***
Когда он улетал на следующий вечер после встречи выпускников, то думал, что теперь увидит Таню Гроттер очень, очень нескоро. Никто не знал, что он чувствовал, покидая Буян в предзакатном свете. Как не знал и сам Глеб, что буквально полчаса спустя через заслон Гардарики пролетел пылесос, увозящий одного Валялкина, без невесты. А бывший некромаг проносился над океаном, овеваемый пронзительным ветром, и губы его жгло: на них, как клеймо, стоял поцелуй рыжеволосой девушки. Остаток той ночи и половину следующего дня Глеб провёл в своей комнате. Он боялся выйти наружу, боялся своих мыслей и желаний, боялся не справиться с океаном страстей и эмоций, что бушевали в нём. Запутавшийся, возбуждённый до крайности физически и морально, он метался в тесном пространстве от стены к стене, пытаясь понять, что могло двигать Таней, когда она потянулась к его губам. Он знал, он чувствовал — она хотела этого, очень хотела. Её тёплый растерянный взгляд, судорожный выдох, её губы рассказали ему куда больше, чем того желала хозяйка. Значит, она что-то испытывала к нему. Возможно ли?… Нет. Глеб усмехнулся: какой же он дурак. Таня Гроттер обручена с Валялкиным, Таня Гроттер любит своего нелепого Маечника. Они уже так давно вместе. А поцелуй… Виной всему вечер, будящий воспоминания, будоражащий прежние чувства. Ночь, немного алкоголя, щепотка ностальгии и безумные танцы. Возможно, окажись рядом Жикин, Таня поцеловала бы и Тибидохского донжуана, но рядом оказался он, Глеб. Прежде одна только мысль о том, что Таня могла любить другого, делала Глеба безумным, заставляла сходить с ума от ревности. Это тошнотворное чувство и сейчас вскипало в горле, мешая дышать. Но раньше, когда он ощущал себя ненужным, Бейбарсов становился несдержанным, неуправляемым, и предпочитал нападать. Как дикий зверь, он колол, и ранил, и причинял боль — что угодно, лишь бы вызвать ответные эмоции, по накалу и силе способные приблизиться к страсти, что владела им. Сейчас же от тех чувств осталась только острая боль — она терзала грудь невидимым кинжалом каждый раз, когда Глеб думал о том, что нелюбим. Но прежнее агрессивное желание владеть Таней против воли, подавлять её постепенно притупилось по мере того, как Бейбарсов всё больше менялся. Будто вылепленный из мягкой глины, не из камня, он пластично извивался, преображаясь в кого-то с похожей формой, но с другим содержанием. Сарданапал определённо был прав: в нём происходят изменения. Но одному лишь Глебу было известно, чего ему это стоило. Он преображался, потому что вопреки всем доводам разума, вопреки лучшим сторонам натуры, говорившим не быть эгоистом, вопреки мнению большинства — он хотел быть с Таней и в глубине души не готов был отказаться от неё. Он всё ещё был огнём. А она всё ещё была хрупким деревом. Он по-прежнему был без ума от этой рыжеволосой девушки, но теперь отказывался предъявлять на неё свои права, как на вещь. Она была человеком, живым существом, и если прежде его волновали все её желания, кроме одного — кому отдать своё сердце — то теперь всё изменилось: это стало самым важным. И если она выбрала не его, так тому и быть. Одно Глеб Бейбарсов знал наверняка: его собственное сердце навсегда принадлежит Тане Гроттер.***
Прошло больше недели с той неожиданной встречи у пляжных скал. Как назло, у Глеба выдались довольно спокойные дни: академик не посылал его на задания, и бывший некромаг добровольно практически замуровал себя в собственной комнате. Несколько попыток выйти за пределы четырёх стен оканчивались неизбежным столкновением с Таней. Оба вежливо здоровались, старательно делая вид, что ничего не случилось и они просто старые товарищи и добрые коллеги. Однако за те несколько секунд, что их тела оказывались параллельно друг другу в замкнутом пространстве коридора, между ними пробегали потрескивающие искры. Обычно после подобных встреч они шли каждый по своим делам, но вечером неизбежно сталкивались вновь, когда в разных концах хлопали двери спален — его и её. И тогда всё становилось совсем плохо. Бейбарсов с трудом мог спать по ночам, зная, что Таня находится всего лишь в нескольких метрах от него. Её образы — в драконбольном комбинезоне, выпускном платье, без платья — преследовали его, как наваждение. Он ворочался на жёсткой койке, в бешенстве сжав зубы. Безумное, болезненное желание обладать, напоминающее прежние дни, когда он шёл на поводу у своих страстей, вновь захватывало Глеба, и он из последних сил заставлял себя продержаться до рассвета, вцепившись в смятые простыни и не решаясь опустить руку ниже. Если он позволит себе хотя бы одну разрядку, держа в голове образ рыжеволосой ведьмы, его терпению придёт конец. Поэтому Глеб не давал себе подолгу думать о Тане, о том, что он хотел бы сделать с ней в этой комнате, на этих влажных от пота простынях. Ночная бессонница привела к тому, что теперь он спал почти весь день, стараясь отдохнуть от эмоциональной перегрузки. Шла уже вторая неделя этого неадекватного режима полузатворника-полупсихопата, стоял тёплый вечер конца июня, когда в спальню бывшего некромага осторожно постучали. Заспанный, он выпустил из перстня искру, одновременно натягивая рубашку. В открытую дверь шагнул Сарданапал, и Глеб расслабился. — Академик, — кивнул он. Старый маг с любопытством оглядел спартанскую обстановку комнаты, практически казарменный порядок которой нарушали только лежащие на всех видимых поверхностях книги, и улыбнулся. Правый, более шкодливый ус академика взвился вверх, пытаясь сбить с носа очки. — Что-то случилось? — поинтересовался Бейбарсов, с трудом подавляя зевок. — Я ни разу за этот год не навещал тебя, — спокойно улыбнулся Сарданапал, но бывший некромаг чувствовал, что вовсе не это было причиной визита. Предложив академику большое кресло, стоящее у стола, Глеб расположился напротив, сцепив руки в замок и ожидая, пока старик устроится поудобнее. — Знаешь, твоё кресло гораздо комфортнее моего, — заметил Сарданапал. — Откуда оно, позволь полюбопытствовать? — Месяц назад телепортировал из одного купеческого дома в Сибири, — пояснил Глеб. — Пустяковый светлый артефакт: любому, кто в него усядется, кресло покажется самой лучшей и удобной мебелью на свете. Для кого-то сиденье будет мягким, для кого-то — жёстким, с прямой спинкой или с изогнутой, с ручками или без — такая вот приятная мелочь. — Кто мог предположить ещё два года назад, что в комнате Глеба Бейбарсова вместо вуду-литературы и тёмных артефактов будут стоять вещи со светлой аурой! — Дела прошлые, дела давние, — усмехнулся бывший некромаг. — Но не для всех, — посерьёзнел Сарданапал: — Глеб, Магщество недовольно тем, что ты вернулся в мир магов. — Как будто оно хоть чем-то бывает довольно, — резонно заметил Бейбарсов. От его сонливости не осталось и следа. — Однако ты у них как кость в горле: доставил слишком много неприятностей, совершил слишком много преступлений. И сумел выйти сухим из воды, остался безнаказанным. Мне ты можешь не объяснять, разумеется, что это не так — я знаю, чем ты искупил и продолжаешь искупать содеянное. Но для них, боюсь, этого недостаточно. Бессмертник и его прихвостни кровожадны и вероломны, для них прижать тебя — это дело принципа. Слишком много планов ты им порушил. А работая на меня, ты автоматически становишься их врагом номер один. — Даже так? — Глеб покачал головой, обдумывая услышанное. — То есть, я, конечно, знал, что вы не в лучших отношениях с бюрократическими подлизами и законниками, но чем вы-то их зацепили? — Именно этим, — засмеялся Сарданапал, выпущенной искрой распутывая закрутившиеся вокруг шеи усы. — Когда-то давно меня звали работать в Магщество. Я видел зарождение этой мерзкой машины по контролю того, что контролю не подчиняется, и ограничению того, что ограничивать не стоит. Но у нас изначально не совпадали интересы. А всё, что идет вразрез с интересами Магщества, жёстко пресекается его представителями. Поднявшись с кресла, академик заходил по комнате, заложив руки за спину. Его седые брови сошлись на переносице, выдавая взволнованную задумчивость обладателя. — Но у меня есть общественный вес, авторитет, в магическом мире со мной принято считаться, и меня они не трогают. Всё, на что способны эти канцелярские лизоблюды — редкие уколы в мою сторону и попытки подорвать мою компетентность, как главы Тибидохса. Но ты, Глеб — совсем иное дело. Слишком молод, горяч и безрассуден, у тебя нет многолетнего опыта. Зато есть значимость, которую ты заработал отнюдь не благими делами. Бейбарсов уже начал догадываться, к чему ведёт академик. Старый маг остановился и бросил на него проницательный взгляд: — Ты совершил слишком много преступлений, Глеб. Тебя хотят судить. Бывший некромаг горько усмехнулся: — А я уже было начал беспокоиться, что обо мне позабыли. Значит, меня ждёт Дубодам? «Ни искупления, ни Тани», — промелькнуло у него в голове. — Не торопись, — прервал его Сарданапал. — У тебя нет брони в виде общественного положения, но есть моя защита. Я не позволю просто так бросить тебя в тюрьму. Однако ты и сам должен быть готов бороться. Некромагический дар больше не защищает тебя, как прежде, поэтому тебе на время придётся прекратить вылазки с Буяна. Глеб вскочил с кровати. — Что? Но почему? Вы же не думаете всерьёз, что я стану безвылазно сидеть на острове? Да и вряд ли меня на каждом шагу станут караулить магфицеры, готовые выписать путёвку в Дубодам! Сарданапал поднял ладонь в успокаивающем жесте: — Послушай меня. Во-первых, никто не станет тебя выслеживать, нет. Они просто постараются тебя спровоцировать, а когда ты оступишься, тут же уволокут в темницу. Из этого вытекает второе: тебе действительно какое-то время необходимо пробыть в Тибидохсе, но недолго, всего пару недель. Это вынужденная мера, и я знаю, что ты меня не ослушаешься. Бейбарсов сжал челюсть, на скулах заиграли желваки. Как объяснить Сарданапалу, что это пытка — быть запертым в тесном пространстве школы, где он абсолютно бесполезен, и где за каждым поворотом ему мерещится взлохмаченная рыжая макушка! Однако академик, похоже, недаром слыл мудрейшим магом последних веков, потому что он понимающе улыбнулся и продолжил: — Не беспокойся, у тебя не будет времени на то, чтобы сходить с ума от скуки или любовной лихорадки. Глеб прищурился: — О чём вы? Сарданапал тяжело вздохнул и вновь опустился в мягкое кресло. — Пришло время рассказать тебе кое о чём… Ты будешь занят поисками, но пока лишь теоретическими. — Заметив напряжённый взгляд Глеба, академик указал на стул: — Присядь. Разговор будет долгим. Когда Бейбарсов устроился напротив, старый маг поинтересовался: — Что ты помнишь о ведьме, которая похитила тебя ещё ребёнком и сделала некромагом? — Хорошего — ничего, — отрезал Глеб. — Это само собой. Но что ты помнишь о её целях? — Она хотела передать нам дар, так как предчувствовала скорую смерть, — неуверенно предположил Бейбарсов. Сарданапал кивнул: — Всё так. Но только ты не знаешь самого важного: ведьма растила вас не столько как преемников, сколько как приспешников. И ещё кое-что: она вовсе не собиралась умирать так скоро, как это в итоге случилось. Глеб нахмурился, но продолжал молча слушать. — Дело в том, что ведьма искала кое-что. Ты ведь наверняка помнишь, что она часто отлучалась куда-то, иногда отсутствуя по несколько недель. — Именно в такие моменты мы пытались сбежать. — Глупо, но объяснимо, — Сарданапал вновь выпустил из перстня искру, и его цветные усы, наконец, спокойно улеглись на плечи. — Во время одной из таких вылазок она и погибла, наткнулась на мощнейшее охранное заклятие, обратить действие которого просто не смогла. Вот тут-то и начинается самое интересное. Ты слышал когда-нибудь об Амулете сотни магов? — дождавшись отрицательного ответа, — Сарданапал продолжил: — Неудивительно. О нём почти никто не слышал, потому что эта вещица считается сказочной легендой. Представь, и в мире магов такое бывает. Дело в том, что это мощный артефакт, способный поглощать магию. — Поглощать? — изумился Бейбарсов. — Поглощать, высасывать, забирать. Задолго до своего падения Чума-дель-Торт создала артефакт, в котором заключалась чудовищная магическая сила. Для этого она закаляла Амулет в специальной печи в течение года. После этого в него посредством долгого и сложного ритуала вложили силы сотни сильнейших магов того времени. Затем Амулет поместили внутрь камня, запечатав его специальным заклинанием. Он должен был пролежать так триста лет, прежде чем все силы в нём дойдут до своего пика. Тогда камень сам разрушится, и артефакт явится миру. Тот, кто заполучит его, станет всесилен. Глеб сосредоточенно крутил кольцо на пальце. Он был потрясён и взволнован, но старался не показывать этого. — Так значит, ведьма с Алтая?… — Искала этот самый Амулет, — кивнул Сарданапал. — Видишь ли, Чума не учла того, что сгинет раньше, чем Амулет сотни магов будет готов к использованию. Алтайская же ведьма не учла, насколько сильными могут быть охранные заклинания для могущественных артефактов тьмы. Долгое время Амулет и всё, связанное с ним, считалось чем-то вроде мифа. Однако именно смерть старухи-некромагини раскрыла то, что казалось легендой: Амулет существует. — Позвольте спросить: как именно вы это узнали? — Когда Медузия и Зуби прилетели за вами на Алтай, они кое-что заприметили в старой ведьминой избушке и передали свои наблюдения мне. Я наведался туда и обнаружил много интересного: книги, исписанные самыми тёмными заклинаниями, составленными на древнегреческом; опасные тайники с не менее опасными артефактами, а также заметки, которые ведьма вела при жизни. Основная их часть была посвящена поиску Амулета сотни магов. Несколько лет своей жизни, пока вы учились, влюблялись и совершали глупости, я старался распутать все нити, ведущие к Амулету. Академик замолчал, и Глеб нетерпеливо поинтересовался: — Вам это удалось, полагаю? — Почти. — Сарданапал побарабанил пальцами по столу. — Я уже практически дошёл до цели, осталось лишь несколько крохотных шагов, когда столкнулся с суровой реальностью. Видишь ли, мои самые великие знания и силы подкреплены опытом. И единственное, чего я никогда не практиковал — самый тёмный, самый страшный подвиг магии: некромагию и вуду. Это то, о чём мы говорили, когда ты только прилетел в Тибидохс, чтобы поступить ко мне на службу — у тебя имеются знания, которые пригодятся в нашей работе, и которыми никто другой не обладает. По крайней мере, никто из тех, кому я мог бы довериться. На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Бейбарсов встал, повернувшись к академику спиной. Он разглядывал розово-золотистые облака, плывущие по предзакатному небу, когда услышал собственный голос, звучащий как будто издалека: — Давайте подытожим. Где-то в мире имеется самый тёмный и могущественный артефакт, способный поглощать магию, и мы очень близки к тому, чтобы его отыскать. Для этого требуется мой некромагический опыт. А ещё я очень нужен Магществу, которое страстно жаждет взыскать с меня старые долги и упечь в Дубодам. Развернувшись, он уточнил: — Я ничего не упустил? — Боюсь, кое-что да. Магщество теперь тоже знает о том, что Амулет сотни магов — не выдумка. Они ищут его. И на этот раз поиски артефакта — не просто вопрос спортивного интереса: он определит распределение сил в магическом мире на сотни лет вперёд. Наша задача — найти Амулет раньше Магщества, раньше любого, кто захочет использовать его ужасающую силу. — А вы не думали, что моя непосредственная причастность к поискам так или иначе дойдёт до Магщества, что даст им лишний повод предьявить мне обвинения? — резко спросил Глеб. Сарданапал снова тяжело вздохнул и поправил сползшие на кончик носа очки: — Боюсь, они уже подозревают тебя, Глеб. Твоя работа на меня и на благо школы не прошла незамеченной. И они знают, что я тоже разыскиваю артефакт. Фактически, сейчас поиски Амулета ведутся подпольно, это не афишируется. Но верхушка власти надеется в сложившейся ситуации убить двух зайцев: прижать тебя и завладеть Амулетом. Понимаешь, что это значит? Бейбарсов медленно кивнул: — Они держат меня на прицеле. Как только мы отыщем артефакт, меня арестуют и предъявят магическому миру как нераскаявшегося преступника, а себя нарекут спасителями. — Именно. Найденный Амулет они якобы спрячут у себя, в хранилище для опасных артефактов, на деле же станут использовать его в своих целях — и я сильно сомневаюсь в безобидности этих целей. Поднявшись, Сарданапал приблизился к Глебу и положил руку ему на плечо: — Я понимаю, какой опасности тебя подвергаю. Более того, в случае, если мы не справимся, пострадают не только конкретные люди, но и весь наш мир. Однако я скажу то, чего, как я думал, никогда не произнесу в твой адрес: я верю в тебя, Глеб. В тебя, в твою силу и помощь. Вместе мы всё сделаем правильно. Бывший некромаг подумал: вот шанс, которого он так ждал. Ему предоставляется возможность доказать, что он сильнее своего прошлого, что не оно определяет то, каким человеком Глеб может быть. Не любовь к Тане, не незначительная по нынешним меркам помощь школе и её директору — а именно способность рискнуть собой, готовность принести себя в жертву ради других. Жертву, которая, возможно, не окупится, а об этом никто даже не узнает. Он задержал на секунду дыхание, в который раз за последний год спрашивая себя, взывая к самым глубинам своего сознания: «Я готов?». И ответил вслух, на выдохе, ещё раньше, чем ответ пришёл ему в голову — потому что уже знал, что это правда: — Я готов, академик.***
Они проговорили до позднего вечера, обсуждая дальнейший план действий. Как ни убеждал Глеб академика, настаивая, что ему нужно лететь на Алтай незамедлительно, старый маг остался непреклонен. — Спешка в сложившейся ситуации может только навредить. Перед тем, как приступать к выполнению этого задания, тебе нужно изучить кое-что, привести себя в нужную форму. Поэтому завтра вечером я жду тебя в Битвенном Зале. Глеб воспрял духом. Тренировки с таким сильным магом, как Сарданапал — это уже не просиживание штанов! — А почему мы не можем начать с сегодняшнего дня? — Потому что сегодня ты идёшь в библиотеку, — пояснил академик, с улыбкой наблюдая, как Глеб вновь сник, — где найдёшь книги по ратной магии и ознакомишься с ними, дабы освежить память. Потом Абдулла проводит тебя в тайный фонд, доступный только преподавателям школы. Там в закрытом доступе хранятся кое-какие заметки об артефакте, который мы собираемся отыскать, а также всё о жизни той сотни магов, что отдали свои силы в жертву Амулету. Для начала хватит. На изучение этого у тебя будет несколько дней, после чего мы двинемся дальше. Как видишь, хоть ты и боялся, скучать тебе не придётся. Бейбарсов хотел возразить, что боялся он вовсе не этого, но вслух сказал лишь: — Я всё понял. Прямо сейчас и приступлю. Сарданапал уже тронул ручку двери, когда до Глеба донеслись слова: — Если тебе будет нужна помощь, ты знаешь, где её искать. И кстати, мальчик мой, это не выход. — Что именно? — напрягся Глеб. — Пить. Тем более в одиночку. За старым магом закрылась дверь, и по коже Бейбарсова пробежали мурашки. Что это: сквозняк, осознание, что раскрыли его неприятный секрет, или реакция на вопиюще фамильярное, но такое нужное ему сейчас обращение? Спустя час, собравшись с мыслями и приведя себя в порядок, Глеб спустился к основанию Большой Башни. Библиотека Тибидохса, располагавшаяся в гигантских сумрачных залах, каждый раз поражала воображение. Лабиринт высоченных стеллажей, уходящих вдаль. Затхлая взвесь пыли в воздухе. Тусклый свет магических факелов, отбрасывавших колеблющиеся тени на древние тома. Остановившись возле стойки, за которой мутной рябью висел джинн Абдулла, бессменный заведующий библиотекой, Глеб коротко склонил голову в знак приветствия. — Ааа, бывший мальчик-вуду! — недовольно воскликнул джинн. — Что, решил свернуть на дурную дорожку? Слышал, ты подался к светлым! Брезгливый тон Абдуллы ясно давал понять, что он думает об избранном Глебом пути и о природе его нынешних сил. — А ведь ты подавал такие надежды! Какой бы великий из тебя вышел некромаг, каких дел ты бы наворотил! Во всех справочниках над именем Тантала писали бы твоё! Лучшей судьбы и представить себе невозможно! — Я подумал и решил, что это слишком просто, — без тени улыбки пояснил Глеб. — Плохие парни всегда всем нравятся. А вот стать всеобщим любимчиком, будучи светлым магом, — для этого нужно ещё постараться. Пока это удалось только двоим: Древниру и Сарданапалу. Кстати, я здесь как раз по поручению последнего. Абдулла какое-то время переваривал сказанное, так и не уловив иронии. Ещё раз окинув Бейбарсова хмурым взглядом, джинн склонился над старой потрёпанной тетрадью. — Знаю, знаю, он меня предупреждал. Тебе нужны учебники по ратной магии. Тринадцатый ряд, сорок пятый стеллаж. Глеб направился в указанном направлении, игнорируя брошенные вслед слова: — Имей в виду, не сдашь вовремя, сглажу! Я как раз дописываю двухтысячный сонет моей «Поэмы тысячи проклятий»! Длинные ряды полок складывались в бесконечную анфиладу. Периодически среди тускло освещённых стеллажей ему попадались редкие студенты, но в целом в библиотеке царили тишина и безмолвие. Непривычный, слегка сыроватый запах щекотал ноздри. Дойдя до нужного стеллажа, Бейбарсов окинул взглядом уходящие ввысь полки и прислонённую тут же непрочную на вид деревянную лестницу. Выругавшись про себя, он взял в руки первый попавшийся на глаза том. «Ратная магия от эпохи дуэлей до наших дней: как искусство нести смерть превратилось в магию разумной самозащиты». Пролистав пару страниц, Глеб отложил книгу в сторону. Спустя четверть часа рядом с ним высились две стопки, одну из которых он мысленно обозначил как «обязательно к прочтению», а вторую — «необязательно, но познавательно». Спустя ещё полчаса обе стопки уже опасно покачивались. За это время бывший некромаг разобрал всего четыре полки. Устало проведя рукой по лицу, он встряхнулся: нельзя позволять себе расслабиться, иначе придётся куковать тут до завтрашнего вечера. Потянувшись к лестнице, чтобы добраться до книг, располагавшимся повыше, Глеб замер: за соседним стеллажом послышалось шуршание, какой-то шум, а затем глухой хлопок, и ещё, и ещё. Обойдя длинную секцию, Бейбарсов заглянул за неё и напрягся. На пыльном полу сидела Таня Гроттер, подбирая упавшие книги. Очевидно, это они произвели столько шума. Дойдя до последней, девушка заметила длинную тень, лежащую на полу, и вскинула глаза. — Привет. Она выглядела уставшей, даже вымотавшейся. Явно после тренировки: чёрный комбинезон с расстёгнутой у горла молнией, раскрасневшееся, ещё не успевшее остыть лицо, слипшиеся от пота кудряшки у висков. — Привет. Тебе помочь? «Глеб, Чума тебя подери, зачем ты предложил ей помощь? Тебе нельзя к ней подходить, да тебе даже на одном континенте с ней находиться нежелательно!». Однако этот назойливый, хоть и справедливый голос тут же умолк, стоило Тане растерянно обвести взглядом уходящие в бесконечность полки с пыльными фолиантами. — Не нужно, я справлюсь. Мы тут с Соловьём поспорили, и я уверена, что права. Но хочу кое в чём убедиться, вот и… Ой! Пытаясь встать со стопкой собранных книг, Таня вновь потеряла равновесие. Стараясь не выронить их, она со всего размаху облокотилась на стеллаж, который угрожающе зашатался. С верхних полок посыпались тяжеленные тома. Глеб среагировал мгновенно: вскинув руку, он молча выпустил искру, замедляя падение книг и возвращая их обратно. Затем повернулся к девушке и резко выхватил у неё из рук оставшиеся, ставя их на полку. — Как ты с подобными рефлексами умудрилась стать великой драконболисткой! — раздражённо выговорил он. Однако Таня не обратила внимания на эти слова. Она сосредоточенно рассматривала кольцо на его руке. — Откуда оно у тебя? — От Сарданапала, — нехотя ответил Глеб. — Это кольцо Древнира. Каре-зелёные глаза расширились. — Тогда почему оно стреляет чёрными искрами? — Искра коричневая, а не чёрная. Посмотри, — он поднёс руку поближе к Тане, давая ей возможность разглядеть необычную поверхность и пробегающие по ней всполохи. — Видишь? Красные и зелёные. На выходе получается одна, насыщенно-коричневого цвета. Кольцо-перевёртыш, как и я. Неопределившееся. Никому больше не нужное. Она оторвала заворожённый взгляд от украшения и внимательно посмотрела на его обладателя. — Ты многим нужен, Глеб. — Мои способности, мои знания. Моя жизнь. Но не я сам. Заметив промелькнувшую на лице Тани жалость, бывший некромаг скривился: — Кажется, я уже говорил тебе, и не раз: не надо меня жалеть, я в этом не нуждаюсь. Я привык, и мне так хорошо. Он развернулся, намереваясь забрать отложенные книги и вновь скрыться в безопасности своей комнаты, но его остановили маленькие крепкие руки. — Неправда, — прошептала Таня, хватая его за свитер и прижимая спиной к стеллажам. — Неправда… Он ощущал затылком давление тонких пальцев, заставлявших склонить голову, и замер при первом прикосновении тёплых губ. Кончик чужого языка слегка надавил на его нижнюю губу, будто упрашивая открыться, сдаться… Напрасно. Он уже давно целиком и полностью принадлежал этой хрупкой рыжеволосой девушке. Однако в этот раз Глеб не хотел так легко поддаваться, не хотел подыгрывать ей. Он стоял, опустив руки, не закрывая глаза, чувствуя спиной неровный строй книг позади себя. Их острые края впивались ему в кожу через шерстяную колючесть свитера. Он ощущал лёгкие касания Таниных губ, и как его собственное дыхание учащается, отказываясь подчиняться разуму хозяина. А потом её рука скользнула в его волосы, слегка сжимая их. В памяти вспыхнула картина: узкая койка железнодорожной будки, он, жалкий и умирающий, с опущенной в раскаянии головой, и девушка-мираж, перебирающая его спутанные чёрные пряди. Всё внутри вспыхнуло, расцвело багряными цветами боли. Зажмурив глаза, Бейбарсов приоткрыл рот, принимая поцелуй Тани, вовлекая её в более смелый и настойчивый. Их руки одновременно начали блуждать по телам друг друга, языки сплелись — и все возведённые за прошедшие годы стены дрогнули, начали осыпаться крупными камнями. Глеб резко развернулся, поменявшись с Таней местами: теперь он прижимал её к полкам, поставив колено, вдавливаясь между худых ног. Она глубоко и часто дышала, и он рванул молнию драконбольного комбинезона раз, другой, лихорадочно пытаясь отыскать источник её волнующего дыхания, приникнуть к покрытой испариной жилке на шее. Зарываясь лицом между небольших округлых грудей, Глеб судорожно вдыхал Танин запах, мечтая, чтобы этот аромат никогда не покидал его ноздрей. — Я хочу тебя, — горячо шептал он, думая о том, понимает ли Таня, что он имеет в виду. Глеб хотел её не только в том, простом и понятном, физическом смысле — он хотел быть ею, чтобы она стала им. Искусать её всю от мочек ушей до пальцев ног, облизать её, съесть её. Проникнуть под её кожу, вывернуть наизнанку и обласкать каждый орган, каждую клетку, выпить всю кровь и лимфу, пока Таня Гроттер не забурлит у него в горле, пока его не затошнит от того, что она везде в нём. Но даже тогда хотеть её, хотеть так неистово, что всё, на что у него хватало сил — это вбивать её бедрами в опасно качавшийся стеллаж, судорожно сжимая всё, до чего дотягивались руки, целуя всё, до чего дотягивались губы. В воздухе висело марево пыли, терпкий запах пота и благоухание тяжёлого, невыносимого напряжения, от которого не было никакого спасения. Кроме одного. И Бейбарсов потянул молнию Таниного костюма ещё ниже. Её рука тут же взлетела, накрывая его ладонь, не позволяя завершить начатое. — Подожди, Глеб, не надо… Он с трудом сфокусировал взгляд на лице девушки. Оно выражало смятение, стыд, желание, тревогу, как зеркало отражая все эмоции, бушевавшие сейчас в ней — противоречивые, яркие, острые. — Ты издеваешься? Её щёки пылали румянцем. Она хотела его. Стыдилась того, что хочет, и боялась того, к чему это может привести. В нём поднялась горячая волна гнева. На Таню, на себя, на парадоксальную безответность их взаимных чувств. Бейбарсов в отчаянии покачал головой, по-прежнему не выпуская девушку из тесного кольца своих рук. — Таня, ты хотя бы раз задумывалась над тем, что делаешь со мной? Он резко ударил кулаком по полке рядом с её головой. Древние фолианты опасно зашатались, грозя упасть и погрести их двоих под собой. Таня сжалась под его грозным взглядом, в болотных глазах стоял тот же вопрос, адресованный самой себе. Её грудь в распахнутом вороте часто вздымалась. — Твоя любовь могла бы помочь мне стать лучше! Вместо этого ты мучаешь и меня, и себя! Ковыряешься в тарелке с острым блюдом — и попробовать хочется, и решиться непросто! Глеб, наконец, отступил назад, разглядывая её. Он видел, как стыдно ей было за свой порыв, как хотела бы она всё исправить, дать то, что — теперь это было уже очевидно — нужно им обоим. Покончить с их обоюдным одиночеством. Разорвать порочный круг недомолвок и страданий. Но девушка молчала, упрямо вздёрнув подбородок. Подобно стальным канатам, связывали её нерушимые путы устоев и правил, придуманных кем-то другим; тяжёлые цепи общественного мнения тянули к земле, заставляя отказаться от того, что подлинно, желанно… От него. Как же он устал от этого всего — от неясности, терзаний, не высказанных вслух слов. Не любовники, не враги, не друзья — такими они и останутся навечно. — Ты как была, так и осталась слишком правильной, слишком категоричной для того, чтобы принять непростое и неоднозначное решение, — горько произнёс Бейбарсов. — Тебе уже не пятнадцать, решайся на что-нибудь сама! — Я не заставляла тебя влюбляться в меня! — выкрикнула Таня в отчаянии. Лицо Глеба дрогнуло, но он взял себя в руки: — Да, Таня, — глухо ответил он. — Как и я не заставлял тебя влюбляться в меня. — Что… Она явно хотела сказать, что он заблуждается, оспорить это опрометчивое, нахальное заявления, оправдаться. Но Бейбарсов уже скрылся в лабиринте длинных стеллажей, исчез за поворотом, не дав ей договорить то ли вопрос, то ли недоуменное замечание. Он совершенно позабыл о книгах, так и оставшихся лежать на пыльном полу библиотеки. Он буквально взлетел по ступенькам в свою комнату, с грохотом захлопнув дверь и запечатав её почти десятком заклинаний, так, чтобы даже ему самому было трудно выбраться наружу. Глеб хотел остаться один, наедине со своей болью, невыразимой горечью, во тьме, холоде и мраке непроглядного одиночества, где нет никакой надежды, где среди всех останков его разбившихся чаяний была одна лишь любовь — непрошеная, безответная, бессмысленная и никому не нужная.