***
Когда всё заканчивается, Лука молча стряхивает с рук липкую подсыхающую кровь, и идёт дальше. Ему не привыкать. Честно. К горам трупов, к изуродованным телам, к пустым глазам, которые вгрызаются в него в упор, а через грязные разбитые зеркала широко раскрытых зрачков на него осуждающе смотрит сама смерть, чью роль он рискует на себя примерять. Ему не привыкать. Он совершал в своей жизни поступки куда более отвратительные. Лука идёт вдоль зачищенных коридоров, на порогах квартир безразлично переступая изувеченные многочисленными выстрелами трупы их бывших владельцев, в нагромождениях тел и тех, кто их разбирает, выискивая нужного человека. Обнаружить его мёртвым было бы для Модрича… досадным промахом. Он проходит по всем этажам снизу доверху, поддевая носками ботинок лежащие лицом вниз трупы и осматривая пристально каждого попавшегося по пути, поднимается в квартиру верхушки Семьи, оборудованной под кабинет, где Марио, подперев подбородок рукой и облокотившись о стену, задумчиво сверлит взглядом сейф. — Над чем думаешь? — Лука прокашливается, чтобы не напугать, и подходит ближе, рассматривая то, на что уставился Манджукич. — Сейф Жанфранко Бонмарито, их крёстного отца, — Марио указывает кивком головы на труп с раскроенным черепом и свёрнутой шеей — работа Манджукича, сразу понятно. — Думаю, вскрывать тут или подрядить людей, чтобы утащили его Буффону целиком, пусть сам мучается. — А оборудование у тебя тут есть для вскрытия? — Лука хмыкает, обводя взглядом пребывающий в абсолютнейшем хаосе кабинет с выбитыми окнами и перевёрнутой распоротой мебелью — видимо, в программу их развлечений входил тщательнейший обыск на предмет всего на свете. — Потому что я что-то ничего подходящего не наблюдаю. — Потому что этого тут нет, — Марио хмыкает, пожимая плечами, и продолжает сверлить взглядом сейф, будто от этого он откроется сам по себе. — Но тащить его к Буффону может быть слишком долго, а нам надо убраться отсюда как можно скорее. — Если тебе интересно моё мнение — всё очевидно. Найди самых крепких и пусть выволокут его куда-нибудь, где полиция не сразу найдёт, а потом заберёте на машинах, если уж так боитесь, что мы слишком пошумели, — Лука почти сразу теряет к происходящему интерес, вместо этого продолжив свои поиски в единственной квартире, которую он ещё не успел осмотреть. — А ты-то что ищешь? — Марио, приняв к сведению мнение Модрича, перестаёт гипнотизировать несчастный металлический ящик, и теперь без разбора сгребает в рюкзак всё, что лежит на рабочем столе перед ним. Лука мнётся, сомневаясь несколько секунд. Выдать себя? Рассказать Марио о том, что он, наплевав на секретность, ищет маленького цыганёнка Стево Гырцони, чтобы стребовать с него продолжение истории, чтобы выведать у него всё, что он только сможет вспомнить про человека со светлыми волосами и небольшой, почти изящной горбинкой на узком носу, в дешёвой камуфляжной форме, которую можно купить за бесценок на ближайшем рынке, и который, удивительно, переступив через первое неважное впечатление, своими навыками и мозгами смог вытащить целый отряд из полнейшей задницы. Про того, кого они называли Ракетой, и того, кого Лука, опасаясь в этом признаться, по всей видимости, нынче зовёт Иваном Ракитичем. Марио смотрит на него в тишине, не торопит и не сбивает с мысли, но хмыкает как-то слишком понятливо, когда он ещё не произнёс ни слова. — Стево… не выжил, — Манджукич ненадолго отводит взгляд, перестав собирать бумаги и файлы. — Я приказал унести его вместе с другими нашими, кому не повезло, чтобы похоронить потом, — Лука успевает только моргнуть, даже не осмыслить сказанное, не пожалеть о том, что не успел, прежде чем тело маленького цыганёнка с большими искренними глазами, запавшего неожиданно ему в душу, не унесли. — Я взял… фотографию из его куртки. Стево всегда таскал на удачу, и мы думали, что она никогда ему не изменит. Мы всегда шутили, что он любимец судьбы, но, видимо… Она всё такая же изменчивая сука, как и всегда. — Удача всегда оставляет тех, кто нуждается в ней больше всего, — Лука успокаивающе касается его плеча, чуть сжимая пальцами. Он не знает, что их связывало, и знать не хочет. Ему всё равно. Это касалось только Марио и Джанлуиджи, и он не собирается в это лезть ровно до тех пор, пока их личные дела не станут мешать работе. Хотя, быть честным, и в этом есть своё лукавство. — Да, я знаю, — Марио как-то горько дёргает уголком рта, не сбрасывая его руки и не останавливаясь. — Я отдам тебе фотку, когда вернёмся к Буффону, сейчас пока… нет времени. — Как скажешь, — и это лукавство позволено им обоим. Лука и Марио идут к Джанлуиджи сразу же по прибытию, чтобы решить последние вопросы и лететь в Загреб ближайшим рейсом. Модрич задерживается на несколько секунд, почтительно давая им время и не желая быть свидетелем их объятий и поцелуев. Когда он входит в кабинет, Буффон только держит руку на талии Манджукича, прижимая его к себе слишком крепко для того, кто хочет показать безразличие. Он благодарно кивает Модричу и тянет ему свободную руку. — Ваша помощь была неоценима, господин Модрич, — Лука холодно улыбается, сжимая во второй ладони сложенную вчетверо фотографию, историю которой ему теперь может рассказать только один человек. — Сотрудничать с вами — настоящее удовольствие, и я, быть может, подумаю о том, чтобы предложить вашим боссам взаимовыгодное соглашение. — Рад это слышать, дон Джанлуиджи, — Лука ещё раз стискивает его руку и отнимает, мимолётно глядя на Марио. Он улыбается Модричу ободряюще, обнадёживающе, и Лука, вздохнув, решается. — Вы сказали, что я буду помогать вам бескорыстно, если возьмусь за это, и я вас услышал, но сейчас я хотел бы просить — именно просить — вас о небольшом одолжении. — Тогда, надеюсь, вы понимаете, что я могу вам в исполнении этой просьбы отказать, — Джиджи всё ещё улыбается, но занимает своё место за рабочим столом, визуально подчёркивая — Лука обращается не к Джанлуиджи. К крёстному отцу, к криминальному авторитету. К Дону Джанлуиджи Буффону. — Разумеется, — Модрич выкладывает перед ним фотографию, скрещивая чуть подрагивающие руки за спиной и вскидывая голову — поза, прибережённая для официальных переговоров. — Эту фотографию отдал мне… один из ваших людей. Он сказал, что тогда вам помог некто по имени Ракета. Я хотел бы просить вас о любой информации, которой вы готовы поделиться. — Стево мёртв? — Джанлуиджи, не сдержав своего удивления, оборачивается через плечо к Марио, вскинув бровь, и, получив его сухой утвердительный кивок, досадливо цокает языком. — Я надеюсь, ты похоронил его достойно, — Марио согласно склоняет голову, и Джиджи возвращает всё своё внимание Луке. — Стево никогда не расстался бы с этой фотографией добровольно, господин Модрич, но я вас не виню. Он хотел бы, чтобы она досталась кому-то достойному. — И всё же? Ракета? — Да, Ракета… — Буффон хмыкает, потирая переносицу пальцами и, кажется, пряча от него улыбку. — Иво его звали. Иван, вероятно, мы не спрашивали. Он совсем молоденький был, когда объявился в Италии внезапно, предложил нам помощь за небольшую плату. Взяли мы его как простого наёмника, а он потом, — Джиджи ухмыляется наискось, качая головой. — Он и его идеи вытащили нас оттуда, откуда не возвращаются, я не знаю, гениально это было или безумно, но, полагаю, что в этих планах было всё. Из тех, кто на этой фотографии, живы остались только я и Стево, но Ракета… Ракета вытащил нас без единой царапины. Я не представляю, куда он делся потом, и чем занялся, но мы постарались отблагодарить его за спасение достаточно. — Благодарю, синьор… дон Джанлуиджи. За всё…***
Лука молчит весь перелёт до Загреба — на самолёте, любезно предоставленном Буффоном, — и до их дома затем, он молчит, пока Марио отчитывается Дарио, пока Дарио читает его отчёт. Лука молчит, когда заходит в свою комнату, когда разбирает вещи, когда отправляет сообщения Шиме и Ивану, чтобы они бросали все свои дела и летели обратно. Лука молчит. В его внутреннем нагрудном кармане фотография Стево обжигает кожу сквозь одежду, заставляет думать, подгоняет мысли в голове. Десять лет назад… Лука мысленно прикидывает: это было ещё до Михо, до Хорватии, до того, что потенциально было между Нико и Иваном. Лука стягивает с Ракитича маску за маской, образ за образом, узнаёт его каждый раз с новой стороны — солдат, помощник, любовник, друг, серый кардинал, чья-то маленькая грязная тайна. Лука даже предположить не может, где истина. Где настоящий Иван. Лука слепо смотрит на маленький телефон в своих руках, крутит старенький аппарат между пальцами, на экране мелькают цифры единственного сохранённого номера. Они договорились связываться только в экстренных случаях, и он уже звонил однажды из Италии — чтобы узнать информацию и услышать его голос. Чтобы удостовериться подспудно, что всё в порядке. Иван может разозлиться, может не взять трубку, его звонок, совершённый не вовремя, может испортить абсолютно всё, но Луке критически важно узнать именно от него всю историю, получить подтверждение своим догадкам и опровержение вновь выползшим страхам. Лука хочет знать, что Иван готов работать с ним и доверять полностью. Он ждёт для верности несколько часов, чтобы Ракитич точно был дома, звонит до нескольких гудков и сбрасывает. Иван перезвонит ему сам, когда освободится, и сможет отделаться от лишних вопросов, сославшись на назойливые рекламные звонки. Иван перезванивает ближе к полуночи, его голос совсем сонный, уставший, хрипловатый, он говорит мягко и тихо, создавая какую-то иллюзию интимности, будто в их последнюю встречу, когда они были только вдвоём, укрывшись от мира вокруг одеялом в его постели. — Что-то случилось, Лука? — Иван зевает, кажется, облизнув губы. — Не уверен, что под словом «случилось» мы подразумеваем одно и то же, — Лука фыркает, откинувшись в кресле у окна и глядя на тёмное небо. — Я вернулся из Италии… — Да, птички уже донесли мне, что семьи Бонмарито больше нет, — Иван тепло усмехается, копошится негромко, перекладывая телефон и шелестя в микрофон тканями не то одеяла, не то простыни и спрашивает язвительно. — Не уж ты приложил к этому руку, дорогой? — Да, немного, знаешь. Помог тут, подсказал там, — Лука смотрит на фотографию на своих коленях, формулируя разрозненные мысли в единственно правильный вопрос. — Познакомился с интересными людьми. — Да? Звонишь поделиться новыми впечатлениями? — Почти угадал, — Иван, судя по звукам, довольно улыбается, — Я встретил человека по имени Стево Гырцони, и он… рассказал мне несколько интересных историй. Например, про того, кого он звал Ракетой. Даже фотографию отдал, — Ракитич напряжённо молчит, а Лука переводит дыхание, как-то незаметно меняя их привычную колкую манеру разговора на что-то другое, им непривычное и незнакомое. — Дон Джанлуиджи рассказал мне всё, что тогда произошло. — И чего ты тогда хочешь от меня? — Я хочу правды, Иванко, — Иван только дышит тяжело, не отвечая. Лука представляет, насколько тяжело ему раскрыться после многих лет затворничества, но Луке это нужно. — Про Италию. Про семью Буффона. Про тебя. Я хочу знать, что тебе можно доверять, Иванко, но пока всё, что я делаю, это узнаю о тебе от каких-то абсолютно спонтанных людей вроде Джанлуиджи или Нико. — Что ты вообще делал у Джиджи? — Помогал… Вытаскивал Марио… Ну знаешь. Работал. — То есть твой брат-садист ещё и умудрился спутаться с Джиджи Буффоном? — Иван тихо смеётся, заглушая звуки подушкой. — Дева Мария, что ж у вас за семейка-то. — Иванко. — Ну что? — Иван, успокоившись, выдыхает со свистом. — Лука, ты хочешь услышать от меня историю всей моей жизни, чтобы наконец-то начать мне доверять? Тебе не кажется это несправедливым, я же не прошу у тебя пересказывать всё, чем ты занимался до встречи со мной. — Нет, не хочу. Мне просто… интересно. Где был настоящий Иван Ракитич. С Михо, с Джиджи или с Отто? И видел ли его хоть кто-то? Как-то сложно доверять человеку, которого каждый человек запомнил полярно разно. Иван молчит, Лука слышит только его дыхание, и он почти уверен, что ответа уже не дождётся. Впрочем, как и всегда. — Я не знаю, что тебе сказать. Прошло уже слишком много лет с тех пор, когда я влез во всё это, ты сам знаешь, здесь просто так не выжить, — Лука согласно хмыкает, — так что я просто делал всё, что мог, чтобы выжить. Не хочу обманывать тебя, но на твой вопрос у меня ответа нет. — Стево назвал тебя ангелом. А Буффон — гением и безумцем одновременно. — Если он вспоминал тот план, который мы с ним придумали, чтобы выбраться из Венеции, то там не было гениальности, он просто нам льстит, не верь ему. Там было сплошное везение и абсолютно, невыносимо, нереально ебанутый план. В жизни своей большего абсурда не делал. И уж ангелом-то я точно никогда не был, маленький цыганёнок слишком религиозный. — Я не буду спрашивать, что вы сделали, боюсь, иначе я точно откажусь с тобой любые планы реализовывать, — фыркает Лука, и Иван расслабленно смеётся. Он ещё не представляет, что понял из его речи Модрич, но, кажется, этого ему пока вполне хватает. — Предупреди меня в следующий раз сразу, где ещё я могу найти свидетелей твоих приключений, ненавижу сюрпризы. — Ну… В Швейцарию тебе точно лучше не ездить. Я могу выслать тебе полный список. — Лучше не отвлекайся от дела. У нас совсем мало времени. Будь осторожен. — Прибереги это для себя, слышал, ты решил навести в Хорватии шума. Так что будь осторожен сам.