1.
Амелий проснулся и не сразу вспомнил события минувшего вечера. Голова болела, пусть и не так сильно, чтобы было невозможным начать новый день, но достаточно ощутимо, чтобы возникла необходимость принять таблетку. Омега сел и оглядел комнату: потухший камин с тлеющими, ещё тёплыми углями, которые уже не вспыхивали красными огоньками, но до сих пор источали жар; пустая бутылка из-под вина и фужеры стояли чуть поодаль, у камина, что исключало возможность случайно смахнуть их, задев рукой, и это указывало на то, что их отодвинули намеренно; за окном бушевала вьюга, и снежные хлопья на огромной скорости врезались в стекло, отчего был слышен непрекращающийся лёгкий стук. Джеймса не было. Он, очевидно, аккуратно уложил заснувшего Амелия на пол и позаботился о том, чтобы тот не замёрз, укрыв его пледом. Но сам парень ушёл. Омега грустно улыбнулся, думая, почему его сын не захотел остаться с ним на ночь и встретить утро, как вдруг воспоминания о вчерашних событиях неожиданно накрыли его, словно невероятной силы поток ледяной воды. Глядя на внутреннюю сторону ткани пижамных шорт, на отчётливо видные засохшие капли естественной смазки, Амелий готов был поклясться, что буквально вновь ощутил прикосновения Джи-Джи на лице, шее, груди — везде и одновременно. Он по-детски уткнулся лицом в ладони и засмеялся, чувствуя смущение. Словно снова стал подростком, необременённым совершенно никакими хлопотами и влюблённым, волей судьбы, в собственного сына.2.
Амелий никогда не пытался показать родителям и окружающим свою зрелость, не видел в этом ни ценности, ни смысла. Зная с ранних лет, что тяготы семейного бизнеса никогда не коснутся его, омега наслаждался весёлыми, тёплыми деньками детства и юности. Даже когда в его паспорте появился штамп о заключении брака с Мэттью Гордоном — наследником дружественной компании, — под которого Амелия подложили его собственные отцы, а примерно через год омега держал на руках своего первого (и единственного, тогда он об этом ещё не знал, но искренне на это надеялся) сына, к нему не пришло осознание того, что в его жизни начался какой-то совершенно новый этап, требующий иной расстановки приоритетов и непременного взросления. В конце концов, он был семнадцатилетним юношей, когда стал папой. Только спустя три месяца после свадьбы парень позволил новоиспечённому супругу коснуться себя, как велел ему долг зачатия и дальнейшего рождения наследника династии Гордонов-Фурнье. Омега брезгливо отворачивался, чтобы не видеть лицо своего мужа в первую и единственную их брачную ночь. Мэттью несколько раз пытался поцеловать Амелия, хватая его то за подбородок, то за волосы, но парень отбивался и проклинал альфу, на чём свет стоит. В конце концов, тогда ещё шестнадцатилетний Фурнье просто прикусил губу и дождался завершения жуткой церемонии, навсегда скрепившей их омерзительный союз. Мэттью, чувствуя, что близок к оргазму, всё же обнял омегу, такого худого и слабого телом, но удивительно бойкого и сильного духом, и прижал к себе. Он не увидел слёз, одна за другой стекающих по лицу Амелия, но не смог не заметить, что парень дрожал всем телом, комкая простыню и явно пытаясь не всхлипывать. Длинные светлые волосы были приятными на ощупь и источали поистине неповторимый аромат, а это тело… Весь омега, по мнению Гордона, был идеален. Сквозь годы вспоминая эту ночь, Мэттью каждый раз безмолвно признавался себе, что всё ещё любит супруга, как полюбил его в первую же встречу, и с горечью отмечал, что, даже вступив с ним в брак и прожив всю жизнь, Амелий так и не стал по-настоящему его мужем. В отличие от любви к Мэттью, чувства к своему ребёнка вспыхнули в сердце Амелия в ту же секунду, когда он увидел положительный результат теста на беременность. Мысли о том, что этот малыш был зачат от нелюбимого, едва ли не ненавистного человека, не было. Было только желание поскорее посмотреть сыну в глаза, увидеть в них что-то неизведанное, непонятное для взрослого человека, учить мальчика чему-то новому и любить, любить, любить… Фурнье, сидя на полу ванной комнаты, одной рукой поглаживал ещё совсем плоский живот, а другой — держал тест. В ту минуту он дал себе обещание, что его сына ни за что не постигнет та же участь, что была уготована самому омеге. Супругу о беременности Амелий решил сообщить в своём духе, то есть, как обычно, весьма своеобразно и явно не так, как принято в высшем свете. Словно смерч, одетый только в нижнее бельё, он ворвался в рабочий кабинет Мэттью, распахнув дверь пинком. Выбрав своим главным оружием фактор внезапности, он тут же схватил какую-то бронзовую статуэтку с полки книжного шкафа и запустил её точно в центр стеклянного журнального столика, буквально уничтожив его. Омега даже не поморщился, пройдя прямо по осколкам, что впивались в ступни, к столу Мэттью и швырнул в него небольшую пластиковую трубочку. — Наследник будет. — с каменным лицом проговорил Амелий и удалился, намеренно проходя по белоснежному ковру и оставляя на нём пятна крови с израненных ступней. Гордон не сказал ни слова и лишь проводил супруга долгим, тяжёлым взглядом, чувствуя непонятное возбуждение. Даже когда Амелий вытворял подобное, альфа всё равно лелеял в сердце воспоминания о том, как первый и единственный раз смог обнять этого громкого, дерзкого, но такого красивого омегу. На следующий же день прислуга заменила ковёр в рабочем кабинете Мэттью Гордона.3.
Джи-Джи открыл глаза гораздо позже, чем планировал. Ночью он буквально провалился в небытие и как бы выпал из реальности, не видя снов. Настроение, едва ли не впервые, было такое, что хотелось просто лежать в кровати весь день, как иногда это делают обычные подростки, которым подобное поведение дозволяет отец. Кончики пальцев, казалось, слегка пульсировали, вспоминая ощущения от прикосновений к мягкой кожи Амелия. Дыхание, неповторимый аромат волос… Видимо, красивые локоны, источающие приятный запах, были слабым местом обоих Гордонов. Что ближе к истине, их слабостью был конкретный обладатель таких волос — Амелий. Джеймс думал, очень много думал, возможно, излишне глубоко погружаясь в свои воспоминания, и не мог назвать хотя бы одного омегу, который привлекал бы его так же сильно или хотя бы сколько-нибудь. Амелий был для юноши первым, и Джи-Джи хотел, чтобы он стал единственным. Лениво повернув голову вправо, к стене, Гордон-младший терпеливым взглядом изучил своё расписание, оригинал которого висел на стене над письменным столом, а одна из копий — на стене у кровати, вторая же копия обычно лежала в ежедневнике, чтобы у парня была возможность сверить своё деловое расписание с личным, которое содержало внеучебные дела, в первую очередь, обязательные, затем — желательные. Дверь едва слышно отворилась, и Джеймс увидел папу в, мягко говоря, необычном виде: безразмерная мятая футболка и свободные хлопковые штаны серого цвета резко контрастировали с худощавым телосложением омеги, подчёркивая тонкую шею и руки. Альфа даже предположить не мог, что в гардеробе Амелия может найтись что-то настолько… Банальное? Скорее, неизысканное. В этой одежде он вполне мог сойти за одноклассника Джеймса, а потому воображение юного альфы тут же создало несколько весьма пикантных сцен, связанных со школой: например, кабинет, раздевалка, душ… Парень откашлялся, надеясь, что папа не заметил румянца на его щеках или вставшего члена, неприятно упирающегося в ткань трусов. Амелий с лёгкой улыбкой вошёл в комнату, и только тогда Гордон-младший увидел в его руках белый деревянный поднос. — Ты проспал завтрак. — хихикнул Амелий, оглядываясь в коридор и закрывая дверь изящным движением ноги. — Твой крайне противный отец был просто в бешенстве. — Надеюсь, это его настроение, вызванное моей оплошностью, никак не сказалось на тебе? — чувствуя, как от волнения пересохли губы, спросил Джеймс. — Да мне насрать. — закатив глаза, усмехнулся Амелий, и Джи-Джи поперхнулся слюной. Конечно, в том, что папа был способен и не на такие слова, Джеймс и так был абсолютно уверен, но всё-таки сегодняшнее поведение совершенно разнилось со вчерашним образом… Амелий опустился на кровать, положив деревянную лакированную поверхность на колени, и протянул Джеймсу тёмно-серую чашку, наполненную крепким кофе. Как минимум одно убеждение оба родителя Джи-Джи разделяли полностью: запрещать пить кофе детям до определённого возраста — это вредно и для юных отпрысков, и для их родителей. — Я убедил его не трогать тебя сегодня и отменить всех учителей. Всё-таки ты ещё ребёнок, должен же у тебя быть хоть один выходной в году. Клянусь, даже какой-нибудь президент и то больше отдыхает. — Спасибо, пап, — Джи-Джи улыбнулся и сделал небольшой глоток. — Надеюсь, ради этого тебе не пришлось продать ему душу или, по крайней мере, почку. — Нет, все органы на месте, — задумчиво протянул Амелий и выждал момент, чтобы встретиться с сыном взглядом. — Ты же сам в этом вчера убедился. Джеймс застыл и перестал дышать на несколько секунд. Ярко-голубые глаза папы пристально смотрели, казалось, прямо в душу. Альфа почувствовал дрожь в руках и, проделав усилие над собой, всё же смог поставить чашку на поднос, чтобы не уронить её на матрас. — Значит, ты… — почти шёпотом, ощущая ком в горле, проговорил Джи-Джи, боясь озвучить факт, в эту секунду ставший очевидным для них двоих. — Да, не спал. — игривая улыбка не исчезала с губ Амелия. Он думал о том, что видеть обычно всегда уравновешенного сына настолько взволнованным невероятно возбуждает. Омега, откинув одеяло в сторону, опустил руку на член Джеймса и, нежно погладив его, слегка сжал. — И да, не оттолкнул. Потому что да, мне понравилось. — встав на четвереньки, Амелий медленно приблизился к Гордону-младшему и сел на его бёдра, смотря на сына сверху. — Хочешь сказать, это была ошибка? — Нет. — Джеймс в считанные секунды вернул себе самообладание. Обе его руки сжали худые ягодицы Амелия так сильно, что омега прикусил нижнюю губу и зашипел. Альфа уткнулся в шею папы и провёл по ней носом, снизу вверх, втягивая воздух. — Хочу сказать, что с удовольствием повторил бы. Амелий удивлённо вскинул брови, но не стал сдерживать удовлетворённой улыбки, и, внимательно глядя в глаза сына, обхватил его лицо ладонями. — Приходи сегодня вечером ко мне, я как раз собирался принять ванну. — омега прижался губами к губам Джеймса, зарываясь пальцами в его каштановые волосы, поглаживая по голове, шее, спускаясь руками к спине. Альфа не успел сорвать с Амелия футболку, потому как омега, словно маленький проворный котёнок, спрыгнул с колен сына и в следующую же секунду оказался у двери. — Я буду ждать.4.
Ванная комната, выполненная в кремовых тонах, выглядела несколько мрачно, так как большинство лампочек, составляющих освещение комнаты, не было зажжено. Белоснежная ванна на кованых ножках стояла ближе к панорамному окну, так как за ним простирался восхитительный вид на личный сад семьи Гордонов-Фурнье, а ещё дальше — на городские огни. От розоватой из-за ароматизированной соли воды, набранной в ванну слугой, исходил мягкий, приятный запах, но Амелий лишь стоял и не спешил с купанием. Он ждал. Губы Амелия тронула лёгкая улыбка, ведь он буквально почувствовал кожей присутствие постороннего человека. Он обернулся вполоборота, развязывая тонкий пояс шёлкового халата, который надел на голое тело. Джеймс стоял у входа в ванную комнату, не решаясь войти. Он смотрел на папу, на невесомую белую ткань, облегающую спину и ягодицы, и чувствовал, что прямо сейчас инстинкты могут затмить его сознание настолько, что он не сможет совладать с собой. Сделав глубокий вдох, Джи-Джи медленно выдохнул и прикрыл дверь, тут же запирая её. Щелчок замка разрезал сумрачную тишину, и Джи-Джи ощутил, как по спине пробежали мурашки. Они вновь остались наедине. На этот раз оба трезвые. Амелий, не разрывая зрительного контакта с сыном, немного опустил ткань халата, обнажая худые плечи. Гордон-младший расслабленно — спешить было некуда — приблизился к омеге и прижался к нему, расположив одну руку на плоском животе папы, а другую — на его груди. — Я хочу снять его. — тихо, но твёрдо и уверенно проговорил Джеймс, будто становясь в этот миг на несколько лет старше, чем есть на самом деле. Он не дождался ответа и потянул ткань халата вниз, отчего та опустилась на пол с лёгким шорохом. — Джи-Джи! — наигранно возмутился Амелий, поднимая голову и встречаясь взглядом с сыном. — Какой ужас, ещё даже не поцеловал, а уже раздеваешь. А сам ещё и одетый стоишь. Джеймс не ответил. Он сбросил с себя футболку, а затем с лёгкостью подхватил омегу и на руках донёс его до ванны, аккуратно опустил Амелия в воду и покорно сел рядом. Омега прилёг на бортик ванны, опираясь на одну руку, протягивая другую к сыну, касаясь рельефных мышц груди и нежно их поглаживая. — Я долго думал о своём будущем. Ты знаешь, с подходом отца как-то сложно не думать. Многое, конечно, уже решено за меня и было утверждено, как мне кажется, ещё до моего рождения. Мне не так важно, в каком именно элитном университете мне придётся учиться. Но я же могу желать чего-то, что не входит в планы отца? Я постепенно начинаю понимать, чего хочу. — с уверенностью проговорил альфа, пристально следя за движением тонких бледных пальцев. Вопросы его не имели своей целью получить ответ, а слова, произнесённые в столь приватной обстановке, носили явно философский характер и не нуждались в оценке или подтверждении. Амелий, всегда отличавшийся проницательностью и развитой интуицией, понимал это и потому внимательно слушал, не вмешиваясь. — Хочу тебя. — Меня… Ты предпочёл бы любить или владеть? — дождавшись окончания спонтанной тирады, с неспадающей улыбкой на губах уточнил Амелий. Это был своего рода тест, который сиюсекундно показал бы омеге, чьи черты всё же перенял сын. — Всё, если позволишь. — смиренно ответил подросток и опустил руки в воду, касаясь живота Амелия. Джеймс осторожно, словно свою главную ценность, омывал тело папы, медленно скользя по нему большими ладонями. Омега смотрел на него внимательно, но взгляд выражал уверенность в собственной безопасности. Он верил Джи-Джи и любил его, видимо, куда сильнее, чем мог предположить. И позволить ему был готов гораздо больше, чем мог помыслить. В очередной раз, когда рука сына прошлась по низу впалого живота, Амелий остановил её и, всё так же изучающе глядя на парня, слегка развёл чуть согнутые ноги, давая молчаливое согласие. Джи-Джи скользнул чуть ниже, между ног, и, нащупав расслабленное колечко мышц, проник в тело омеги, чувствуя, как тот вздрогнул всем телом. В следующее мгновение Джеймс Гордон впервые услышал стон любимого человека, глубокий, громкий, полный страсти и нетерпения. — Ещё, — одними губами прошептал Амелий, вцепившись в бортики ванны и разводя ноги шире. И это был самый прекрасный звук, что Джеймс когда-либо слышал.