Лука смотрит недолго вслед уезжающей машине, провожает взглядом исчезающую в неярком утреннем свете легковушку, готовую затеряться с тысячами других на дорогах Загреба, прежде чем увезти Ивана к точке встречи на загородном частном аэродроме. Он позволяет себе только секунды сомнений — как Иван собирается провернуть их план? Как хочет втереться в доверие к Букеру? Что будет делать, если что-то пойдёт не так? — и уходит обратно в дом, полностью собранный, готовый погрузиться в собственную работу с головой, предоставив Ивану своё безоговорочное доверие и минимум внимания. Они оба профессионалы, и они должны справиться самостоятельно, так или иначе, и в силах Луки сделать всё, что в его силах, чтобы разобраться со своей частью без проблем для Ивана.
Лука заходит к себе в спальню только за ноутбуком, меняет уличный плащ на домашний халат, влезая в удобные старые тапки, и направляется к Дарио в кабинет, заглянув попутно на кухню за любимыми Срной чаем и круассанами, которые им уже должны были привезти из пекарни. Он зевает, потягиваясь, пока в керамическом чайничке завариваются тёмные листья и какие-то напиханные травы, накладывает в тарелку к выпечке найденные по ящикам печенья и что-то ещё, уже прикидывая, как потащит всё это — и свой компьютер — к Дарио, не задумываясь о том сладком тёплом чувстве, цепляющем нутро. Домашняя уютная рутина захватывает, в привычной среде и работается проще, и Лука почти с абсолютной ясностью понимает, что имел ввиду Иван, убеждая его остаться здесь.
Он заходит в кабинет Дарио спиной, с трудом протаскивая в руках стоящий на ноутбуке поднос с тарелками и двумя полными чашками, как-то запоздало задумываясь о том, что эта неустойчивая пирамидальная конструкция грозит его компьютеру неожиданным чаепитием и дальнейшей недееспособностью, но Дарио, подхватившийся со своего кресла с тихим ворчанием, придерживает ему дверь, пропуская внутрь.
— Я так понимаю, благоверный твой уехал? — они хмыкают одновременно, пока Лука бесцеремонно сдвигает бумаги и папки на столе Срны, водружая свою ношу и переставляя нехитрый завтрак на столешницу, тут же грузно плюхаясь в кресло для гостей и водружая тихо гудящий ноутбук на колени. — Лука, что ты делаешь вообще? Домагой оккупировал твой кабинет и отказывается выходить, пока ты не дашь ему разнести какую-нибудь банду?
— Ой, да брось, один раз такое было, — Лука насмешливо фыркает, стрельнув взглядом поверх края экрана ноутбука, и прячет улыбку в уголках губ, — и это было личное, Домо очень надо было до них добраться. И сейчас он, если я помню, вытаскивает Даниэла из…
— Да-да, я ещё помню, куда отправляю своих ближайших подчинённых, спасибо, Лука, — Дарио закатывает глаза, но на настоящее недовольство или раздражение нет и намёка, а сам Дарио уже с довольным лицом отпивает свой горячий чай и голодно откусывает большие куски от свежей выпечки. — М, эта новая кондитерская делает просто невероятные круассаны.
— Хочешь выкупить часть их акций? — Лука спрашивает абсолютно равнодушно, не отвлекаясь от выискивания в своём ноутбуке нужного ему файла и мутноватых фотографий из полицейского участка. — Или пошлём кого-нибудь сымитировать нападение на их конкурентов? Заодно подставим тех придурков из Триады, они мне давно кровь портят, убьём двух зайцев разом.
— Нет, я хочу, чтобы мы заказывали больше круассанов, — Дарио тихо посмеивается, совершенно неэстетично и без всякого стеснения с удовольствием слизывая с пальцев сладкую вишнёвую начинку. — Ты со мной позавтракать решил или с чем-то конкретным меня с утра пораньше навестил?
Лука хмыкает, неопределённо качнув головой, и улыбается кривовато, подготавливая последние необходимые данные, прежде чем вывалить их скопом на всегда ценящего в речах краткость и чёткость Дарио.
— Второе, — Лука ставит свой компьютер на освободившийся стол, разворачивая его экраном к откинувшемуся в кресле Срне и сам плавно заходит за его спину, склоняясь через плечо, делая это так незаметно, что Дарио невольно вздрагивает, когда Модрич начинает говорить. — Перед отъездом Дани передал мне через того майора планы полиции устроить на нас и ещё пару группировок облаву, и у меня есть несколько предложений, если хочешь.
— Сколько ты предлагаешь на это потратить? Весь наш бюджет, как обычно, или оставишь нам хоть немного? — Дарио хмыкает, листая фотографии, схемы и таблицы Луки, едва ли уделяя каждому больше двух секунд — разбираться в материале полностью займёт слишком много времени, когда его нет и без того, а Луке он доверяет достаточно, чтобы полагаться на его планы безоговорочно и доверять его идеям их людей. Но масштабность затрат на них всегда его беспокоила.
— В этот раз обойдёмся малой кровью, — Лука хмыкает, повеселённый его вопросом, и отматывает таблицу с записями сразу в самый низ, где подведены примерные расчёты расходов. — Денег нужно мало, но повозиться придётся много и нужны только лучшие. Если всё вскроется слишком рано — полиция устроит нам ад на земле. Но если дело выгорит, нас оставят в покое очень надолго. Твой вердикт?
— Сколько именно людей ты хочешь? И кого? — Дарио постукивает пальцами по столу сосредоточенно, вглядываясь уже более внимательно в массу текста, замыленным от усталости взглядом всё же умудряясь по профессиональной привычке увидеть несколько важных для себя моментов. — Ты же понимаешь, что мы не можем сейчас позволить себе крупномасштабную операцию? Без Нико, без половины наших людей, которых ещё собрать надо будет, с этими проклятыми боснийцами, от которых хрен знает, чего ждать сейчас… Мы просто физически не можем себе позволить сейчас делать всё одновременно.
— Я понимаю, — Лука кивает серьёзно, выискивая в своём ноутбуке нужный список. — Вот. Я примерно прикинул, кто подойти лучше всего, если у тебя есть возражения, можно их заменить, но я настаиваю на изначальном списке, потому что только так я смогу гарантировать наибольшую вероятность успешного исхода.
— Марио, Шиме, Иван… — Дарио закусывает губу, пролистывая дальше, тянет задумчиво, не отвлекаясь от просмотра, — Шиме в Испании сейчас, если ты помнишь, а Марио разбирается с семьёй Бонмарито в Италии… — он тихо бормочет себе под нос имена, изредка делая акцент на ком-то конкретном, но в целом не обращая особого внимания ни на кого больше. — Хорошо. Я не понимаю, зачем тебе сдались Ядранка и Звонимира, но в целом к твоему списку у меня нареканий нет. Если сможешь их всех вытащить и собрать без ущерба текущим делам — даю добро.
— И карт-бланш?
Лука хитро ухмыляется — в зелено-карих глазах медовыми хитрыми искрами вспыхивает почти хищный бескомпромиссный азарт. Лука — хищник. Лука — охотник. Лука жаден до крови и новых убийств во имя своей семьи, эта постоянная жажда власти, желание добиться большего, урвать всё лучшее, что только в их силах. Эта жизнь, эта постоянная борьба за выживание, интриги и жестокость извратили их всех неузнаваемым образом, и никто из них не рискнёт предположить, какими бы они стали вне этого развращённого мира.
Дарио смотрит на него пристально несколько секунд, что-то оценивая, а потом кивает будто бы нехотя:
— Я пожалею об этом. Как и всегда, — он чуть дёргает уголком губ. — Но да, карт-бланш. Как и всегда. И дружеский совет: начни с Марио.
Лука отбивает короткое сообщение Манджукичу о том, что он скоро прибудет, через несколько дней после одобрения плана Дарио, подождав для верности его самого или Нико, и убирает выключенный телефон на дно сумки к прочей бесполезной сейчас мелочёвке, которая потенциально может пригодиться позднее. Их иерархия всегда была больше негласной и никогда не носила официозный характер, какой приобретала зачастую в других группировках, но вместе с тем оставалась неукоснительно соблюдаемой от бесправных и малополезных шестёрок до самых верхов. А потому Лука с чистой совестью считает, что он имеет полное право не ждать от Марио, хоть и его друга, ответа, ограничиваясь исключительно уведомительным характером своего сообщения — Манджукич, да и другие, всегда принимали главенство Луки над ними, как должное.
Он крепко пожимает руку Дарио на прощание, втискивает в его ладонь маленькое бумажное письмо в конверте с грубой угловатой подписью «Для Нико» и садится, не раздумывая, в машину уже ожидающей его Ядранки, готовой отвезти его по первому требованию в порт, где уже ждут катера с контрабандой. Добираться до Италии куда проще и быстрее самолётом, но сейчас, по прикидкам Луки, рисковать перелётами над территориями, где у них нет ни одного прямого партнёра и союзника, как минимум неразумно.
— Ядранка, в порт Риеки, как можно быстрее. И свяжись со Звонимирой, чтобы ждала нас, — Лука садится на задние сидения служебной машины, доставая сразу ноутбук и внося свежие правки в их планы.
— Два часа до Риеки, домчу без пробок, — Дворжак улыбается ему кривовато в зеркало заднего вида, забивая в навигатор координаты нового маршрута. — Звонимире сейчас звонить или на подъезде?
— Сейчас, — Ядранка кивает, переставая обращать внимание на Луку, пока не понадобится ему вновь, набирает по внутренним номерам Звоне, передавая сообщение начальства, и легко срывает машину в месте, а Лука погружается с головой в повторную проработку всей доступной ему информации, доводя свой план до обозримого совершенства, исключая и предусматривая все моменты, в которые что-то может пойти не так, которые только в его силах предвидеть, сводя к минимуму возможные потери и неприятные исходы.
У него есть два месяца до того, как полиция начнёт свою операцию, и ещё чёрт знает сколько — пока не начнёт активные действия Иван, и любое время, даже проклятые секунды на светофоре, не идут в его пользу, не играют на его стороне. Никто не пощадит его, если он сейчас оступится, никто не простит их людям его ошибок, и за каждую они получат по максимуму — боснийцы, черногорцы, словенцы, полиция и военные, другие группировки, Бенуа и Фон Бруннер, все они готовы вцепиться в его глотку при малейших признаках слабости, и никто не поможет ему, никто не спасёт кроме него самого.
И Лука меняет слова на нужные в документах безжалостно, своими руками подписывая приговор на смерть десяткам невинных людей, которые окажутся по чужому приказу на их пути так неудачно. Луке плевать. Он достаточно долго живёт, достаточно долго вертится в этих кругах, чтобы впитать её уродливую философию тотального насилия до мозга костей, чтобы уметь поступаться этими… незначительными потерями.
Им нужно избавиться от препятствующей полиции, чтобы на освободившемся поле расправиться с уже порядком надоевшими боснийцами. И всё это время Лука не может себе позволить забыть об Иване, чью безопасность и жизнь он обеспечивает косвенно в том числе…
У него так болит голова.
Лука выходит из машины перед портом, разминая затёкшие конечности, поправляет смятое пальто, вглядываясь хмуро в беспокойные волны Адриатики, вдали горизонта сливающиеся с серым небом, и переводит взгляд на суетящихся у бортов катеров наёмников и подходит, осмотрев все, к самому крупному, около которого его ожидает Звонимира.
— Здравия, господин Модрич, — она кивает по-солдатски отрывисто, сухо, и её недлинный ирокез, зафиксированный каким-то совершенно невозможным количеством воска, мелькает тёмно-синим острым ярким пятном перед его глазами, выделяясь на фоне сизого моря и её камуфляжной военной формы. — Мы почти закончили погрузку.
— Хорошо, — Лука оглядывается, оценивая обстановку, ёжится зябко, засунув руки в карманы пальто и пряча нос от промозглого влажного ветра за поднятыми высокими лацканами. — На главном катере освободить два места. Точку назначения укажу на карте лично, ты отвечаешь за безопасность. Вопросы?
— Когда отходим? — Звонимира прижимает к себе свой автомат, вытягиваясь по стойке смирно, напоминая Модричу вновь и вновь, что некоторых из членов Креста они вытащили прямиком из дезорганизованной разваливающейся армии. После войны все они хотели хоть как-нибудь выжить.
— По готовности.
***
Иногда Лука жалеет о выбранном им пути. Об упущенных возможностях. О той жизни, которая у него могла быть и которой теперь никогда не случится, о той судьбе, от которой он добровольно отказался. У него могло быть всё — с его мозгами и талантами, он не сомневается, успеха он смог бы добиться так или иначе, у него была бы прекрасная понимающая жена и чудесные дети, у него могло быть всё — ему были обещаны большие свершения и победы самими звёздами, если бы он только пожелал это взять. Иногда Лука жалеет.
Например, когда прикидывает, что до Турина мог добраться спокойно за три часа перелёта на гражданском чартерном рейсе прямиком из Загреба вместо тех десяти часов ада, которые он устроил сам себе из желания перестраховаться. Мышцы немилосердно гудят, а в ушах до сих пор стоит шум разрезающих волн винтов, и Лука морщится недовольно, покупая билет от Равенны до Турина на ближайшие поезда, которые не потребуют от него предъявления паспорта. Да, в такие моменты он жалеет об упущенной жизни тоже.
Звонимира прощается с ним в их самопальном выстроенном из дерьма и палок порту, отдавая по привычке честь и даже не собираясь себя одёргивать, и Лука формально кивает ей, понимая, насколько важны старые привычки даже в этой, новой, ни на что другое не похожей жизни.
— Прислать за тобой машину? — Марио звонит ему, неожиданно, как только Лука вставляет в телефон новую незарегистрированную симку с итальянской пропиской, и Модрич подвисает на несколько секунд, пытаясь сообразить, где Манджукич хочет взять автомобиль с доверенным водителем.
— Я в Равенне, полагаю, твой водитель, где бы ты ни планировал его внезапно взять, будет ехать слишком долго. Я уже купил билеты, — Лука хмыкает, глядя на свои наручные маленькие часы и прикидывая, во сколько Марио должен ждать его.
— Я могу попросить прислать за тобой самолёт, — Лука удивлённо вскидывает брови, всматриваясь слепо в билеты в своих руках и тщетно убеждая себя не думать, с кем же встречается Марио и насколько… они связаны, если он так легко может обещать Модричу чужой недешёвый транспорт. — Я даже отсюда слышу, как у тебя мысли в голове шуршат. Успокойся, я помогаю ему разобраться с семьёй Бонмарито, а он позволяет мне пользоваться некоторым своим имуществом.
— Ага, и попутно трахает, — бормочет под нос Лука, прикидывая, стоит ли соглашаться на предложение Марио, взвешивая плюсы и минусы.
— Кто тебе сказал, что не я его, — ничуть не смутившись хмыкает в трубку Манджукич, заставляя Луку подавиться воздухом и закашляться его неожиданно серьёзному тону. — Так договориться насчёт птички или своим ходом пойдёшь?
Лука улавливает хитринку в его голосе и понимает, что над ним подтрунивают бесстыдно, почти в открытую издеваются, ничуть не боясь последствий, которых, они оба знают прекрасно, никогда не будет за эти обоюдные дружеские насмешки. Являться на первое официальное знакомство на одолженном транспорте, конечно, верх непрофессионализма, и в обычной ситуации Лука ни за что не согласился бы на подобное, но если неофициальные контакты между ними уже налажены, то он не видит особых причин отказываться от комфорта.
— Присылай свой самолёт, я пока сдам билеты, — Марио фыркает, позабавленный его экономностью, но Лука не собирается обсуждать с ним свои методы осуществления поездок. — И вышли мне координаты и время, где ждать.
— Будет.
***
Мягкий недолгий перелёт в весьма комфортабельном частном самолёте несколько сглаживает его дерьмовое настроение, отягощённое тысячами гнетущих мыслей, требующих его постоянного внимания.
Замыленный взгляд не цепляется за неточности в планировании, и Лука отвлекается на другие насущные дела, отвечая на просьбы об официальных встречах и бесконечные таблицы в экселе с расчётами каких-то никому не интересных бюджетов, которыми ему приходится заниматься, пока недоступен Нико (хотя Модрич более чем уверен, что Ковач никогда всерьёз не занимался этой хернёй и только делал вид).
Он приводит себя в порядок перед самым приземлением, зачёсывая вечно спутанные длинные волосы, стряхивая с пальто пыль и мелкие светлые песчинки, одёргивает полы, застёгиваясь на все пуговицы, несмотря на то, что в Италии и зимой не так холодно и ветрено, как даже на родных Балканах.
Лука спускается по приготовленному трапу, ступая прямо на ковровую дорожку на пустынном широком поле с виднеющимся вдали особняком, вскидывает брови лишь чуть удивлённо — в его жизни бывало всякое, и таким приёмом, пусть и организованным за считанные часы, его точно не поразишь.
Он всматривается в фигуры двух окружённых безликими охранниками людей, одного из которых — чуть нервно улыбающегося Марио — без смущения обнимает за пояс собственническим жестом второй — высокий, статный, властный, с сильными широкими руками и истинно итальянским красивым лицом. Мужчина тянет ему свободную руку, не переставая прижимать к себе Марио, несмотря на то, что тому явно не слишком комфортно так сходу демонстрировать их отношения, и сжимает крепко, вглядываясь пронзительно яркими голубыми глазами ему в глаза.
— Джанлуиджи Буффон. Рад приветствовать.
