Вельзевулы и Мефистофели

      Они впервые просыпаются — по-настоящему просыпаются, а не вырываются из тревожного полузабытия — вместе, и Лука осознаёт это только когда, потянувшись, оказывается стиснут чужими руками и прижат к горячему крепкому телу, а сам он, с трудом разлепив сонные глаза, натыкается на внимательный спокойный взгляд. — Доброе утро, — Иван зарывается пятернёй в его волосы, прихватывая спутанные русые пряди на затылке, подставляя их скользящему по подушке блёклому солнечному лучу, вызолачивающему вихры в его пальцах. Его голос хриплый ото сна, и у Луки перехватывает дыхание от желания — не то завалить его вновь на спину, продолжив ночной марафон, заранее навёрстывая ещё не наставшее их упущенное время, не то целовать долго и томно, вбирая языком тихие слабые стоны и отдавая взамен свои. Иван решает за него — давит ладонью на поясницу, поглаживая пальцами небольшие ямочки, прижимается грудью к груди и долго касается губами лба. — Доброе, — Лука хмурится. Уютная и тёплая атмосфера щемит сердце непривычностью, но больше настораживает — это совсем не то, к чему Лука привык, не то, чего он ожидает от Ивана, не то, что делают они оба. — Всё нормально?       Иван невнятно угукает, закинув нагло ногу на его бедро и оплетая его конечностями, как тонкая, но до крайности самонадеянная змея. Лука фыркает своему же сравнению, но из захватнических объятий не вырывается, устраиваясь в размаривающем тепле удобнее и всерьёз планируя поспать ещё немного, пока не придётся выгонять Ивана в Англию. Где-то за дверью глухо стучат, и Лука недовольно ворчит, приоткрывая глаза и чувствуя, как посмеивается над ним Иво. — Какого хера. Они что, ремонт делают? — звук, похожий на удары молотка, повторяется, и Модрич тяжело выдыхает, понимая, что встать всё-таки придётся сейчас — хотя бы для того, чтобы разобраться, какой разумный человек с утра решил постучать по стенам, когда должен был бы по хорошему себе по голове, чтобы такие светлые идеи больше к нему не приходили. — Тебе уж виднее, — Иван проводит носом по его волосам, перебирая пряди пальцами, и Лука почти плавится в этой нежности, но противное ощущение неправильности где-то внутри не даёт расслабиться. Но Иво целует его, наконец, нормально, проникая языком между приоткрытых влажных губ, и Лука решает отложить свои подозрения на потом.       Иван наваливается на него сильнее, придавливая спиной к постели, целует настойчивее, придерживая за подбородок, а второй оттягивает волосы, приподнимая его голову повыше. Лука вцепляется пальцами в его плечи, стискивая гладкую горячую кожу и оставляя на ней первые — единственные — следы, и скользит ладонью ниже, оглаживая напряжённые тренированные мышцы. Он уже думает, что начинает понимать Отто, так ревностно относившемуся к своему Иво, но вместе с тем чувствует, как сам Иван стискивает его почти отчаянно, целует почти собственнически, не желая отпускать дальше, чем на миллиметр от себя, и продолжение ночи кажется более чем логичным, но особенно сильный удар и последовавший за ним крик и маты вмешиваются в их планы. — Нет, я пойду посмотрю, какого хера они творят с утра, — Лука выворачивается из рук Ивана под его протестующие стоны, натягивает штаны на голое тело, слыша, как сзади копошится, одеваясь, Ракитич. — Ты можешь пока лежать. — С радостью бы, но, во-первых, я хочу есть, а, во-вторых, скоро надо будет ехать. Время не на нашей стороне, — Иван замирает, сидя на постели, острые лопатки на сгорбленной спине ярко обрисованы на светлой коже тенями рассветного солнца, Лука обходит его осторожно, опасаясь непредсказуемой реакции, встаёт вплотную, осторожно поглаживая по волосам, приглаживая пшеничные короткие прядки, поднимает, мягко прихватив пальцами, лицо, вынуждая смотреть себе в глаза. — В чём дело, Иванко? Что тебя беспокоит? — Иван улыбается уголками губ, сонное расслабленное лицо абсолютно спокойно, но Лука, кажется, научился уже видеть то, что он пытается — и вполне успешно — спрятать под масками. Одна, за другой, за третьей, многоликий Брахма, многорукий Шива… Человек, который разглядел за профессионализмом Модрича нечто большее, но всё ещё не способный поверить, что от него самого желают чего-то иного. — Не говори, что всё в порядке, я тебе не поверю.       Иван смотрит ему в глаза пронзительными зелёными глазами, пробираясь коварно под рёбра в самую душу, и Лука почти всерьёз верит, что, отведи он глаза, и с сердцем расстанется через мгновение. Иван улыбается шире, поднимаясь рядом с ним и тут же захватывая в объятья, пряча нос в изгибе его плеча. — Не верь, я не заставляю, — Иво касается кожи губами так невесомо, что Лука не уверен даже, не показалось ли ему, — но с тобой у меня всё хорошо. — А без? — он, вероятно, немыслимо близок к разгадке, но Иван не позволяет подобраться к себе больше, не может раскрыться сильнее, и переводит тему. — Пойдём лучше разберёмся, кто там с самого утра решил переквалифицироваться в строители.

***

— Ай, блять, да не знаю я ничего, я же сказал тебе, тупое ты уёбище! — крик и новый удар.       Лука морщится, ориентируясь на звук, перехватывает удобнее руку Ивана в своей руке, стараясь не думать о том, что они выглядят как сопливые старшеклассницы, но в этих перипетиях коридоров и одинаковых комнат, спускающихся под землю на два этажа, есть большой риск заблудиться даже у него, не говоря уже про Ивана. Поэтому они, плюнув на то впечатление, которое они могут создавать свои видом, идут к источнику утренних неприятных шумов вместе, спускаясь на нижние этажи. — Доброе утро, Лука, Иван, — Дарио они встречают практически перед самой дверью — тяжёлой, металлической, пуленепробиваемой, из-за которой, по идее, слышаться не должно абсолютно ничего. Он сурово хмурится, потирая сонные глаза, и мешки под его глазами, по расчётам Ракитича и Модрича, угрожают захватить Черногорию самостоятельно через пару часов отсутствия сна, но он всё равно, упрямо встряхнув головой, заходит в комнату первым, поманив за собой Луку и Ивана. — Какого… хера?!       Лука тяжело вздыхает и, закатив глаза, только досадливо отмахивается от этой… весьма комичной ситуации. Иван фыркает где-то за его спиной, расцепив их пальцы и спрятав ладони в карманы штанов, а Дарио, всплеснув руками, сплёвывает на бетонный пол недовольно. — Строитель херов, ты что тут устроил?! Мы же договаривались не таскать работу домой! — привязанный к стулу мужик явно южной наружности уже открывает рот, чтобы заорать, но Марио, стоящий перед столом в фартуке, уже забрызганном старой кровью, с молотком в руках, оперативно и без замешательств впихивает между его губ кляп и лепит скотч поверх, не жалея роскошную бороду.       Иван находит эту сцену весьма… ироничной, и, судя по ошалелому взгляду пленника, он с ним согласен, в то время как Лука, Марио и Дарио, кажется, чувствуют себя вполне привычно. Действительно, чего необычного может быть в двух полуголых босых мужиках, один из которых покрыт пятнами засосов с ног до головы, полусонном зомби — главе крупной мафиозной группировки — в домашнем клетчатом халате, маньяке трудоголике и избитом пленнике с размозжёнными пальцами. Действительно… — Ты бы ещё этого мужика своего итальянского сюда припёр! — Дарио раздражён, но Марио только вскидывает весьма выразительно бровь, в какой-то своей особенной манере, переводя колкий ехидный взгляд то на леопарда-Луку, то на невозмутимого Ивана, и Срне приходится, вздохнув, развести руками и кивнуть. — Ладно, да, согласен, перегнул палку, прости. Но работу-то ты нахера сюда притащил, договаривались же, здесь ничего кровавого. Можно же было просто поговорить.       Марио, кажется, не отрицает, что их общие правила он нарушил, но вместе с тем намекающе покачивает молотком в ладони и склоняет голову к плечу, и Дарио, к удивлению Ивана, вновь понимает его без слов. — Ладно, ты сломал ему кости без крови. Я опять не прав, ты прав, закрыли тему, полный отчёт я с тебя потом потребую. Но почему твой ремонт его организма слышно-то всему дому? — Марио пожимает плечами, обводит взглядом комнату, выискивая ответ на поставленный вопрос, и едко хмыкает в конце концов, постучав металлическим бойком по металлическому столу. — Потому что самый разумный человек, делавший ремонт в этом доме, не подумал о том, что шум отсюда будет слышан через общую вентиляцию, — Дарио прослеживает взглядом путь от молотка Марио к прикрученному столу, вдоль ножек к полу и стенам и дыре решётке вентиляции. — Яйца бы ему открутить, да он уже помер, — Срна потирает пальцами уставшие глаза и отмахивается от Марио, сворачивая на выход. — Господа сопровождающие, пошли отсюда, оставим этого маньяка-строителя наедине с его жертвой, — Дарио улыбается привязанному человеку, — приятного времяпровождения, - он переводит взгляд к Марио, - будь добр, не бей больше молотком, найди альтернативные способы.       Лука, отмерев и перестав быть статичным сторонним наблюдателем, фыркает себе под нос и, вновь схватив Ивана за руку, тянет его прочь из их пыточной комнаты с мыслью о долгожданном завтраке.

***

      Лука закидывает бессовестно ноги на сидящего рядом Ивана, сонно приваливаясь к его плечу с чашкой кофе в ладонях и пряча в ней же широкие зевки. Ракитич меланхолично обнимает его бёдра свободной рукой, придерживая, чтобы не дать соскользнуть, поглаживает медитативно пальцами сквозь плотную тёплую ткань штанов, глядя куда-то не то в окно, не то в стену и думая о своём. — Если что-то пойдёт не так, — Лука прижимается виском к его плечу, прикрывая глаза и стараясь изгнать из головы миллионы перекрикивающих друг друга мыслей о том, что может нарушить их планы, — как мы свяжемся? — Боюсь, Лука, если что-то пойдёт не так, свяжемся мы уже у апостола Петра, — Лука фыркает его нарочито мрачному тону, с удовольствием слыша его тихий ответный смех. — У меня есть телефон для экстренных случаев, номерами мы обменяемся, если что-то случится… Мы будем знать.       Иван чуть поворачивается, целуя его тёплыми кофейными губами во взъерошенную макушку, будто не в состоянии перебороть одолевший его с самого утра приступ нежности или не желая ничего с ним делать. — Иванко, если ты не перестанешь изображать из себя кота, тебе лучше не ехать к Бенуа, — Лука мягко подтрунивает, надеясь, что, если напрямую вытянуть из него информацию не получается, поможет хотя бы создание непринуждённой атмосферы, в которой Иван мог бы расслабиться и почувствовать себя хоть немного… дома. — Если бы я изображал кота, я бы тебя укусил, так что не надо, — Иван посмеивается, отвлекаясь от Луки, чтобы отхлебнуть немного кофе, и жмурится довольно, только больше уверяя Модрича в его сравнении. — Ты за меня не волнуйся, у тебя своих проблем полно будет. — Иван. Хватит врать, — Лука отстраняется, сурово хмурясь и опуская кружку на стол, правда, всё ещё заброшенные на чужие ноги бёдра несколько портят начатую отповедь. — Доверие, помнишь? Мы работаем вдвоём. В одной лодке. Если ты не сможешь грести, от меня толку не будет. — Красивая метафора, Модрич, но со мной всё… — Лука замахивается коротко и отвешивает Ивану звонкий подзатыльник, скрещивая после руки на груди и вскидывая бровь, намекая, что отвечать всё равно придётся. — Ладно, садист доморощенный, скажу я тебе. Я никогда раньше не проворачивал такие масштабные планы… совместно с кем-то, и мне… — Тяжело? — Лука понятливо кивает, когда Иван прерывается на грузный вздох. — Страшно, — Иван кривовато улыбается, опуская взгляд и будто стесняясь своих слов. — Я боюсь, Лука. Я никогда раньше не боялся идти дальше, рискнуть, даже если есть возможность потерять всё, и я уже делал такое, когда ушёл от Михо, но сейчас… сейчас всё по-другому, потому что я впервые не один, и пока меня это больше пугает, чем обнадёживает. — Первый раз никогда не бывает простым, — Лука пожимает плечами, принимая к сведению новую информацию об Иване и откладывая её куда-то в далёкую папочку в голове, чтобы потом… впрочем, не важно, Лука помнит слишком много всякой херни, по старой выработанной привычке автоматически считая важным чуть ли не всё. — Говоришь, как опытная проститутка, — хмыкает Иван и получает второй за сегодня подзатыльник. — Ай! Да хватит меня избивать, иди со своим братом-маньяком поговори по душам, найдёте общие темы, садисты. — Марио не брат-маньяк, Марио просто брат, а разговорить этого мужика внизу — его прямая обязанность, — назидательным тоном декларирует Модрич и ойкает, когда Иван в ответ щиплет его по бедру, на бледной коже которого, Лука знает и помнит точно, едва ли есть живое место от случайных синяков, за каждый из которых Иво извинялся долго и настойчиво, зализывая языком и нежно касаясь губами, от несдержанных укусов и засосов. — Лука, машина будет через час, — Перишич стучит по дверному косяку снаружи, предупреждая о своём присутствии, заглядывает только мельком, в очередной раз заставляя Луку невольно удивиться способности Ивана — их Ивана — быть одновременно везде и нигде. Редкий талант, а, главное, невероятно полезный, и разведчика лучше у них ещё не было. — Да, спасибо, Иван, — Лука кивает ему понятливо, отпуская, и не сразу замечает пристальный взгляд Ракитича и чуть приподнятую светлую аккуратную бровь. — Что? — Ничего, — Иван пожимает плечами, продолжая неотрывно следить за исчезнувшем за дверью Перишичем, будто приобретя рентгеновское зрение и прозрев сквозь стены. — Смотрю на своего тёзку, думаю, на кого тебя тут оставлю. Лука закатывает глаза, решив оставить эту реплику без комментариев, скидывает ноги на пол и встаёт, подтягивая коварно стянутые Иваном штаны. — Идём, тебе собираться пора.

***

— Ядранка, подожди в машине, — девушка-водитель — кто бы поверил, глядя на эту очаровательную тонкую девочку лет шестнадцати на вид, что лучше неё водителя для перевоза особо ценных грузов и особо важных персон в Хорватии мафии не найти — кивает отрывисто, садясь в тёмную неприметную легковушку, закрывая плотно двери и окна, чтобы не стать случайно свидетелем того, что слышать и видеть ей не полагается.       Иван закидывает свои немногочисленные пожитки в багажник, и поворачивается к Луке, который тянет его обратно к крыльцу, подальше от любопытных — любых — глаз и, обнимая за шею, склоняет к себе и целует напористо, глубоко, почти зло, не обращая внимания, что Иван бесстыдно стискивает пальцами его ягодицы, прижимая ближе к себе. — Иванко, — Лука отстраняется на считанные миллиметры, ловя его горячее сбитое дыхание на своих влажных губах, поглаживает пальцами прилизанные пряди на затылке, успокаивая бездумным, безотчётным жестом. — Тебе страшно. Это нормально. Я понимаю. Мне тоже страшно, и Дарио, и Нико, всё в порядке, — руки Ивана скользят выше, ложась приятной тёплой тяжестью на поясницу. — Но мы справимся, и… — И мы заставим их бояться, — Ракитич обнимает его полноценно, целует ещё раз целомудренно, поверхностно, и прячет уже почти привычным жестом нос в изгибе шеи. — Я знаю всё, что ты хочешь сказать, не заморачивайся, я взрослый мальчик. — Знать и слышать это разные вещи, Иванко, — от этого доверчивого осторожного жеста сладко щемит в груди, и Лука вспоминает, почему никогда не затягивал прощания ни с кем дольше, чем на одно короткое «до свидания». — Знание не избавит тебя от страха, а ты нужен мне в самом своём адекватном состоянии. Всем нам нужен. — Поверь, я справлюсь. — Очевидный факт не нуждается в вере, чтобы быть реальным, — Лука улыбается, глядя на блёклое солнце над широким жухлым полем за обрывками влажного тумана и думая, что на родные пейзажи никогда не сможет налюбоваться за всю жизнь, но ради Ивана… Того, что сейчас фыркает смешливо ему в плечо, трётся кончиком носа об обнажённую кожу шеи и обнимает так, будто Лука — его главное сокровище и долгожданный соправитель его одинокой империи. Того, что уезжает, чтобы рискнуть ради него, ради его семьи, ради их — всех их — счастливого будущего. Того, кому покорилась сильнейшая европейская мафия, и кто покинул её, променяв на зыбкое эфемерное счастье рядом с ним. — Будь Иваном Ракитичем, — он вспоминает, как говорил ему в самолёте Иван, и повторяет почти слово в слово, надеясь, что этого хватит, чтобы выразить все его мысли. — И никто не сможет с тобой сравниться. — Если так говорит сам Лука Модрич, сомневаться я не имею права, — по-хорошему, Луке бы отвесить ему сейчас уже третий за утро подзатыльник, но что взять с идиотов, тем более, с идиотов уезжающих, а потому он тянется украсть у него ещё один поцелуй, чтобы знать точно, когда их сопливое прощание пора заканчивать. — До свидания, Лука. — До свидания.