***
Прошедшая ночь стала самой яркой в жизни Тани Гроттер. Она была долгой, выматывающей, наполненной противоречивыми эмоциями. Счастливой настолько, что становилось страшно. Невыносимой от того количества наслаждения, что заставил испытать девушку Глеб. В сексе бывший некромаг оказался таким же, каким был в жизни: страстным, жёстким, ненасытным. Он прямо говорил всё, что хотел сделать с Таней, и делал это. Он был и груб, и бесконечно нежен; он заставлял её кричать от обжигающего удовольствия и жалобно стонать от изысканной, желанной боли: он обращался с её телом так умеючи, будто наперед зная, чего то жаждет. Бейбарсов пробудил в ней что-то, надорвал какую-то нить, сдерживающую Таню в рамках приличия, в рамках нормы, и она вскрикивала, и царапала, и кусала, и от невыносимой, почти садистской сладости кружилась голова. Ту искру яркой, непокорной страстности, которую не смог раздуть Ванька, бывший некромаг за пару прикосновений, за пару взглядов превратил в пылающий пожар. И Тане нравилось смотреть на Глеба, видеть, как этот мрачный, зловещий мужчина вновь превращался в мальчишку, каким она увидела его впервые, стоило ей лишь коснуться губами линии его небритого подбородка или провести языком по одному из многочисленных шрамов, покрывавших его тело. Он был твёрдым под её неуверенной ладонью, он дрожал и рвано выдыхал через приоткрытый рот, и Таню охватывало странное чувство — давно позабытое, но прежде знакомое, волнительное и колющее остротой ощущение собственной власти над Глебом Бейбарсовым. Ах, как сладко это было, как невыразимо сладко! Его неуклюжая грубость, вызванная подавляющей нуждой, когда он вдруг подминал её под себя и брал одним резким движением. Её выдох сквозь стиснутые зубы, когда она упиралась руками в его влажную грудь, пытаясь безболезненно принять, а потом прерывистые вдохи, когда она, привыкнув к его размерам, сама начинала подаваться навстречу жёстким толчкам. Лицо Глеба освещал какой-то странный внутренний трепет: будто он боялся поверить в то, что всё это правда, что она сейчас не рассыпется в его руках на осколки. И, будто желая убедиться в реальности происходящего, он ещё сильнее прижимал её к себе, так, что Таня едва могла дышать, сотрясаясь под безжалостными ударами его бёдер. — Смотри на меня, — требовал он, и девушка захлёбывалась от возмущения и блаженства. Она хотела возразить, отказаться, но не могла, делая всё, что он приказывал. Она держалась из последних сил, продлевая их обоюдное удовольствие. Целовала до тех пор, пока не начинали саднить губы. Кричала, когда он просил не сдерживаться, и рвано, беспорядочно задыхалась ему в рот, когда он закрывал её собственный поцелуем. Таню до глубины души потрясло то, с каким восторгом и волнением Глеб любил её тело, то, как менялось выражение его красивого лица в моменты, когда он терял себя. Ей никогда не забыть его судорожного шёпота, когда он рассказывал девушке о том, сколько лет мечтал об этом; как он дышал неровно и часто; как в его глазах цвета пасмурного зимнего неба отражался её силуэт. Он пьянил своей пылкостью, силой, тёмной тягой к тому, чтобы доводить её до самого края, где удовольствие и боль переплетались так тесно, что Таня всерьёз опасалась сойти с ума. Но если бы кто-то попытался помешать им, она первая выпустила бы из перстня красную искру. И когда свежее дыхание утра коснулось их лиц, они лежали рядом, переплетя руки и ноги, бессильные, но всё ещё жаждущие друг друга. Взгляд Тани зацепился за правое бедро мужчины: в сизых предрассветных сумерках на нём отчетливо был виден короткий неровный шрам. У девушки перехватило дыхание — она знала, что за рана была здесь прежде. Заметив направление её взгляда, Глеб усмехнулся: — Когда я только встал на ноги после травмы, тут же упал, как подкошенный. Ленка успела меня подхватить, иначе я разбил бы свою дурную голову об пол. — Долго ты восстанавливался? — прошептала Таня. — Около месяца, — пожал он плечами. — Потом ещё какое-то время хромал, вот когда моя старая трость пригодилась бы по назначению. Он улыбнулся, стараясь перевести всё в шутку, но девушка по-прежнему серьёзно смотрела ему в глаза. Чувство вины, терзавшее её всё то время, что она не знала о судьбе Глеба, и раскрывшееся во всей красе теперь, мучило Таню. — Я думала о тебе, — тихо призналась она, сжимая его пальцы. — Вспоминала против воли, злилась на себя, запрещала даже мысленно произносить твоё имя, но ты всё равно приходил, проникал в мои сны, беспокоил меня, и я ничего не могла поделать. Бейбарсов склонился, приник губами к её ладони, а она прижалась к его взлохмаченной макушке, втягивая носом запах, который давно уже преследовал её: тонкий, едва ощутимый аромат одеколона и терпкий, вяжущий — самого Глеба. Запах, ставший самым желанным, самым родным. Таня не заметила, как забылась тревожным, коротким сном-воспоминанием. Она вновь оказалась в продуваемой всеми ветрами будке у железной дороги. Оглянувшись, девушка резко дёрнула занавеску, уже зная, что увидит за ней. Там, на узкой койке, лицом к потолку, лежал Глеб. Его лицо было худым настолько, что выделялись кости черепа. Таня с отчаянным криком бросилась к нему и успела заметить, как в последний раз в тёмных зрачках некромага вспыхнул счастливый огонёк. Вспыхнул — и тут же погас, забирая с собой его жизнь. Рывком проснувшись, ещё находясь на грани между кошмаром и реальностью, Таня разрыдалась. Глеб, испуганно поднявшись, схватил её за плечи, что-то спрашивал, встряхивал. А она смотрела в его глаза, теперь уже серые, стальные, полные жизни и немного — тревоги за неё, и ей было страшно, невыносимо страшно, когда она думала о том, что жуткая рана на его ноге могла никогда не зажить. Она ширилась бы, поглощая всё больше живых клеток, росла и росла, пока всё его тело не превратилось бы в одну гноящуюся рану, и тогда он перестал бы существовать. Он стал бы всем тем, что олицетворял его прежний тёмный дар: холод, тлен, разложение, прах. Нечеловеческий ужас спазмом охватил её всю, когда Таня представила, что Глеб мог исчезнуть навсегда. Умереть. Ничего не осталось бы от того наглого юноши с печально-кривой ухмылкой, который целовал её под дождём во дворе Магфорда. И эта мысль определила всё. Таня не могла представить себе мир, в котором не было бы Глеба. Она не хотела знать этот мир, не хотела иметь с ним ничего общего. Сила, — странная, таинственная и невыносимая, заставлявшая предпочитать его счастье, его жизнь, его благополучие всему остальному — наконец, расправила крылья в душе Тани, заняв собой всё место. Сила, имя которой девушка, в конце концов, смогла назвать, прошептать едва слышно сквозь рыдания, а потом выкрикнуть в лицо тому, кто был её хозяином. Она любила, и Глеб, наконец, услышал это.***
Если ещё несколько часов назад Таня колебалась, думая о том, стоит ли всё же долететь до Ваньки и объясниться с ним, то после произошедшего поняла чётко и ясно: нет. Она не готова прямо сейчас к серьёзному разговору, слишком много накопилась у неё на душе, слишком она переполнена всем произошедшим за последние сутки. Ей нужно время, чтобы успокоиться, чтобы разложить по полочкам свои мысли и чувства, чтобы предстать перед Ванькой спокойной и собранной. Готовой причинить ему боль, поняла Таня, и от этого ей стало горько: она по-прежнему любила этого маечника. Иначе, чем Глеба, но мысль о том, что она сделает Ваньку несчастным, по-прежнему мучила девушку. И было ещё кое-что: какое-то смутное ощущение, симбиоз интуиции и предвидения, говорило Тане, что время для их с Валялкиным встречи ещё не настало. И девушка решила просто довериться своему чутью. Поэтому, едва солнце раскинуло над Алтайскими горами свои золотистые крылья, чёрная ступа и контрабас взмыли в небо и взяли курс на Буян. Молодые люди останавливались всего раз, чтобы перевести дух и смочить горло. Когда Глеб, выпрыгнув из ступы, потянулся к Тане за поцелуем, она со смехом накрыла его губы ладонью и покачала головой. Девушка знала, что, если они начнут целоваться, то вернутся в Тибидохс поздно ночью, а время играло против них. Поэтому следующую попытку Бейбарсова она прервала уже более жёстко, окатив его водой из небольшой речушки. И всё равно полёт обратно занял у них больше времени, чем Таня рассчитывала, поэтому на остров они прибыли, когда его уже обнимал ранний вечер. Приземлившись на крыше Башни Привидений, они не стали даже заходить переодеваться, а сразу направились в кабинет главы Тибидохса. Старый маг встретил их на пороге проницательно-внимательным взглядом, и Таня вдруг отчего-то смущённо зарделась, как будто академик мог каким-то образом узнать, что она вытворяла этой ночью. Но её смущение отошло на второй план, когда Глеб выложил на стол найденный ларчик и открыл крышку. Сарданапал молча изучил пергамент и откинулся на спинку кресла. Его непослушные усы были скреплены сзади позолоченной заколкой, из плена которой тщетно пытались вырваться. — Итак, Стоунхендж, — задумчиво пробормотал академик. Молодые люди переглянулись и кивнули. — Что ж, весьма логично, — продолжал Сарданапал. — Всего-то и нужно было: найти подтверждение того, что ритуал был проведён, а значит, Амулет существует, и спрятан он там, где, не зная подробностей, никто не догадался бы искать — в месте его создания. Столько лет сильнейшие маги всего мира старались обнаружить хоть что-то, что укажет на его расположение — а вам двоим это удалось меньше чем за сутки. Что лишний раз подтверждает: я сделал правильный выбор. И я благодарю вас. Старый маг улыбнулся Тане и Глебу, чуть подольше задержав взгляд на последнем. — Выходит, теперь нам необходимо лететь в Англию? Академик кивнул, задумавшись. — Да. И в этот раз я полечу с вами. После этих слов Таня поняла, что ставки повысились: если в игру вступает сильнейший маг последних столетий, значит, это будет несколько сложнее, чем охота на хмырей. — Глеб, — обратился к нему Сарданапал. — Думаю, нам понадобятся силы твоих сестёр. Тебе стоит связаться с ними и предупредить, что завтра вечером мы вылетаем в Магфорд — мне нужно время, чтобы кое-что подготовить. Никаких подробностей, их мы сообщим на месте. Бывший некромаг кивнул, и вместе с ним Таня двинулась к выходу. Однако их остановил голос академика, в котором прорезались ироничные нотки: — Таня, Соловей вчера чуть не взорвал мой кабинет из-за того, что я отпросил тебя на один-единственный вечер. Так что оставшиеся до чемпионата дни, боюсь, он будет к тебе особенно строг. — Ничего, академик, я справлюсь, — улыбнулась Таня, уже представляя всё, что она услышит от тренера. — Сейчас перекушу и отправлюсь на поле. — Вы оба можете идти, однако, Глеб — тебя я попросил бы вернуться ко мне после того, как ты отдохнёшь с дороги. — Глаза Сарданапала весело блеснули за толстыми стёклами очков. — У меня есть к тебе разговор. — Конечно, — кивнул бывший некромаг, и они с Таней покинули кабинет главы Тибидохса. По пути к спальням девушка рассуждала: — Как думаешь, зачем академику твои сёстры? — Очевидно, ритуал, созданный с помощью тёмной магии и некромагии может охраняться подобными же заклинаниями. Я смогу распознать некромагию и, возможно, даже обезвредить, но практиковать её уже не в моей компетенции. — Ты понимаешь, что это значит? — спросила Таня, и в душе её поднялось чувство, похожее на благоговение. — Это значит, что впервые за Лигул знает сколько лет светлые маги и некромаги объединятся, чтобы спасти мир. Это значит, что всё, пережитое тобой, было не напрасно — ты обрёл сестёр и союзниц! Остановившись перед её дверью, Глеб улыбнулся, погладив Танину щёку: — Ты удивительная, — пробормотал он. — Так страстно хочешь убедить меня в том, что я страдал не зря, — подожди, не перебивай меня! — и я тебе за это благодарен. Более того, я даже согласен с тем, что ты говоришь, потому что сам уже пришёл к подобным выводам чуть ранее. Но правда в том, что для меня прошлое было важным совсем по другой причине: я встретил тебя. Таня не успела ответить, потому что в следующую секунду он коснулся её губ своими, и она почувствовала, как пол уплывает у неё из-под ног. Глеб целовался, не закрывая глаз, и она тоже не смела опустить веки. Ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно, но тут в конце коридора послышался какой-то шум, и Таня вздрогнула, испугавшись, что их увидят. Она хотела отпрянуть, но Бейбарсов уже сам отпустил её и, шепнув напоследок: «Приходи ко мне сегодня ночью», направился в сторону своей спальни. По коридору, смерив её подозрительным взглядом, прошёл Витя Кубинцев, играющий в защите. Таня улыбнулась ему, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. — Татьяна, — поприветствовал её юноша. — На вчерашней тренировке вас не хватало. — Соловей сильно распекал? — засмеялась девушка. — Скажем так: тренер был несколько более нетерпим к нашим ошибкам, чем обычно, и употреблял много нецензурных выражений, — Витя поправил на носу очки с толстыми стёклами. Таню всегда забавляла его нарочито-важная манера вести диалог, однако при этом Кубинцев нравился ей: он был добрым, и за строгим фасадом чувствовалось хрупкое сердце, которое легко разбить. А ещё Витя очень любил животных. Он напоминал ей одновременно Шурасика и… Ваньку. При воспоминании о последнем Таня ощутила тяжесть на душе. — Сегодня я буду на тренировке и постараюсь минимизировать хотя бы ругательства, — ещё раз улыбнувшись, девушка поспешила скрыться в духоте своей спальни. Но стоило ей перевести дух и расстегнуть пропитавшуюся потом рубашку, как в дверь постучали. Таня чертыхнулась и, застегнувшись, открыла дверь. На пороге стоял Ягун. И, как и месяц назад, когда она прочла по глазам Ваньки, что он знает правду, девушка поняла: друг уже обо всём догадался. Возможно, по школе всё-таки ходят слухи — кто-то же слил информацию о них с Бейбарсовым в редакцию «Сплетен и Бредней» — и Ягун, узнав, что Таня с Глебом вместе улетели на задание, сложил дважды два. А возможно, он просто слишком хорошо знал её, даже лучше, чем она сама. Поколебавшись мгновение, девушка отступила в сторону, пропуская его. Сложив руки на груди, играющий комментатор какое-то время рассматривал её, а потом спокойно поинтересовался: — Ты собираешься рассказать Ваньке? Таня молча кивнула. — Когда? — Когда придёт время. — Её голос немного хрипел, и, прочистив горло, она продолжила: — Скоро. Поверь мне. Я хотела… хотела навестить его на обратном пути, но у нас было мало времени, а разговор предстоит непростой, и я… я пока… — Ты не готова, — закончил за неё внук Ягге. — Я понял. Снова наступила тишина. Девушка смело встретила напряжённый взгляд друга. — Таня, это правда то, чего ты хотела? Я имею в виду… этот человек? — Я люблю его, — просто ответила она и добавила, не дав себя перебить: — Ваньку я тоже люблю, он дорог мне, и всегда будет. Но с ним я не буду счастлива, а с Глебом — да. — Но он ведь… — Ягун не договорил и покачал головой, однако Таня уже видела, как трескается сухая корка его непоколебимости. — Безгрешных и идеальных не бывает. Лигулов горб! Ты хочешь сделать Бейбарсова святым? — Нет, просто... — Он стал большим, чем мы могли мечтать, а тебе всё мало! Этот, как ты выразился, человек прямо сейчас помогает спасти наш мир! — Что?? Таня осеклась, поняв, что сболтнула лишнего. Но отступать было некуда, и она подумала, что, во-первых, не хочет и не может скрывать от друга правду. А во-вторых, это, возможно, станет одним из аргументов в пользу Глеба. И она рассказала Ягуну всю историю с самого начала. Она говорила, наблюдая, как постепенно поднимаются в изумлении выгоревшие брови играющего комментатора, как расширяются его зрачки, когда он узнал о доверии, оказанном Глебу Сарданапалом. И по мере того, как рассказ тёк, разворачивая перед внуком Ягге историю жизни бывшего некромага, его лицо всё больше приобретало растерянное выражение. Таня уже понимала, что они безбожно опоздали на тренировку, и что им влетит от Соловья по первое число, и ночевать она сегодня будет на поле — но ей было плевать. Потому что она, наконец, увидела, как сомнение многотонной кувалдой ударило по категоричным убеждениям друга, как они раскололись, явив ей долгожданное: понимание. — Значит, завтра вы летите в Магфорд? — Думаю, в саму школу мы соваться не станем, небо над ней патрулируют. Но нам нужно будет встретиться с Аббатиковой и Свеколт. Так что да, летим. Если, конечно, от меня что-то останется после сегодняшней тренировки, — Таня, занятая тем, что переодевалась за ширмой в комбинезон, не видела, как друг улыбнулся своей прежней, широкой, но всё ещё немного неуверенной улыбкой. Она не ошиблась: Соловей встретил её таким грозным взглядом и таким зычным окриком, что у девушки волосы на голове зашевелились. Будь на её месте какая-нибудь робкая младшекурсница, девчонку уже уносили бы с поля без сознания. Однако Таня спокойно выдержала суровый, но, надо признать, справедливый гнев тренера, а потом выложила свой козырь: новую тактику ведения игры, которую она мозговала во время их с Бейбарсовым полёта на Алтай — на обратном пути её мысли занимало уже совсем другое. Суть состояла в том, чтобы использовать потенциал их главного специалиста по сглазу: Вики Рыжовой. Вся команда, сгрудившаяся вокруг них, отступила чуть назад, выставляя на передний план невысокую пухлощёкую девочку-подростка. — Гроттер, — скептически произнёс Соловей, — кажется, даже один день перерыва плохо сказывается на твоих успехах. Мы ведь и так тренировали Рыжову на то, чтобы она посылала соперникам сглазы! После случая с Минотавром, думаю, будет не слишком дальновидно в открытую использовать её дар. — Вот именно, — заговорщически улыбнулась Таня. — Я предлагаю задействовать способности Вики не напрямую, а во время передачи заговорённых пасов. Тренер нахмурился: — Продолжай. — Ну, допустим, Ягун кидает мне заговорённый пас. Его хочет перехватить противник — у невидимок спецом по заговорённым пасам всегда был Принц Омлет, — вот только наша Вика не даёт ему этого сделать. Ты ведь поняла задумку? — обратилась Таня к девчушке. Та хитро улыбнулась: — Конечно. Я скажу, что это неправда, и он потеряет мяч. Команда одобрительно загалдела. Соловей задумчиво почесал подбородок и кивнул: — Недурно. Правда, в этом случае они с Ягуном будут слишком зависимы друг от друга. — Ну и что? — возразила Таня. — Вика всё равно атакующий полузащитник, они работают в связке так или иначе. К тому же, она неплохой телепат, что очевидно. Ей не обязательно летать над Ягуном без продыху, она услышит заговор и на расстоянии. Конечно, идея очень сырая, но если попробовать… — Хватит болтать! — тренер хлопнул в ладоши. — Почему вы все ещё на земле, лентяи? Особого приглашения ждёте? Когда игроки уже взмыли в воздух, Таня бросила на Соловья взгляд и увидела, что он довольно щурится своим единственным глазом. «Простил, значит», — подумала девушка про себя, и уголки её губ дрогнули в улыбке. Ранний вечер на Буяне медленно перетёк в поздний, а затем и в ночь, но команда всё не расходилась. Драконбольное поле ярким пятном выделялась на погрузившемся во тьму острове. С высоты полёта виднелись массивные башни Тибидохса. Таня вымоталась настолько, что уже с трудом держалась на контрабасе. События последнего месяца сильно расшатали её непоколебимое спокойствие. События последних дней разорвали его в клочья. Объяснение с Глебом, Ягуном и Сарданапалом, находка на Алтае, бессонная ночь и признание, предстоящий полёт в Англию, игра с невидимками и неразрешённость их с Глебом теперь уже общий судьбы — всё это переполняло Танину голову сотней вопросов, страхов, сомнений. Но в эту ночь у неё не было никаких сил решать навалившееся безумие. Девушка помнила о хриплой просьбе Глеба: «Приходи ко мне». Она думала, что завершит этот день обнажённой и в его объятиях. Однако реальность оказалась куда прозаичней, и спустя полчаса Таня Гроттер сладко спала, растянувшись поперёк кровати в своей комнате. Её свесившаяся вниз правая нога была босой, а левая осталась в наполовину расшнурованном ботинке. Таня спала, и впервые за много дней Глеб Бейбарсов во сне беспокоил её так, как хотелось девушке.***
Она думала, что проспит минимум до обеда, потому что Соловей милостиво разрешил команде немного отдохнуть. Это было тем более необходимо потому, что сразу по завершении тренировки Таня с Глебом в сопровождении академика вылетали в Магфорд, чтобы быть там ближе к полуночи. Однако Таня проснулась, на удивление отдохнувшая, уже в десять утра. Решив не терять время даром, девушка стала собираться на тренировку. «Это будет отработка за прогул», — подумала она, пытаясь отыскать свой комбинезон, и только вытряхнув из шкафа все вещи, вспомнила, что накануне оставила его в раздевалке. Недовольно ворча, Таня надела старый сарафан в полоску, зашнуровала ботинки и скептически оглядела себя в зеркале. — Гробыня бы сказала, что сюда подойдут лёгкие сандалии на платформе с завязочками, — вслух размышляла она, но потом махнула рукой: слова «Таня Гроттер» и «сандалии на платформе» в одном предложении никто не употребляет. Решив для начала спокойно позавтракать, а потом вернуться за контрабасом, девушка в приподнятом настроении подошла к двери Глеба и, оглянувшись, осторожно постучала. Тишина. Повторив стук ещё два раза, Таня нахмурилась и показала створке язык. «Одно из двух: либо Бейбарсов дрыхнет, как свинья, либо шляется где-то с утра пораньше». Вы подумайте! Она-то надеялась, что он всю ночь просидел у её двери в ожидании, пока она позовёт его! Проходя мимо одной из спален, дверь в которую была приоткрыта, Таня вдруг услышала знакомое имя и замерла. — Вообще-то, Глеб Бейбарсов прилично старше тебя! При других обстоятельствах он бы мог у нас преподавать! Звонкий девчачий голос принадлежал Саре Цойфер, полузащитнице сборной Тибидохса — Таня узнала её характерный картавый выговор. Однако ту, что ответила следом, девушка тоже хорошо знала: это была Аня Лебедева, красавица с третьего курса, играющая у них в защите и летающая на маленьком красном пылесосике последней модели. — И что с того? Не будь занудой! Может, мне нравятся мужчины постарше! Тем более такие, как он. — Я интересуюсь: какие — такие? — скептически поинтересовалась Сара. — Ну он такой суровый, такой мужественный! Я всё-всё про него разузнала из надёжных источников! — Таки в «Сплетнях и бреднях», — хмыкнула Цойфер. — Вы ведь в курсе, что раньше он играл в нашей сборной? — Аня проигнорировала выпад. — И про его прошлое тоже знаете? Обычно таким мужикам не идёт, когда они становятся светленькими, но Бейбарсов — другой. И потом, он такой красивый… — И он любит Таню, — послышался третий голос, спокойный и мягкий. Дочь Леопольда Гроттера узнала Машу Феклищеву. — Да, про это я тоже читала, — уже менее воодушевлённо призналась Лебедева. — А раз читала, то знаешь, что шансов у тебя никаких. Тем более что Таня тоже любит его, — всё так же невозмутимо продолжала Маша. — Уж и помечтать нельзя! — Мечтай лучше о Рыжем! — назидательно вставила Сара. — О Ромке? — удивилась Аня. — Фи, он же такой лопух! — А ты приглядись к нему внимательней. Высокий, нелюдимый, учится на тёмном отделении. Ему на всех плевать, он всегда сам по себе, и только одна девушка привлекает его внимание. Вот ты говоришь, что не понимаешь Таню Гроттер, мол, как она могла не замечать такого парня и такой любви — а сама-то! Рома влюблен в тебя с первого курса! Таня не стала слушать дальше — улыбаясь, она пошла дальше по коридору, размышляя. Интересно было узнать, как они с Глебом выглядят со стороны. Выходило примерно так: Бейбарсов красавчик, а она дура. Мда, не очень-то радужно. Перстень на руке девушки неожиданно нагрелся и проскрипел: — Ну что, влюбилась снова? — Полюбила, дед. Полюбила, — отозвалась она с улыбкой. Старческий голос неожиданно завел песню: — Зааачем вы, девушки, красивых люююбите, непостоянная у нииих любооовь… Таня не выдержала и рассмеялась в голос. — Его любовь и временем, и трудностями испытана. Я верю ему. А ты верь мне. — Ну-ну. Concolores aves facillime congregantur, — проворчал он. — Ты думаешь, мы похожи? — нахмурилась девушка, хорошо знавшая эту фразу. Дед ничего не ответил, но, когда Таня уже решила, что отпущенная перстню на день магия иссякла, вдруг спросил как-то мягко: — Замуж за него пойдёшь, значит? — Что?? Но перстень больше не проронил ни слова, как она ни трясла руку. Обдумывая слова Феофила Гроттера, девушка завернула в коридор с классными комнатами и нос к носу столкнулась с Глебом. Дверь напротив начала приоткрываться, и оттуда раздался гомон голосов — магспиранты покидали занятие. Бывший некромаг посмотрел на неё потемневшими глазами, а потом схватил за руку чуть выше локтя и пинком открыл дверь ближайшего кабинета, затаскивая туда Таню. Она опомниться не успела, как оказалась в его жарких объятиях. Казалось, при соприкосновении с его кожей её собственная плавится, как воск, и стекает на каменный пол. Глеб не предпринимал никаких попыток сделать прикосновение более интимным, просто смотрел на девушку, и от этого взгляда ей было одновременно неуютно и очень жарко. — Что ты творишь? — засмеялась Таня, стараясь разрядить обстановку, потому что и без того спёртый воздух классной комнаты стал ещё более разреженным от напряжения, что электрическими микроразрядами проскакивало между ними. — Почему ты не пришла ко мне ночью? — прямо спросил он, и от этого простого вопроса у Тани всё поплыло перед глазами. Однако она взяла себя в руки и хитро улыбнулась: — Разве я обещала? Бывший некромаг отстранился, и на его лице мелькнула тревога. — Таня, я обидел тебя? — Что? — удивилась девушка. — Я, возможно… был немного груб вчера? Она снова рассмеялась — от облегчения, и тут же покраснела, понимая, что не решится признаться Глебу: такая ночь не могла пройти для неё бесследно, Таня не привыкла к страсти бурной настолько, что она оставляет после себя почти болезненные ощущения. Тем более в какой-то степени Тане нравилось всё, что она испытывала: это было доказательством того, что произошедшее на Алтае — правда, что они с Глебом любят друг друга, что они взаимно признались в этом и много раз были близки, как будто закрепляя пакт, как будто расписываясь в вечной верности. Однако, вглядываясь в нахмуренное и напряжённое лицо Бейбарсова, девушка осознала, что он не поймёт её, не разделит её трепета и услышит лишь то, что причинил ей боль. Поэтому она просто покачала головой, запустила руку в его волосы, зная, что эта ласка способна отвлечь его, и призналась, отчаянно краснея: — Мне понравилось заниматься с тобой любовью. В ответ на это бывший некромаг начал стремительно развязывать тесёмки её сарафана. — Глеб! — пискнула она от неожиданности. — Хочу узнать, понравится ли тебе заниматься со мной не любовью, — усмехнулся он, оттесняя девушку к ближайшей парте и касаясь губами синей венки у горла. В коридоре послышался топот десятков ног и весёлая болтовня — студенты-должники с младших курсов шли на экзамен. Таня замерла от страха, что сейчас их застукают. — Глеб, прекрати! Здесь за дверью дети! — Наши? — пробормотал он, продолжая целовать её шею. — Что?? Нет! — Тогда плевать я хотел. Таня ощутила, как у неё подкашиваются ноги, и вцепилась в футболку бывшего некромага. Стремительной молнией мелькнула в угасающем сознании мысль, насколько Бейбарсов не похож на Ваньку даже в этом. Валялкин был нежным и терпеливым любовником, но в силу своего характера нерешительным и порой даже застенчивым, тогда как Тане всегда хотелось совсем иного: власти, безрассудного вожделения, порой даже грубости, которая сможет, наконец, заглушить хотя бы на время иссушающую жажду тела. И Глеб давал ей всё это: с ним Таня сама чувствовала себя неопытной и вечно робеющей девчонкой. Он был уверенным в том, что делает, он был внимательным и чутким, но при этом очень настойчивым. Когда его охватывало желание, оно было настолько ощутимым, что не требовало даже касаний — одного взгляда было достаточно, чтобы тонкие волоски на шее Тани вставали дыбом. Она смотрела с какой-то удивительной в этот страстный миг нежностью, как он покрывает поцелуями её руку от локтя до кончиков пальцев, а когда он потянулся к ней за ответной лаской, раскрыла губы, принимая его. Таня не солгала, когда сказала, что не хочет в нём кардинальных перемен. Ему шла мрачная дымка порока, который он носил в себе и который вырывался на свободу в минуты несдержанности. Глеб целовал её так же, как вчера у двери в спальню — сладко, тягуче, не закрывая глаз. Сердце девушки стучало где-то в горле, и она боялась моргнуть, боялась спугнуть этот момент: когда бывший некромаг был таким открытым, таким беззащитным, лаская её губы и будто упрашивая не верить его обманчивой уверенности, за которой — теперь-то Таня это знала — скрывалась бездна отчаяния и страха быть отвергнутым. Он подхватил её и усадил на самый край пыльной парты, рывком стягивая ослабленные лямки и лиф сарафана до самого пояса, обнажая покрывшуюся мурашками грудь. Когда горячие, влажные губы накрыли её правый сосок, девушка запрокинула голову, стискивая дерево стола как можно крепче, чтобы удержать равновесие и не упасть. Она не доверяла своим трясущимся рукам и обрадовалась, когда ладони Бейбарсова обхватили её так, что Таня оказалась будто в коконе, состоящем из восхитительных, дразнящих прикосновений. Ей стало немного не по себе от того, как быстро этот мужчина мог заставить её забыться, потерять голову. На мгновение Таня вынырнула из тумана желания и подумала о том, чувствовал ли Глеб то же самое, когда она ласкала его? Ей недоставало опыта, чтобы судить об этом, однако во время их близости, ночью в горах, он казался ей невероятно чувствительным ко всему, что она делала. Её тело всё ещё помнило пережитое и было таким обострённо восприимчивым, что каждое действие Глеба будто сопровождалось электрическим разрядом. А когда длинные смуглые пальцы пробрались под её подол, отодвигая в сторону бельё, ей пришлось зажать себе ладонью рот — она помнила, что совсем рядом, буквально в соседнем классе, находятся дети. Мысль о том, что, наверное, стоит наложить заглушающее заклинание или хотя бы запереть дверь, мелькнула и исчезла в её охваченном возбуждением разуме. Не выдержав, Таня перехватила наглую руку, останавливая настойчивую ласку. — Глеб, это слишком, — выдавила она, и он усмехнулся, слегка отстраняясь, оправляя её подол. А потом сделал немыслимое: медленно, наблюдая за её реакцией, облизал пальцы, только что ласкавшие её там, внизу. Таня ахнула. Её лицо, шея и обнажённая грудь залились горячей краской. Он приводил её в смятение тем, что творил, этого было много, слишком, слишком много, сильно, остро… она просто не справлялась. Видимо, её реакция оказалась даже более бурной, чем он ожидал, поэтому Глеб наклонился, приподнимая её подбородок, заглядывая в глаза. — Извини, кажется, я тебя немного нервирую своими действиями, — пленительная хрипотца в его голосе заставила Таню поднять голову и встретиться с ним взглядом. — Я слишком тороплюсь, да? Мне не хочется, чтобы ты думала, будто я помешан на сексе. Только на тебе. Поэтому, если ты не хочешь, или тебе неудобно… Она не дала ему договорить. Разумеется, чёрт возьми, он нервировал её, он торопился и он, несомненно, был помешан на сексе с ней — но Таня сама безудержно хотела его, и не только в физическом плане. Она хотела всего этого, вещей, которые только он один был способен ей дать — чувства жаркие, колкие, заставлявшие ощущать себя живой, желанной, наслаждаться каждым втянутым через не справляющиеся лёгкие вдохом, каждой фразой, глупой и банальной для всех, кто находился за переделами этой комнаты. Но здесь, внутри этой каменной коробки, наедине с ним в этой личной галактике, Таня хотела смаковать каждый миг. Ведь никто из них не знал, что готовит завтрашний день. Когда-нибудь эта животная страсть пройдёт, думала Таня, и они с Глебом станут остепенившимися, уважаемыми в обществе старыми магами. Они преодолеют все испытания, добудут артефакт, вытащат Бейбарсова из цепких лап Магщества. Они дождутся момента, когда все примут их любовь. И дни с той поры будут наполнены спокойствием и радостью, которую они однажды разделят со своими детьми. Но пока оба были молодыми и горячими, их тела — ненасытными, их чувства — шальными и неудержимыми, желания — сладкими, судьба — нерешённой, а будущее — опасным; пока всё это обрекало их на жизнь, полную неожиданных неприятностей, Таня хотела наслаждаться моментом. Наверное, это было неправильно — настолько сильно желать кого-то, и отдаваться этому желанию так неистово, так самозабвенно — но ей было плевать. Она скользнула рукой вниз, неуклюже дёргая пряжку и вытягивая ремень из брюк. Глеб придерживал её за плечи, жадно наблюдая за манипуляциями девушки. Ей стоило больших усилий не пялиться на его широко расставленные ноги и пах, не искать подтверждения того, как сильно он её желает. Расстегнув пуговицу и молнию, Таня потянула грубую ткань вниз вместе с бельём, краснея и задыхаясь от представшей картины. Ей уже довелось рассмотреть телосложение Глеба в мельчайших подробностях, но почему-то именно сейчас, при тусклом свете, проникающем через маленькие окна под самым потолком, полуобнажённый и возбуждённый до крайности, он казался ей особенно притягательным и… да, порочным. — Закончила разглядывать? — послышался насмешливый шёпот. Таня улыбнулась и кивнула, решив ещё немного помучить его и себя. Поражаясь собственному бесстыдству, она приподняла бёдра, сгибая ноги в коленях и стягивая своё бельё к щиколоткам. При этом не сводя глаз с лица Бейбарсова, которое буквально окаменело. Он почти не дышал, наблюдая, как девушка приподнимает подол сарафана и слегка разводит ноги в стороны, позволяя ему смотреть на себя. Шагнув вперёд, Глеб легко поднял её и опустил на пол, разворачивая лицом к столу и заводя руки за спину. — Решила проверить моё самообладание? — низким голосом проговорил он, и от этого звука по спине Тани побежали мурашки. — Я ни черта не соображаю, довольна? О, его голос. Ему достаточно было просто говорить с ней таким тоном, и Таня уже теряла рассудок, а все её чувства смешивались в один пёстрый водоворот. Она не могла видеть, что он делает, только чувствовала движение его пальцев, задирающих лёгкую ткань сарафана, шершавую поверхность его брюк, которую она ощущала обнажёнными ягодицами, и следом — лёгкий толчок. Её тело напряглась на мгновение, но Глеб замер, помогая ей медленно принять его в себя. Он освободил её руки, позволив упереться ими в стол, на пыльной поверхности которого остались следы влажных ладоней. А затем девушка ощутила, как он начал двигаться в ней, сначала неторопливо, преодолевая сопротивление тугих мышц, а потом всё быстрее. — Таня, я люблю тебя, ты слышишь? — судорожно прошептал он, придавливая её к столу всем своим весом. И девушка улыбнулась, думая о том, как это прекрасно — быть любимой мужчиной, который лишь к тебе одной испытывает это чувство, презирая весь прочий мир; быть желанной так сильно, чтобы заставить его забыть обо всём на свете. В этой позе Таня могла немногое: стоя на цыпочках, сотрясаясь от жёстких толчков, почти обездвиженная, она лишь легонько касалась кончиками пальцев крепких бёдер мужчины, жилистых рук, сжимавших её талию. Она дрожала, покоряясь иссушающему безумию, что царило в этой пустой, пыльной комнате, в которой слышались лишь их прерывистые выдохи, вышибаемые из лёгких при каждом движении. В этих неловких, судорожных, слишком стремительных движениях Таня не могла поспеть за своим наслаждением. Оно дразнило, заставляя вжиматься в грудь Глеба и жалобно стонать в попытках угнаться за самым пиком, за сотрясающей разум разрядкой. Мужчина склонился к её уху, нежно покусывая мочку и сжимая в смуглых ладонях маленькую грудь, так, что девушка охнула и ещё больше подалась назад. Она услышала, как он приглушённо засмеялся — тихим, счастливым смехом. Таню очаровала это открытие: Глеб был счастлив, когда любил её тело, когда доставлял ему удовольствие. — Скажи мне, чего ты хочешь? — выдохнул он. — Как тебе приятней всего? Но она не могла ответить, лишь беспомощно всхлипывала, прижатая к столу его бёдрами. Тогда Глеб опустил вниз руку, заставив девушку уткнуться затылком в его грудь и тихонько взвизгнуть от ощущения его горячих, умелых пальцев в том месте, где соединялись их тела. Толкнувшись навстречу этим движениям, Таня поняла, что, наконец, нашла то, что искала. Ритм. Уверенное давление огрубевших, покрытых мозолями рук в средоточии целого мира ошеломляющих ощущений. Это было безумием — то, что они делали друг с другом, то, как каждый из них чувствовал желания и потребности другого. Их всепоглощающая нужда друг в друге, их любовь, их страсть, их вожделение и нежность. И Тане хотелось, чтобы окружающий мир исчез и растворился, потому что здесь она могла забыться и просто наслаждаться — скользить навстречу уверенным толчкам Глеба, слушать его порой нежный, порой развратный шёпот, и отвечать, раскачиваться, как в трансе, быть с ним единой, забыться в обжигающем удовольствии и растерять в нём все свои страхи. Момент, когда Бейбарсов на несколько секунд позабыл о её наслаждении, застигнутый врасплох собственным, в который раз заворожил девушку. И она из последних сил напрягала ноющие мышцы, чтобы двигаться, ни в коем случае не останавливаться, пока… — Ох, Таня, — сдавленно прохрипел Глеб, — я… Его слова потонули в её жалобном стоне. Всё тело Тани скрутило судорогой, она чувствовала, как её пульсирующая плоть удерживает Глеба в её теле, слышала, как он хрипло выдыхает низким, срывающимся голосом что-то о любви… Когда всё закончилось, Таня с трудом держалась на ослабевших ногах, чувствуя дрожь в коленях. Бейбарсов осторожно коснулся губами её плеча, вздохнул над самым ухом и прошептал: — Как ты можешь делать со мной такое? Она хотела задать ему тот же вопрос. Хотела сказать, что с ним ей так хорошо, что становится страшно. А ещё она хотела целоваться и нежиться в объятиях друг друга, чтобы ослабить последствия почти болезненного наслаждения. Однако было кое-что, о чём ей требовалось позаботиться, и она аккуратно, чтобы он не решил, будто она отталкивает его, отстранилась от Глеба. Им понадобилось всего несколько секунд, чтобы привести в порядок свою одежду, но после этого он сразу же вновь прижал девушку к себе, как будто не в силах отпустить. — Глеб, — засмеялась Таня, — дай мне минутку. — Зачем? — он уткнулся носом в её растрёпанные волосы, с шумом вдыхая запах. — Мне нужно… Понимаешь, чтобы не было неприятных последствий… мне нужно произнести заклинание. Бейбарсов замер, пристально разглядывая её. — Неприятных… последствий? — процедил он, сощурив глаза. Тане стало не по себе: она вдруг ощутила, что сказала или сделала что-то не так, хотя не до конца понимала, что именно. У неё вырвался неловкий смешок: — Ты же пока не хочешь детей, так же, как и я. — Представь себе, хочу, — холодно ответил Глеб, расцепляя объятия и отступая на шаг. Девушку будто окатило ледяной водой. Она не сразу поняла вспыхнувших внутри чувств, которые вызвали эти слова, но ледяной огонь, полыхающий в глазах Бейбарсова, заставил её порадоваться лишь одному: ей хватило мозгов промолчать о том, что с Ванькой она не предохранялась. — Я не думала, что мы так скоро… В смысле, на носу матч, и потом, мы ведь только сошлись, а ты уже хочешь детей наплодить. Глеб, посмотри на меня! — она уже видела, как закипают в нём гнев и обида, и знала, что лучше остановить это, пока не поздно. — Наши мечты только-только сбылись, дай время насладиться ими. У нас ещё будет возможность испытать подобную радость, у нас всё впереди! Я вообще не понимаю, с чего ты так взбесился! — теряя терпение, воскликнула девушка. Кажется, наивно было думать, что всё будет просто — это между ними-то, между двумя отчаянными упрямцами? Ей было почти физически больно от потери того мягкого взаимопонимания, что царило между ними ещё минуту назад; оттого, что она вновь, не желая того, всё испортила; оттого, что Бейбарсову вдруг пришло в голову озвучить то, о чём сама Таня пока даже не думала — и тем самым всколыхнуть волну смятения и сомнений в её и без того растревоженной душе. — Я хочу, чтобы ты была моей! — прорычал Глеб, тёмные дуги его бровей сошлись на переносице. — Я твоя, Глеб, — Таня протянула руку, желая дотронуться до него. Он не ответил на прикосновение, но и не отпрянул, и она сочла это хорошим знаком. — Я люблю тебя, и я твоя, но я не могу рожать в год по ребёнку, чтобы доказать это! Секунду они молчали, а затем неуверенный смех обоих разрядил уже начавшую накаляться обстановку. Однако почти сразу лицо Глеба приобрело серьёзное выражение. Он погладил её щёку большим пальцем и задумчиво произнёс, почти дословно повторяя её мысли: — Я же знал, что с тобой будет непросто. Для такого, как я, влюбиться, да ещё так неистово, уже само по себе было огромной ошибкой. — Как ты можешь так говорить? Таня не могла поверить: он вывернул наизнанку их жизни, через столькое заставил пройти, и теперь говорит это. — Я не знаю, Таня, — Глеб отвернулся и устало провёл рукой по волосам, откидывая назад чёлку. — Я стольких дел наворотил, потому что зациклился на тебе, на своей любви к тебе, на будущем, которого тогда у нас быть не могло. Я бы мог столького достичь, не превращаясь при этом в урода, я ведь даже Тантала сумел победить. Но любовь разрывала меня на части, мешала мыслить здраво, смотреть на вещи реально. — Ты по-прежнему так думаешь? — она задержала дыхание. Он повернулся к ней, заключил в смуглые ладони её лицо и поцеловал закрывшиеся веки: — Если бы я думал так же, то не был бы здесь. Всё сказанное было обо мне, не о тебе. Ты же пробудила во мне лучшее. Те стороны и качества, о которых я сам не знал. Ты очистила меня, исцелила меня, и я люблю тебя. Я хочу дать тебе всё, что только возможно, но сейчас у меня ничего нет. Лишь я сам, — с этими словами Глеб сделал шаг назад и опустился на одно колено, прямо на грязные плиты пола. Таня смотрела на него расширившимися глазами. Она не могла поверить, что всё это — не видения сюрреалистического сна. — Надеюсь, ты простишь, что у меня нет с собой кольца. Я знаю, многие настроены против нас и нашего союза, но эту проблему мы решим, как только отыщем Амулет и, конечно, спасём мир. Разумеется, есть ещё Магщество, но в мои планы не входит сделать тебя молодой женой заключённого, так что и с этим мы справимся. Она покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. — И что это значит? — он улыбался, но девушка видела, как на дне его серых глаз притаился страх. — «Я готова заниматься с тобой сумасшедшим сексом, но стать твоей женой — это уже чересчур?». — Нет, Глеб, не так. Просто… О, Древнир! Я не знаю! — в смятении воскликнула Таня. — С тобой я не могу быть ни в чём уверена, я будто живу по соседству с вулканом. А сейчас ты предлагаешь мне на этот вулкан переселиться! Я не знаю… Но я… я люблю тебя. Люблю. — У тебя уже была спокойная и предсказуемая жизнь. Тебе мало было нескольких лет, чтобы понять: это не для тебя? Она молчала, силясь придумать что-то, хотя ответ, тот самый, единственно правильный, продиктованный сердцем, уже вертелся у неё на языке. — Танька, выходи за меня, а? Я смогу сделать тебя счастливой, правда. Я жить без тебя не могу. И я буду любить тебя так, как никто и никогда не любил и не полюбит. Хочешь, буду мамонтов для тебя убивать. Это предложение, рождённое в самой глубине его души, простое и незатейливое, повисло в душной тишине комнаты. Таня силилась вспомнить, как могло случиться такое, что Глеб Бейбарсов просит её стать его женой, и не могла. Как чёрная роза, упавшая когда-то к её ногам, он стоял перед ней, коленопреклонный, беззащитный в своей искренности, в своём порыве, рождённом потребностью и любовью. Любовь. Казалось, само мироздание проверяло их на прочность, то сталкивая, то отдаляя, давая подсказки и намёки, но удерживая на расстоянии, а потом вдруг снова тесно сближая, чтобы затем опять растащить по разным концам света. Но любовь пришла в их сердца, о да, они полюбили друг друга — вопреки всему. И всё остальное отступило на второй план, когда Таня кивнула Глебу, стараясь проглотить тугой комок в горле. Но у неё ничего не вышло, и три прозрачные слезинки, одна за другой, скатились по её щекам, а в голове вдруг ожил голос призрака: «Ты плакала, глядя на какого-то человека. Этот человек стоял перед тобой на коленях». Пророчество сбылось.***
До самого вечера команда Тибидохса по драконболу тренировалась, как сумасшедшая. До самого вечера Таня Гроттер старалась не вспоминать о том, что произошло утром в пустой классной комнате. Мысли путались у неё в голове, пока она передавала заговорённые пасы; пока горизонтальной бочкой — одним из сложнейших манёвров — летела прямо на Раду, зависшую в дальнем конце поля; пока выслушивала гневные окрики Соловья и кричала на игроков сама. Всё это время она пыталась понять, как так вышло, что она зашла в ту комнату драконболисткой Таней Гроттер, а вышла невестой Глеба Бейбарсова. Она не жалела и не передумала, просто слишком много всего свалилось на неё за последнее время. Они с Бейбарсовым вроде как по умолчанию договорились пока не распространяться о своих отношениях, однако что-то подсказывало девушке: их тайна вскоре перестанет быть таковой, если даже младшекурсники в школе были в курсе того, что «Глеб любит Таню, а Таня любит Глеба». Стоило ей только произнести про себя это имя, как его обладатель показался внизу, у края ангаров. Она видела, как недовольно зыркнул на него тренер, однако прогонять не стал. В конце концов, тот, кто хоть однажды выходил на поле в составе сборной, навсегда остаётся в сердце Разбойника, как свой. Понимая, однако, что Соловей не потерпит, если она будет отвлекаться, Таня удвоила рвение. Она носилась над полем, как выпущенная из лука стрела. Всего раз позволив себе бросить взгляд вниз, она успела заметить, что Бейбарсов стоит, прислонившись к железным воротам ангара и сложив на груди руки. Он наблюдал за ней, явно замечая, как сильно она рискует в процессе игры, но лицо его при этом было абсолютно спокойно. И Таня внезапно поняла: ей нравится, что Глеб не пытается её чересчур опекать, или остановить её попытки влезть всюду, где есть хоть малейший намёк на опасность. Всё-таки этот упрямец был прав как минимум в одном — они подходят друг другу, они так похожи, оба отчаянные авантюристы, которые жить не могут без риска. И рядом с ним Тане не придётся строить из себя кого-то, она всегда сможет оставаться собой и при этом быть бесконечно любимой. Когда солнце почти закатилось за горизонт, тренер остановил игру. В этот момент девушка находилась под самым куполом, с белым тренировочным мячом, зажатым подмышкой. Таня снова глянула туда, где стоял бывший некромаг, и поняла, о чём они оба думают — тот легендарный матч со сборной вечности; он и она, летящие рядом; обездвиживающий мяч в руке Глеба, который он легко, играючи, отдал Тане. Позволил победить себя. Вот только она сама чувствовала себя тогда побежденной. Спустя час три взмывшие вверх точки ярко выделились на фоне полыхающего закатным пожаром неба. Посередине летел Сарданапал, периодически бросавший взгляды на молодых людей, которые неслись по обеим сторонам от него. Таня замечала эти взгляды, однако предпочитала игнорировать их. В этот миг она наслаждалась прелестью полёта. Когда семь радуг Грааль Гардарики полыхнули за их спинами, девушка расслабилась, предвкушая очередное приключение. В лучах почти затонувшего в океане солнца на её безымянном пальце сверкало тонкое кольцо с чёрным камнем.