Покормите куколку

— Чего ты тут крутишься? Спичка отвлекается от настройки странного агрегата — Мишка здесь уже почти живет, но все еще не понимает, как эта штука работает, да и не хочет, — и оборачивается к ней, нахмурившись и скрестив руки на груди. Мишка перестает шлепать босыми пятками (сейчас лето, глупый Бурах, не холодно) по полу, замирает, вытянувшись по струнке, и хмурится в ответ. — Хочу — кручусь, — и показывает ему язык. — Я делом занят, а ты мешаешься, — Спичка возвращается обратно к агрегату, а Мишка дует губы. — Нет Бураха, в степь ушел. Она это и без всяких глупых мальчишек знает: земля нашептала, куда их менху ушел, зачем ушел и кого в степи нашел. И что столичный доктор к ним вернулся, только с поезда сошел — здорово, что поезда ходят, самые настоящие, шумят и исчезают вдали, чтобы опять вернуться. Про Данковского — она правда выучила его фамилию — Бураху Мишка все расскажет, а Спичке — нет, не заслужил. Бурчит и бурчит, что она ему тут мешается. Бурах ее сам сюда приглашает, так что не может Мишка мешаться. — Да я… — начинает Мишка и замолкает, понимая, какую сейчас глупость собирается сказать. «Да я прихожу, потому что мне нравится на тебя, дурака, смотреть». Глупость несусветная. Как этот дурак может кому-нибудь нравиться? Сидит в этой коморке Бураховой, мастерит… и руки так красиво… Стоп! Мишка трясет головой, прижимает к себе куколку и хмурится. Мысли ее совсем не слушаются, нельзя же так. — Что «да ты»? — Спичка снова поворачивается и хитро улыбается. Мишка чувствует как краснеет, щеки прямо горят — и улыбка Спички становится еще хитрее. — Да я тоже в степь пойду! И выскакивает на улицу, оставив туфли — красивые, новые совсем, Лара купила — у порога. Ничего, потом вернется, никуда туфли от нее не денутся, не убегут же сами, правда? И пусть Спичка там дальше сидит и хитро улыбается, она в степи погуляет, а если травки найдет, то ни одной ему не даст, совсем ни одной. Мишка бродит по городу до самой темноты: доходит до Горнов, заглядывает на Склады и гладит Артиста, сидящего на ящике и наблюдающего за проходящими мимо людьми, потом идет к Многограннику… К тому месту, где был Многогранник. Лестницы в Небо остались, а это чудо рухнуло, разбилось, одни осколочки остались. Даже жалко стало, но теперь все хорошо, и пусть земля тише, а Город громче, Мишке неплохо. Мишку все устраивает. Она сидит немного в своем вагончике — пыльно там теперь, потому что убираться некогда и незачем. Мишка то у Бураха, то у Лары, то на Склады заглядывает: там вторые души бродят, их гладить приятно, играться с ними тоже. И мышей они ловят, если попросить. Потом Мишка идет в степь. Бурах уже ушел давно, куда-то в Город, кажется, к Омуту, где столичный доктор остановился снова. Мишка бродит по степи, срывает веточку савьюра и землю слушает, ее песни и сказки. Хорошо так, только все еще немного обидно: опять Спичке она мешается, даже посмотреть не дает, как он там с этим агрегатом работает. Бурах его сейчас почти не ругает, наверное, руки теперь прямые. Как спички. — Глупый он, — говорит Мишка травкам и веточке савьюра своей руке. — Ну его. Твири сейчас совсем немного, не осень же. Когда становится совсем темно, она решает, что пойдет к Ласке. Ласка ближе, чем вагончик, и еще ближе, чем Бурах со Спичкой. А еще у Ласки есть молоко и печенье, нет пыли и глупого Спички тоже нет… А к Ларе не пойдет, Лара про туфли спросит обязательно, поругает, что опять занятие пропустила, а еще про Спичку… Мишка ей как-то пожаловалась, что Спичка вечно бурчит и весь такой… такой, да, так Лара улыбнулась мягко и хитро, что Мишка потом краснела весь вечер. Ну ее… Да, точно к Ласке пойдет, вместе с ней мертвых послушает, они тоже хорошо рассказывают. — Эй, Мишка! Как помяни черта… Мишка фыркает и притворяется, что не услышала, продолжая брести в сторону дома Ласки, но за спиной шаги все громче и громче. Спичка догоняет ее быстрее, чем Мишка успевает убежать — а ведь и правда на бег переходит, будто они тут в догонялки играют. — А ну стоять! — кричит Спичка, и Мишка спотыкается — падает в траву, хорошо, что не в камешки. Спичка подскакивает быстро, за плечи поднимает и смотрит. Да не больно совсем, только, наверное, она вся чумазая и косы почти расплелись… Не до пяточек, конечно, но скоро будут, Мишка в этом уверена. Она так хочет, потому и будут. — Цела? Вот как он так умеет? Она злилась-злилась, обижалась-обижалась, а он улыбнулся — и все, хочется сразу самой улыбаться? Глупый Спичка. И она тоже глупая, раз улыбается ему теперь. — Цела, — бурчать совсем не получается. — Ты где загуляла-то? — спрашивает Спичка. — Бакалавр приехал, гостинцев из столицы привез. Такой шоколад, какой я никогда тут не видел. Давай, пойдем, — он убирает из ее волос травки и веточки, и Мишка снова краснеет. — А еще… я тут туфли твои принес. Под его взглядом она спешно обувается и собирается уже вскочить сама, как Спичка протягивает ей руку. Ну, ладно, ну, спасибо. В туфлях по степи гулять не так здорово, но ножки уже устали, и грязные, наверное, совсем, надо потом помыть, там, у Бураха. — Правда шоколад? — говорит Мишка, она сладкое любит, хотя карамель вкуснее. — Ага, большая такая плитка, — Спичка чешет затылок, но ее руки не отпускает. — Больше не обижаешься? — Нет, — шепчет она и улыбается. Может, он и дурак, но руки у него такие теплые.