеги, теперь медленно опустилась, прошлась по ягодице и легла на бедро. Джеймс, внимательно наблюдая за выражением лица папы, запустил пальцы под короткие шёлковые шорты и обнаружил, что под пижамным комплектом Амелий не носил белья. Альфа слегка улыбнулся, пытаясь увидеть тайный посыл там, где его, возможно, не было. Подумать только, и не сосчитать, сколько раз Джи-Джи спал с папой в одной постели, но никогда этого не замечал! Всегда ли Амелий одевался так развратно, или сегодня у них должен был быть особый вечер? Камин, вино и неземной красоты омега, надевший полупрозрачную белую пижаму с кружевом на совершенно нагое тело. Джеймс с ранних лет был азартным человеком. И сейчас, когда одна его рука сжимала обнажённую ягодицу Амелия, а второй он явно хотел проникнуть под верхний элемент пижамного комплекта, альфа не собирался останавливаться. Было очевидно, омега крепко спал, едва ли он мог проснуться от столь невинных прикосновений. И даже если бы проснулся, Гордон-младший был уверен, что не дал бы ему заснуть снова. Джи-Джи положил правую ладонь на горло омеги и несильно сжал пальцы, чувствуя под ними лёгкую пульсацию. Рука скользнула ниже, сбрасывая с плеч Амелия тонкие лямки. Джеймс потянул ткань вниз, и майка с лёгким шорохом сползла, оголяя плечи и грудь спящего мужчины. Альфа наклонился и припал губами к бледно-розовым соскам, имитируя кормление грудью, посасывая их и проводя языком по ареолам. Джи-Джи не до конца понимал свои действия, но чувствовал, что это правильно. Это то, чего он хотел. Амелий — тот, кого он хотел. Омега что-то бормотал, постанывал во сне, но не просыпался. Альфе даже показалось, что папа крепче сжал пальцы, словно пытаясь удержать его. Джи-Джи хотел и подсознательно даже требовал взаимности, потому что игра в одни ворота была для него недопустима. Целуя, облизывая и поглаживая тело папы, Джеймс заметил, что тот возбудился. Он в нерешительности остановился, глядя, как намокает от естественной смазки невесомая ткань шорт, и стараясь запомнить этот момент максимально точно. Джеймс был азартным человеком. Но точно не был идиотом и понимал, когда нужно остановиться. Несколько раз глубоко вздохнув, пытаясь привести себя в чувства, альфа поправил пижаму на Амелие, привёл её в приличный вид и аккуратно уложил папу на пол, укрывая пледом. На несколько секунд припав к губам омеги, Джеймс покинул зал, оставляя возлюбленного в покое и одиночестве. Даже вернувшись в комнату, юноша не мог прийти в себя. Рука, словно двигаясь по собственной воле, оттянула резинку чёрных пижамных штанов и обхватила возбуждённый член альфы. Джеймс прикусил нижнюю губу и, ритмично двигаясь рукой по стволу пениса, излился через несколько минут, лелея в памяти образ Амелия. Своего Амелия.