Doomsday Clock

      Самый первый сон Айвену даже понравился. Он тогда завалился спать пьяным, аки бревно, а поутру проснулся в компании парня с симпатичной задницей, которого, хоть убей, не помнил. С жутким похмельем, с больной головой — и с идеей.       Парня он выпер сразу же, не слушая недовольного ворчания. Головную боль и тошноту унял аспирином на голодный желудок, наплевав на категорические запреты врачей. А вот как быть с идеей — понял не сразу. Сон был… пожалуй, просто пугающе кинематографичным. Не просто ярким, не просто правдоподобным. Он затягивал, застревал в памяти настоящей занозой, словно настойчиво чего-то от Айвена требуя.       Айвен сел за печатную машинку. Подумал. Еще подумал — и пересел за «лапочку», любимый lappy-лэптоп. Обычно творить он предпочитал, ощущая уютный грохот «живых» клавиш: как истинный сноб, он считал, что на компьютере набивают тексты слабаки или дети, а гениальные творения набирают на машинке или записывают от руки. У Айвена жил антикварный «Ремингтон», стоящий целое состояние. Снисходительно относящийся ко всему американскому, Айвен делал исключение для американских компьютеров, старых пишущих машинок — и оружия. Ему почему-то по-детски льстило, что его машинка — тезка легендарного пистолета Remington 51, разработанного еще в далеком 1917 году. Айвен понимал — лично он не имел ни к первому, ни ко второму ровным счетом никакого отношения, но гордиться собой ему это не мешало.       Однако сейчас он выбрал гораздо менее романтичную разработку еще одной американской корпорации. Lappy тихо шуршал кулером, открывая новый документ, а Айвен уже с нетерпением разминал пальцы. На днях он прочитал во внезапно воскресшем из мертвых — снова в чертовых Штатах, а ведь это был исконно британский журнал для лучших из лучших! — Strand Magazine объявление о конкурсе на самое яркое описание места преступления. Конечно, играть на одной стороне поля с американцами не хотелось, но с другой стороны попасть в журнал, где в свое время публиковались сам сэр Конан Дойл и великая Агата Кристи было слишком большим искушением, чтобы Айвен мог устоять.       Он описал свой сон во всех красочных деталях, всей спиной, буквально загривком чуя, как недобрая картинка, перебираясь из его гудящей с похмелья головы на бело-голубой экран, становится все более притягательно-отвратительной и насыщенной. Айвен отправил работу на конкурс, почти не редактируя — уж больно вкусным, реалистичным был сон, так что хватило и обычного пересказа. Кошмарные детали, рассказанные простым, нарочито банальным даже языком, поражали и ранили сильнее, чем самые изысканные обороты. Айвен не сомневался — вышло круто, черт подери. Он был крут. Он, Айвен Бернс, был действительно мастером.       Когда на следующий день ему прислали e-mail-подтверждение о победе на конкурсе, он даже не удивился. Когда обещали почтой выслать номер — почувствовал лишь отголоски гордости. Сон не забывался, не шел из головы. И почему-то Айвена больше не радовало собственное мастерство. «Может, никакой ты не крутой автор детективов, который и во сне творит, пока тело бессознательно ебет спьяну красивые жопки? Может, у тебя просто начинается психоз, дружище? Как крышечка? Не едет, нет?» — издевался внутренний голос. Айвен заливал его отборным виски и изредка полировал кокаином. Героин он не потреблял принципиально, а вот кокс — излюбленный способ расслабления самого Шерлока — очень уважал. Но успешно старался не злоупотреблять.       Следующий сон навалился в метро. Айвен проснулся в ледяном поту, пересел на соседней остановке на поезд в обратную сторону, дома завернулся в самое большое одеяло, нажрался сам на сам до полного свинства и старался не вспоминать. Следующим утром он снова сел писать, рассудив, что имеет смысл «выписываться» в качестве терапии. Рассказ внезапно забрали в The Times Literary Supplement: знакомый критик на его основе объяснял молодым авторам, как надо выстраивать описание места преступления.       Больше Айвен свои сны не описывал — было слишком страшно. Вместо этого он запил, всерьез, по-черному. Мейкерс, его агент, пытался на него повлиять, но напрасно: Айвен просто не хотел трезветь. Хуже всего было то, что это не помогало. Сны все равно пробивались в одурманенный алкоголем, а порой — и наркотиками — мозг, и буквально доканывали Айвена.       Наконец Мейкерс просто-напросто сдал его в реабилитационную клинику из тех, которые много позже назовут «рехабами», а их пациентами станут всевозможные селебрити. В клинике Айвена промыли до прозрачности, но никак не помогли со снами. Он уже было отчаялся и был готов хоть на лоботомию, лишь бы чертовы кошмары отступили, когда за ним внезапно приехали бобби. Этого он ждал меньше всего.       Тех, кто его арестовал, он даже не запомнил, оглушенный самим фактом ареста. Более-менее прийти в себя ему удалось лишь в кабинете шефа-констебля.       — Вы обвиняетесь в убийствах сэра Мэйна Биконсфилда и миссис Александры Глоссоп, объявил хозяин кабинета, седовласый представительный шеф-констебль Мюррей.       Айвен тупо рассматривал Мюррея, совершенно не к месту обмозговывая странный вывод о том, что с такой фактурной внешностью этому мужику стоило бы не в полиции работать, а сниматься в кино, в ролях каких-нибудь королей или царей, шекспировских героев, или на худой конец крутых политиков, владельцев корпораций и прочих адвокатов. Мюррей выглядел так, что будь он актером — само его появление в кадре уже заставляло бы зрителей по ту сторону экрана чувствовать аромат дорогого одеколона. Логичным вопросом о том, почему его вообще приволокли именно сюда, а не, к примеру, в комнату для допросов, Айвен как-то не задавался.       Новый звонкий едкий голос буквально ввинтился в его страдающий мозг:       — Я одного не пойму: он наглец, или тупица? Каким надо было быть недоумком, чтобы так детально, смакуя подробности, которые могут быть известны только убийце, описывать свои преступления в известных журналах? На что он рассчитывал? Что полицейские не умеют читать?       Говоривший оказался мелким шнырем, которого ранее Айвен просто не заметил. Однако шнырь умудрялся рассматривать оторопевшего Айвена явно презрительно, насмешливо, и даже словно бы сверху вниз, хотя уступал ему в росте по самым оптимистичным прикидкам на добрые дюймов восемь.       Именно тогда Айвен впервые увидел Джерри.