Manens rea

      «Как же болит голова-а-а-а-а!» — напрасно Кроули уповал на тень от калепринского дуба, узкие листья которого пропускали слепящие солнечные лучи, злорадно плясавшие на его лице.       Правда, он бы и так не смог выспаться: оглушительное стрекотание тысяч цикад изо всех точек этого выжженного засухой леса просто не оставляло на это шансов. Недовольно покряхтывая, Кроули поднялся с лесной подстилки, подхватил легкую корзинку с лавровыми листьями и отправился в обратный путь к лагерю. Строго говоря, на сбор важнейшего компонента обезболивающих мазей Кроули не потратил и минуты: Иешуа отослал его в лес и шепотом попросил пробыть там подольше — для приличия, так и получился этот вынужденный привал. Хотя сон действительно одолевал Кроули: шутка ли, несколько дней кряду провести на ногах, выхаживая бесчисленных больных, поток которых даже не думал останавливаться. Апостол Петр едва успевал сколачивать новые палатки для размещения лежачих. Будучи демоном, Кроули мог прожить вовсе без сна, но бодрствование, сопряженное с ежечасным творением чудес, уже серьезно выматывало. Вдобавок испарина на теле пробуждала жуткое желание помыться. На пути как раз встретилась еще не успевшая пересохнуть речка, несшая свои воды к Генисаретскому озеру.       «Самое то, чтобы искупнуться!» — Кроули не переносил резких запахов своего тела. Нетерпеливо расстегнув запонки осточертевшей симлы, он вошел в речку (в самом глубоком месте вода не доставала и до пояса), и, присев, пробарахтался в мутной воде с полчаса.       Освежившийся и довольный, он уже выжимал воду из длинных вьющихся прядей, как внезапный треск сухих веток заставил его вздрогнуть.       — Какого хрена?       Увы, зрение у Кроули было на редкость острым, потому он в деталях рассмотрел вытянувшуюся физиономию апостола Иакова, прежде чем ее обладатель подался в бега. Обделенный женским «даром» смущения, Кроули так и остался стоять во всей красе, раскрытым с любого ракурса.       «Мне показалось, или этот бессмертный пялился на мой зад?!»       Терзаемый догадками, одна из которых была пошлее другой, Кроули дошел до лагеря, перешагивая через сморенных жарой страждущих, которым не посчастливилось устроиться в палатках.       Он застал Иешуа, склонившимся над очередным прокаженным: безнадежно заросшим наростами мужчиной, чье лицо будто пропустили через мясорубку. Иешуа, не страшась, бережными движениями наносил листом целительную мазь на пораженные участки.       — Не отчаивайся, совсем скоро ты пойдешь на поправку! — На слова поддержки Иешуа всегда был щедр. Кто знал, что главный ингредиент чудодейственной мази предоставил безвестный демон? Для Кроули пяти капель змеиного яда было нисколько не жалко, зато их хватало на неделю с лихвой.       — А, вот и ты, Мария! — Пусть и усталое, лицо Иешуа просияло улыбкой. — Оставь лавр на полке, им я займусь позднее. Ты нужна мне на перевязках.       Иешуа и Кроули перешли к следующей кушетке, на которой лежал бедолага, которому недавно вправили неправильно сросшийся перелом ноги. Иешуа, не прерывая своей беседы о Боге, снял грязные бинты и осмотрел место перелома на предмет воспаления, смазал покраснение каким-то экстрактом, после чего Кроули придерживал ногу, пока Иешуа заново ее бинтовал. Потом последовал новый увечный, и еще, и еще. Кроули уже мог привести статистику по травматологической обстановке в земле иудейской, но не то заботило его в тот момент. От палатки к палатке сновали апостолы, но одного, которого так искал взглядом Кроули, нигде не было видно.       — Послушай, учитель, — начал издалека Кроули, давая питье очередному «расслабленному», — не знаешь, куда подевался апостол Иаков? У него тоже поручение есть от тебя?       — Который Иаков?       — Да тот, что Алфеев. Низенький такой, неприметный.       — Что-то не припомню, чтобы я его о чем-то просил… Симон, друг мой, разве не к тебе приставлен Иаков Алфеев?       Рослый, с вечно нахмуренным лбом Симон Зилот напоминал Кроули греческого Атланта, держащего Землю. С таким шуток не пошутишь.       — Так и было, учитель, — пробубнил он. — Мы с самого утра разучивали с глухонемыми язык жестов, а потом Иаков отпросился по большой нужде. Вот уже второй час, как его нет, не знаю, просить его каяться или нет.       «Знаю я, по какой нужде он отпросился!» — не то чтобы Кроули трясся над «непорочностью» своей телесной оболочки, просто поймать ротозея-другого за шкирку было для него высшим наслаждением.       — Скажи ему, как появится — пусть явится ко мне.       Когда Симон ушел, Иешуа с недоумением спросил:        — Мария, я правильно понял, что ты видела Иакова Алфеева в лесу?       — Не так сказать, чтобы я была уверена… Сквозь кустарник было плохо видно, я могла и обознаться.       — Говори что-то в следующий раз, только если будешь твердо уверена.       Иешуа вышел из душной палатки, чтобы немного отдохнуть под деревом и выпить воды. Кроули был рядом, так как в такие моменты проще всего было выведать какую-нибудь слабость. Они просто молчали, растянувшись на траве, но подоспевший Иуда Искариот нарушил их безмятежный покой.       — Скольких ты еще насчитал на подходе?       — Порядка трех сотен, учитель, и новые все пребывают.       — О нет, у нас не хватит материалов на палатки! У меня и так сердце болит за тех, кто вынужден искать укрытие от солнца под кустами.       — Это еще не все плохие вести, учитель.       «Понятно, почему тебя все недолюбливают. Грузишь не хуже портового раба-нубийца».       — К нам идут не только живые. Привезли одного усопшего намедни, купца. За чудо обещают отплатить золотом. Я пробовал им объяснить, но они и слушать меня не хотят! Я попросил их обождать тебя, покуда не кончится обход.       — Нет, я пойду сейчас! — Иешуа зашагал в сторону растянувшегося по узкой каменистой дороге обоза из дожидавшихся «чудес» странников. В томительном ожидании соседи по очереди стегали ни в чем не повинных мулов друг друга, только усугубляя ситуацию.       — Негоже внушать людям ложную надежду, — сокрушался Иешуа на ходу. — Да, мой Отец всесилен, но мои силы не безмерны.       — Может, позволишь говорить мне? — Кроули волновался взаправду. — Мне не привыкать доносить до людей неприятные новости, и к их реакции я вполне готова. А ты и без того выжат, как губка.       Иешуа только отмахнулся:       — Коли меня объявили чудотворцем после спасения отрока в Наине и Лазаря в Вифании, так мне и отвечать. Как отвечать за весь род человеческий перед Небесами.       — Ну-ну.       Сыновья и вдова лежавшего в крытой повозке умершего тучного старика встретили Иешуа и Кроули потоком стенаний вперемешку с мольбами о помощи. В воздухе пронесся многообещающий звон монет.       — Мне безмерно жаль, но слухи обо мне, дошедшие до вас, ложны. Я не воскрешаю мертвых, а только врачую живых. Душу вашего близкого Бог прибрал к себе, у него ей и оставаться.       — Как, ты не поможешь нам? — возмутились сыновья умершего. — Наверно, тебя смущает наше богатство? Мы прогневали тебя только тем, что принадлежим к фарисеям?       — Нисколько не прогневали, и не в богатстве вашем дело.       — Так помоги нам! — всплеснула руками вдова.       — Не могу…       Тут Кроули увидел на лицах родственников усопшего слишком хорошо знакомый ему диковатый оскал.       — Все ты можешь, нечестивец, неохота ему, смотрите, о наше золото ручки марать! Не на тех напали! Уж мы то найдем на тебя управу, Первосвященник Святого города щедро отблагодарит за весть, где ты скрываешься!       «Мне все это начинает здорово надоедать».       — Минуточку, помолчите, — и Кроули отстранил рукой измотанного Иешуа, встав между ним и разгоряченной купеческой родней. Но люди на то и люди, что плохо понимают с первого раза. — ДА ЗАХЛОПНИТЕ СВОИ ПОГАНЫЕ РТЫ, КОМУ ГОВОРЮ!       Когда страсти немного улеглись, тембр голоса Кроули плавно сошел на убыль:       — Я спрашиваю вас, действительно ли вы любите усопшего?       — Любим, чего еще ради проделали весь это путь! — прохрипела вдова.       — Если так, если вы искренне любите его, то не ослушаетесь его последней воли?       — Не лукавь, женщина! Знай он при жизни, что есть такой чудотворец, то непременно бы согласился воспрять из мертвых. Мы лишь проводники его воли…       — А что, если мы прямо сейчас у него спросим? — в глазах Кроули таки заплясал адский огонек.       — Постойте, что?       Опять. Опять голову будто раздирало на куски и растаскивало в разные стороны. Только бы в обморок не упасть, то-то будет потеха!       И произошло немыслимое. Собравшиеся родственники в ужасе обернулись на сиплые звуки, которые доносились прямиком из разинутого рта мертвеца.       — Хр-р-р-р, дет-т-ти мои, драгая жена, оставьте мое бренное тело в покое, не бередите мою душу… Х-р-р-р, схороните меня на Старом кладбище близ Капернаума…       — Но Йоси, золотой, ты же всегда говорил, что хотел на Новом, уже и место куплено… — дрожащим голосом пробовала возразить вдова.       — Хр-р-р, н-н-нет, чтоб на Старом. Я сказал!       После этого старикан последний раз взбулькнул и умолк уже навсегда. С минуту в воздухе висела гробовая тишина.       — Истинно Сын Божий! Слава о Тебе прогремит на весь Капернаум! — взвыли сыновья купца и вместе с родной матерью бросились целовать ноги Иешуа. Тот, морщась от омерзения, тщетно пытался высвободить ступни от своих недавних обвинителей.       — Драгоценные мои, не толпимся, тут еще караван из страждущих ждет! — Кроули с трудом отогнал «лобызальников» от Иешуа, один из которых чуть ли не насильно сунул Кроули в руку весомый мешочек золотых солидов, тут же исчезнувший за пазухой.       «Отказываться от заслуженной награды — тоже в каком-то смысле грех, не так ли?» — Кроули проводил взглядом уезжающую повозку со счастливым семейством, после чего вернулся к временно потерявшему дар речи Иешуа.       — Не смей, не смей впутывать в мои дела сатану… — наставнически грозил пальцем он, возвращаясь в лагерь.       Кроули тут же состроил ангельское выражение лица и безмятежно развел руками:       — Вызвать дуновение ветерка в гортани и пошевелить языком — ради таких пустяков приплетать силы сатаны? Нет, на такое вполне способна я одна. Если еще потребуется дар чревовещателя — я к твоим услугам!       — Чтобы это был ПЕРВЫЙ и ПОСЛЕДНИЙ раз! — впервые Кроули слышал, чтобы Иешуа повысил голос. Всего на одну октаву, но повысил точно.       На этом Иешуа поспешил вернуться к обходу больных, а Кроули под благовидным предлогом «набрать воды для похлебки» улизнул из палатки и разыскал Иуду Искариота.       — Ты этого не видел и в ведомости не вносил, — краем рта прогнусавил Кроули, доставая из-за ворота симлы припрятанный мешочек.       — Все понял, — лаконично отрезал Иуда и вмиг испарился — пополнять мизерные денежные запасы общины.       «Иешуа лучше не знать. А то такими темпами они тут все ноги протянут. Забавно, если я одной маленькой пакостью сделал что-то хорошее для этих чудиков…»       «Денег нет, но вы держитесь, хорошего вам настроения и здоровья», — Кроули сидел подле ног Иешуа, так как мужичье заняло своими задницами все скамейки, вытеснив его на пол. Кроули не возражал. Ведь с какого-то момента Иешуа положил ладонь ему на макушку, то и дело запуская пальцы в его засаленные, спутанные волосы. Головная боль не унималась уже несколько дней, но от этих осторожных прикосновений по какой-то неясной причине становилось легче.       Все занудные рассуждения Иешуа по поводу недостатка провизии можно было вместить в эту емкую фразу. А недостаток в еде, судя по словам Иуды Искариота, был катастрофическим.       — Учитель, у нас не хватает даже на то, чтобы прокормить больных на следующий день, — эти слова были произнесены не впервые за вечерний совет, но Иуда очень полюбил их повторять.       — Ты скажешь или нет, сколько конкретно осталось? — лениво произнес Кроули, подставляясь под «собачью» ласку, даже не пытаясь скрыть, что ему нравится.       — Семь хлебов и пара тиляпий.       Иешуа прекратил гладить Кроули по голове только для того, чтобы подпереть руками свою и беспомощно уставиться в стол.       «Эй, верни!»       — Возьмите эту еду и нарежьте на как можно большее количество порций! И дайте их по утру самым ослабленным.       — Учитель, а что же дальше? — хором спросили апостолы.       — Симон, Иаков, что Алфеев, Варфоломей, вы отправитесь со мной на рассвете в Вифсаиду просить милостыню.       «Охуеть план».       — Слушаемся, учитель, — обреченным голосом откликнулись вызванные апостолы.       — Остальным же ученикам велю во всем и беспрекословно слушаться Марию. Она верой и правдой помогала мне эти месяцы, и я смело могу вверить вас в ее руки.       Кроули скорчил кислую рожу.       «Умеешь ты подарочки делать».       Мало того, что апостолы с самой их первой встречи начали судачить и перемалывать ему кости, так теперь Иешуа своим «лестным» назначением только все усугублял. Поставить во главе мужской общины — женщину?! Кроули по собственным наблюдениям знал, как подчиненные могут ненавидеть начальство. А уж женское начальство, когда мужчины правят миром!       Какие только пошлые слушки коллеги-демоны не пускали про Вельзевула, пока тот околачивался в женском теле. Устав быть объектом насмешек, Вельзевул сдался и все-таки сменил оболочку. Хотя до сих пор некоторые злословили, что он самом деле прячет старую и тайно надевает, пока никто не видит.       На этой печальной ноте заседание совета было завершено, и апостолы, затравленными взглядами пронзая «Марию», удалились каждый в свою палатку дежурить за больными (спать).       — Ты зря это сделал! — Кроули приподнял голову, чтобы видеть лицо Иешуа, но пересаживаться к нему на скамейку не стал. — Ты оставляешь больных в такой ответственный момент… и я не уверена, что твои ученики будут меня слушаться.       — Не думай, что я слеп, Мария. Именно поэтому я забираю с собой самых ярых твоих противников и оставляю самых покладистых.       — Сейчас пущу слезу от умиления. Какая добродетель. Они никогда меня не примут, и ты это знаешь.       — Стучащему да отворят. Дай времени шанс. И ты достучишься до них.       — Или они по моей голове постучат.       — Кстати, прошла голова? — Иешуа с былой легкостью перескочил с одной проблемы на другую.       — Она болит так часто, что я уже не обращаю внимания. Но да. Прошла. Спасибо.       — Если хочешь, буду гладить тебе затылок на ночь. Ты не первая, у кого от моих прикосновений проходит головная боль.       — Еще одно маленькое чудо в копилку?       — Что-то вроде. Какая жалость, что из этой копилки нельзя достать и динария, — Иешуа залился смехом, но только Кроули видел, что чайные глаза оставались грустными.       Кроули фыркнул и отправился проверять на сон грядущий своих подопечных, оставив сгорбленную фигуру Иешуа предаваться отчаянию в одиночестве. Из него, как показывал опыт, все равно больше слова не вытянешь, а Кроули не любил вести беседы с замкнувшимися в себе людьми.       Нет, в животе Кроули с Сотворения мира не было слышно урчания. Зато было слышно, как разнобойным хором урчали животы остальных. Иешуа строго-настрого запретил «чудесить» после того случая с чревовещанием, но, даже если бы Кроули очень захотел, у него все равно вряд ли бы получилось сотворить кучу снеди. Сейчас-то после каждого обхода раскалывалась голова, что же произойдет после такого? Да и опыта подобного не было. Такое больше по части ангелов: Михаэля, например.       «Что ж, пойдем другим путем».       Ранним утром Кроули застал Иуду Искариота за созерцанием водной глади Генисаретского озера с убогой самодельной удочкой в руках. Пустое ведро, стоявшее рядом, так и обещало плотный, сытный завтрак.       — Хорошо клюет? — как бы невзначай заглянув за плечо Иуды, спросил Кроули.       — Я хотя бы что-то пытаюсь сделать, — мгновенно огрызнулся Иуда.       — На твоем месте я бы не тешила себе надеждами на улов. Вся рыба давно ушла на глубину.       — Что женщина может понимать в рыбалке?!       — И правда. Ничего, — беззаботно согласился Кроули и без приглашения присел рядом, — ты бы хоть у Петра совета спросил. Или у Андрея. Даром они рыбаки, что ли? Заметь, они не рыбачат. Это что-то да значит.       — А ты не такая дура, как казалась, да?       — Сразу видно: умеешь сказать приятное женщине. От девок небось отбоя нет. То-то подался в отшельники.       — Ты зачем вообще сюда пожаловала?       Красивое лицо Иуды выражало крайнюю степень недовольства, однако, сколько Кроули ни пытался вглядеться в его водянистые глаза, он до конца не мог понять, что у того на уме.       — У меня к тебе поручение. Впрочем, можешь воспринимать это как дружескую просьбу. Если не ошибаюсь, ты не мог потратить тот мешочек золотых, что я давала тебе?       — Даже не понимаю, о чем ты говоришь.       Иуда зря пытался отвести глаза. Кроули нисколько не церемонился с чужим личным пространством и, цепко взяв того за подбородок, развернул его лицо к себе.       — Коне-е-е-ечно, ведь учителю необязательно об этом знать. Главное, что знаю я.       — Эти деньги не мои и не твои, Магдалина. Я вообще хочу бросить их в озеро. Это грязные деньги. Самое лучшее — от них избавиться.       Кроули демонстративно поджал губы и с недовольством свел брови:       — Да что с вами со всеми?! Вас обухом, что ли, разом ударили?! Бери эти деньги и бегом на рынок скупать сухари, крупу, фрукты и вяленое мясо. Много ли он соберет с этой милостыни? Кто-то должен марать руки и делать неугодные ему вещи. Но нужные вещи. Необходимые.       — И что?! Ты хочешь, чтобы этим кем-то был я?! — в гневе воскликнул Иуда, откинув в эмоциях удочку.       — А что ты теряешь?! Ты и так козел отпущения в этой общине. Тебе так дорого мнение одиннадцати бродяг или Его?       — Именно потому, что мне дорого его мнение, я ничего делать и не буду.       — Что ж, — Кроули сложил пальцы домиком и продолжил совершенно спокойным голосом, — Иешуа сам велел во всем меня слушаться. Слушайся же, Иуда. Что хочешь делай, но иди в Капернаум или Вифсаиду и достань мне подводы с едой. До того, как он вернется. А потом можешь сказать, что я тебя заставила, и спустить всех псов на меня.       Серое рассветное небо, под которым Кроули гнул спину и отрабатывал навыки врачевания, доставшиеся ему от Иешуа, быстро сменилось густыми сливовыми сумерками.       Кроули выжимал, наверное, сотую по счету кровавую тряпку, и вода в тазу окрашивалась в грязно-розовый.       Еще недавно возмущавшиеся отсутствием еды больные к концу дня попритихли и сменили тактику: теперь они экономили силы. Апостолы едва передвигали ноги, ибо Кроули не давал поблажек решительно никому, грозясь за любую попытку ослушаться «надрать задницу во имя Господа и Сына Его в частности».       Гробовую тишину прервали радостные вопли апостола Петра:       — Все, кто может стоять на ногах. Идемте за мною на тракт! Господь смилостивился и явил нам чудо!       «Господь явил, ага», — подумал Кроули и нехотя поплелся за всколыхнувшейся вереницей едоков, соскочивших с лежанок.       И правда: на тракте их дожидался обоз из пяти подвод, груженными самой разнообразной снедью.       Иуде с лихвой хватило денег, так что он смог потратиться на лошадей и извозчика.       На месте Кроули застал только извозчиков, Иуды же нигде не было видно.       Те, кто был не туг на ухо, мигом принялись разгружать «данную Богом» благодать и разносить еду по палаткам. Апостолы поначалу следили со стороны за процессом, видимо, опасаясь потасовок за лакомые куски, однако разнообразной еды хватало вдоволь на всех. Так что апостолы невольно поддались всеобщему соблазну чревоугодия, прихватив с собой несколько буханок хлеба, мешочков с горохом и другой мелочи. Кроули тоже успел мимоходом перехватить красное яблоко       из корзин и с хрустом надкусил брызнувший соком плод.       Не успели работяги покончить с трудами праведными, как на дороге показалась ковыляющая братия с Иешуа во главе, жалостливо погромыхивающая немногочисленными монетками на дне худосочных мисочек-блинчиков.       — Что я вижу? — поразился изможденный Иешуа, стоя подле Кроули и наблюдая за процессом выгрузки продуктов.       — Процесс кормежки нуждающихся семью хлебами и двумя тиляпиями. Ты же не слепой. Зачем же спрашиваешь?       — Снова твои происки? — беззлобно поинтересовался Иешуа, впрочем, на этот раз не повышая голоса. Кажется, он был готов принять меньшее зло во имя большего добра или представить сложившуюся ситуацию подобным образом (или, не особо отличившись самолично, он уже был рад любому выходу из кризиса?).       Кроули равнодушно пожал плечом, продолжая вгрызаться в скрипучее яблоко:       — Я тебе оставлю. Не беспокойся, — неопределенно ответил он и вложил недоеденный огрызок в покрытую серой пылью ладонь.       — Я должен тебя поблагодарить? — Иешуа, ни чуть не смущаясь, продолжил трапезу за Кроули.       — Лучше не надо, — пробормотал Кроули и отправился на поиски истинного спасителя голодающих.       Вот кто действительно заслуживал искренней благодарности.