***
— Давай ещё раз, что я должен… выбить из Нико и Дарио? — Лука неловко ёрзает, пытаясь устроиться в удобном кресле со своим стареньким ноутбуком на коленях. Он ожидал, что их перелёт будет проходить в условиях, схожих с тем, в каких путешествовал в Германию сам Модрич, но Ракитич, поглядывая на него краем глаза, тихо ехидно хмыкает и пропускает его вперёд по трапу люксового самолёта на несколько человек изящным жестом руки и коротким поклоном, за что незамедлительно получает незаметный тычок в чувствительные рёбра. В жизни и карьере Луки бывало всякое, от пеших походов с конными караванами цыган через половину Европы со слишком опасными для обнаружения грузами, до переездов люкс классом, от сражений по колено в грязи нищих трущоб до разговоров с приближёнными президентов. Лука прошёл всё — от самых низов и до самого верха, карабкаясь по собственной лестнице неторопливо, но неутомимо, шаг за шагом приближаясь к вершине, а теперь вдруг готовится снести всё к чертям вместе с человеком, этот путь проигнорировавшим. Лука не говорит «ради», даже мысленно не позволяя себе обесценить собственный рациональный выбор в угоду эмоциональной стороне своего восприятия. Чувства замешаны здесь, без сомнения, но они не доминанта, не заглавная альфа всех его размышлений и решений. Он делает… к чёрту всё, главное не «ради» — «вместе». — Ничего. В салоне помимо них только два человека в хвосте самолёта, с которыми Иван в начале приветственно, но холодно расцеловался в щёки, обнялся радушно и поблагодарил за приём, и с момента взлёта они с ними не взаимодействовали. Ракитич всё равно разговаривает тихо, чтобы не дать возможности подслушать лишним ушам, и на него даже не смотрит, полностью увлечённый работой в своём компьютере. Что делает Иван и зачем, Лука даже не подозревает, но и интересоваться не стремится — что надо, он узнает позже, что нет — выведает так или иначе. Давить и спрашивать в лоб толку нет, только не с Иваном. Ракитич улыбается ему уголками губ, стреляя хитрым взглядом поверх экрана ноутбука на мгновение, и вновь погружается в дело. — Твоё дело — мило улыбаться, выглядеть счастливым, довольным и максимально уверенным в себе и в том, что я буду говорить. И убедить их, если потребуется. Всё остальное я сделаю сам, — Лука тихо фыркает и бурчит что-то себе под нос, возвращаясь к экрану ноутбука, на котором уже чёрт знает сколько времени высвечивается один единственный файл с последними делами из дома, которые он не успел решить и которые могли помочь Нико и Дарио. — Как скажешь, о мудрейший повелитель, — Иван чуть сводит недовольно брови, глядя на него в упор, очевидно, всё же немного задетый его шпилькой, но Лука демонстративно не обращает на него внимания, набирая на клавиатуре свои комментарии к каждому параграфу массивного документа. Некоторое время они летят молча, пока люди в хвосте не уходят в отделённый от основного салона плотной ширмой отсек. Лука за их перемещениями не следит, полностью погружённый в отчёт их подкупленного генерала о планах полиции провести очередную карательную операцию против всей хорватской мафии. Она должна бы стать крупнейшей из последних, крупнейшей с тех пор, как преступные группировки Балкан сорвались с цепи, почувствовав вседозволенность, и она имела все шансы стать таковой, прокатившись по стране волной крови и огня, это были бы самые массовые казни в их истории, их Варфоломеева ночь. Могла бы. Но Лука, пряча коварную ухмылку в уголках губ, открывает новый файл, быстро печатая собственные заметки, идеи и наработки. Он передаст свои записи Деяну, Марио и Шиме, чтобы те скоординировали их и других бандитов и обустроили всё по высшему разряду, уж в этом-то он не сомневается, как и в том, что охота на ведьм у спецслужб может обернуться бесовским Самайном. Он обрекает на смерть десятки человек несколькими нажатиями кнопок клавиатуры и всё, что чувствует по этому поводу, — злорадное чувство превосходства победителя над побеждённым. Белые и чёрные шахматы, короли, ладьи, королевы, и его семья обыгрывает их всех, надевая корону гроссмейстера… — Лука, — …а Иван опрокидывает доски, не признавая их правил. Он садится на подлокотник кресла Модрича, обнимает за плечи, склоняясь близко, шепчет, прижимаясь губами к самому уху и утыкаясь носом в его волосы, не испытывая к потенциально важной и дорогой информации на экране абсолютно никакого интереса. — Слушай внимательно и делай вид, что просто воркуешь со мной, ясно? Они не должны ничего заподозрить. — Как скажешь, дорогой, — Луке требуется несколько мгновений, чтобы сориентироваться и приспособиться к новым условиям игры, он выгибается охотно под руками Ракитича, ластится к нешироким ладоням, пальцами поглаживая бедро Ивана. Модрич чуть поворачивается, касается губами чужой щеки сам, чтобы шёпот не выходит за пределы их кривых импровизированных объятий. — Что ты хотел мне сказать, Иванко? — и переходит на родной язык, на всякий случай. — Наш дальнейший план действий, — Иван, судя по дрогнувшему в скрытой улыбке рту, его ходом остаётся полностью доволен и поддерживает, тоже заговорив на хорватском, правда, со странным смешанным акцентом. — Если Ковач и Срна согласятся, а они должны согласиться, ты останешься с ними, чтобы помочь провернуть задуманное и всё проконтролировать. А я улечу в Англию, навестить нашего старого друга, Букера Бенуа. — Я думал, мы будем действовать вместе, — Лука чуть хмурится, поднимая взгляд на Ракитича и встречаясь с ним глазами. — Что, если я не захочу возвращаться после этого ещё раз? Или с кем-то из нас что-то случится? Разделяться сейчас слишком опасно. — Сам-то веришь в то, что сказал? — Иван быстро чмокает его в приоткрытые губы, довольно урча ручным котом, когда Модрич тянется поцеловать его по нормальному, прихватывая пальцами затылок. — М-м-м, вот видишь, сам же только что доказал, что всё равно вернёшься. Опасно не опасно, но у нас нет выбора. Сцилла и Харибда, помнишь? От них не будет толку, если они не окажутся рядом. Поэтому я еду делать то, что умею лучше всего, а ты то, что делать лучше всего умеешь ты. — И что? — судя по звуку, их попутчики возвращаются, и им бы стоит заканчивать даже такой диалог со всеми предосторожностями. Слишком многое стоит на кону. — Я — соблазнять, искушать, играть и уничтожать изнутри. А ты — быть Лукой Модричем. — А нормально сказать уже не судьба, без этих твоих словесных игр? — Иван по-детски довольно жмурится, улыбается ярко, звонко целуя его в нос. Не ясно, играет ли он на публику или делает это искренне, но Луке нравится в любом случае, и он ласково поощрительно сжимает пальцы на чужом колене, отпуская того на своё место. — Поверь, Mein lieber, я не шучу. Быть Лукой Модричем сейчас это лучшее, что ты можешь сделать, — он подмигивает ему лихо украдкой, мгновенно с головой погружаясь в работу и убирая с лица даже малейшие признаки любых эмоций, что Лука даже сомневается несколько секунд, не мираж ли то, что он видел.***
В Хорватии, неожиданно, прохладно, и Луке приходится накинуть своё любимое плотное чёрное пальто поверх пиджака, спасаясь от пронизывающего ветра с океана. Иван храбрится первое время, демонстративно ходя в одном тонком костюме, но сдаётся под колким насмешливым взглядом Луки исподлобья и, закатив глаза, всё же достаёт из своего небольшого чемоданчика кожаную куртку, похожую на ту, в которой приехал в Германию сам Модрич, только не такую тёмную. — Назначь встречу Ковачу и Срне, — в номере отеля, который Ракитич заблаговременно оплатил ещё из Лубмина, Иван, не раскладывая вещи и даже не раздеваясь, сразу проверяет профессионально быстро все самые укромные углы, двери и окна на предмет слежки, опередив с дотошным досмотром даже Луку. — Когда и где? — Модрич чуть хмурится, пока Иво стоит к ему спиной, пристально следя за происходящим в маленьком дворике, куда выходят их небольшие, занавешенные тяжёлыми зелёными шторами окна. Он сидит на кровати — единственной в номере, чёртов Ракитич — и крутит в руках свой старый кнопочный рабочий телефон, в котором не было ни единого номера — все только в голове. — На любых условиях, но в максимально ближайшее время. В наших общих интересах, чтобы это было сегодня, — Лука вздыхает незаметно, отводя взгляд от приклеившегося к стеклу Ивану, от любых потенциальных любопытствующих прятавшегося за гардиной. — Если хочешь, я могу выйти, чтобы ты поговорил с ними наедине. — Можешь уйти в ванну, мне хватит, главное, глаза не мозоль, — Ракитич коротко строго ему кивает и удаляется в соседнее помещение, демонстративно щёлкая громким дверным замком, чтобы показать, что его уединения он нарушать не собирается. Модрич прокручивает маленький корпус между пальцами ещё несколько секунд, прежде чем быстро по памяти набрать номер Нико. Сначала ему. — Цэцэрлег двадцать пять, — для каждого из них кодом становилось любое памятное событие, к которому посторонние не имели и не могли бы иметь никакого доступа, индивидуальное, яркое, особенное… И только Лука в качестве пароля выбрал феерический провал Ковача в Монголии в 2005 году. — И тебе не хворать, брате, — от чего сам Нико, естественно, в восторге не был, каждый раз после этого не самого радушного приветствия переходя на ворчание. Вот и сейчас Лука, пряча улыбку, слышит, как бурчит недовольно под нос Ковач, прижимая телефон к уху плечом, как перебирает, шелестя, какие-то бумаги, как шепчет кому-то. — Какими судьбами? Чего изволите? — Нам нужно встретиться. Сегодня. Срочно, — Модрич поджимает губы, уловив оглушительную тишину в трубке, за которой, как за непробиваемой стеной, от него скрывался Нико, а вместе с тем и вся его, Луки, предыдущая жизнь. — «Нам» это кому, — наконец, осторожно спрашивает Ковач, и голос его звучит глухо, будто издали. Возможно, включил на громкую связь. А может, это только разыгравшиеся от нервов последних дней воображение пополам с паранойей Модрича. — «Нам» это мне, тебе, Дари и Ивану, — Нико шумно выдыхает, кажется, потирает пальцами устало переносицу, зарывается в волосы. Лука знает его слишком хорошо, все жесты, привычки, мимику всю, досконально, и он не представляет, что будет делать, если Иван потребует от него воспользоваться этими знаниями. — Это важно. — Уже своего суженого привёз знакомиться? Похвально-похвально, — у них всегда были принципиально разные способы справляться с эмоциями, и если Лука, теряясь, приобретал вид максимально холодный и отстранённо, не позволяя прочитать по своему лицу и жестам и толики смятения, то Нико, попадая в подобные ситуации, впадал будто в другую крайность, язвя и ехидничая напропалую. — Хорошо. Не знаю, что за дерьмо вы там устроили за то время, пока тебя не было, но встречу мы тебе организуем с лёгкостью. Привози своего Ивана через два часа. Устроит? — Более чем. До связи, — Лука первым кладёт трубку, откидываясь на постели назад и закрывая глаза, растирая пальцами напряжённые веки, и только краем уха слыша, как хлопает дверь ванны, и чувствуя, как проминается рядом постель под тяжестью Ракитича. — У нас есть два часа до встречи. До места добираться примерно минут пятьдесят. Итого, час десять свободные. Не знаю, как ты, а я хочу отдохнуть. Это можно устроить? — Ты безумно возбуждаешь таким властным, ты знаешь? — Иван влажно шепчет ему на ухо, растянувшись рядом на боку, и Лука, поморщившись, помимо безумной усталости чувствует уже почти привычное желание. Но Модрич только вскидывает устало руку, слепо отмахиваясь, как от надоедливой мухи, и бормоча что-то невнятно. — Угу, ты тоже, дай отдохнуть, — Ракитич смазано целует его в скулу, впалую щёку, горбинку носа, подтаскивает ближе к себе, не заботясь о том, что тщательно отглаженный костюм помнётся. Лука протестующе бурчит, но Иван, справившись поразительно быстро, укладывает его голову на свою грудь, обнимает одной рукой за плечи, окружая своим теплом и позволяя закинуть на себя ногу. Модрич довольно выдыхает, потираясь ухом о крепкую грудь, слушая мерное биение сердца и тихое дыхание. — Иванко… — Спи, я разбужу, — Иван, кажется, целует его долго в макушку, носом проводя по волосам, но Лука, проваливающийся в спокойную дремоту, не решится утверждать это точно.