Шанс

***

— Ты хоть понимаешь, что натворил? Пальцы Юнги разжались, и стакан выскользнул из них. Встретившись с полом, он лопнул мельчайшими осколками — Чонгук поджал босые ступни, а Мин усмехнулся. Его зрачки уже заметно косили, поэтому кривоватую ухмылку пришлось адресовать стене. Может, и к лучшему, потому что лишний раз смотреть на Чоново лицо не хотелось. Уже потемневший синяк, поставленный Юнги, оттенял богатую палитру свежих красно-фиолетовых тонов, в которые раскрасил его Намджун. Щедро, не пожалев. — Мало он тебе вломил, — ощерился Мин, подталкивая к себе другой стакан и промахиваясь мимо него из бутылки — виски потекло по столу. — Надо было больше! Чонгук вытащил из кармана салфетки, потянулся и вытер лужу, незаметно при этом убрав бутылку, которую Юнги поставил опасно близко к краю. — Так добавь, хен, — предложил он, внимательно вглядываясь в ero затуманенные глаза. Юнги только скривился, с неприязнью отвернувшись от него: мол, вот еще, руки марать об тебя. Одна его щека чуть заметно припухла, и Чон сильно подозревал, что это связано с тем приглушенным, очень коротким разговором на лестнице, куда Мин выбежал вслед за уходящим Намджуном. Но вернулся очень быстро, прижав ладонь к щеке и не глядя на Чонгука. Тот стоял над раковиной, отрешенно наблюдая за мерным падением красных капель из собственного носа — они рисовали на белом фаянсе затейливые узоры. Хен молча взял сигареты и прошел мимо него в ночь, как привидение. Чонгук видел сквозь балконную дверь его ссутуленную спину и с мгновенной жалостью подумал, что на улице совсем не тепло. Он кое-как зажал кровоточащий нос, взял куртку и слегка постучал в стекло — Юнги зло обернулся: яркое пятно на щеке, растерянный взгляд… «Уходи», — отчетливо произнесли его губы. Пришлось повиноваться. Мин просидел на балконе еще добрых минут двадцать, очевидно надеясь, что когда выйдет, его уже не будет. Но Чонгук сидел на тахте, прижав платок к лицу, слишком выжидающе зыркая из-под него черными глазами. — Я думал, ты свалишь, — устало буркнул Мин, потирая замерзшие руки. — Или тебе спецтакси вызвать, с мигалкой и сопровождающими в красивой форме? Так я могу им позвонить! Ты вломился сюда незванным и отказываешься уходить, так что повод подходящий. — Не надо, хён. Я уйду… сейчас. Голова что-то кружится. Выглядел Чон действительно неважно — бледный, с испариной на лбу. Что и не удивительно, учитывая, как ему досталось в этой драке. — У тебя что, сотрясение? — испугался Мин. — Ещё двинешь тут коней… Тогда я в скорую звоню! — Нет, хен, не надо. Я отлежусь немного, если позволишь, а потом уйду. Негодование и жалость боролись в Мине. Мальчишка получил свое, твердил он себе. Но жестокость Намджуна все равно вызывала в душе протест — совсем не обязательно было превращать его в боксерскую грушу. Даже если он полез первый. Даже если он виноват. — Лежи так, чтобы я тебя не видел и не слышал, — решил он, открывая кухонный шкаф и методично полка за полкой его обшаривая. — Постарайся долго не залеживаться, а то у меня нервы сдадут. Совесть имей! Ты влез в мою жизнь, разрушил мои отношения, и я же еще должен с тобой нянчиться! — вдруг сорвался Юнги (бутылочная открывалка никак не находилась). — У тебя ведь не было с ним ничего, хен, — непривычно тихо возразил Чон. Скорее, в его голосе была надежда на это, отчего Юнги вновь испытал острое желание оrреть его чем-нибудь по пустой голове. — Могло бы быть! Теперь, конечно, нет — по твоей милости. Зачем ты это сделал, скажи? Я тебе сразу не понравился, да? Решил поставить меня на место? Прогнуть, а желательно нагнуть, за то что я посмел в тебя не влюбиться, в звезду местного пошиба! — Хен… — Но во что влюбляться? — Юнги расходился все больше, а Чон наоборот — сдувался и гас, опускал глаза и сжимал разбитые руки под его гневным напором. — Избалованный, безмозглый, эгоистичный, распущенный… Мин не договорил: Чонгук легко, несмотря на ушибы и якобы дурноту, спрыгнул с тахты и в два прыжка подскочил к оторопевшему хену, легко кончиками пальцев дотронулся до его все еще чувствительной щеки и внимательно вгляделся в глаза. Это было необходимо, прежде чем со всей осторожностью прижать его себе и коснуться мягких губ. Странно, но Юнги не вырывался. Он замер и не двигался, даже глаза не закрыл, как будто пытался прочувствовать природу этих странных отношений, которые возникли между ними чуть ни с первого дня. Раз уж логике они никак не поддавались. Влечение? Неприязнь? Соревнование — кто кого? Но сейчас Чон касался его так осторожно, словно на самом деле чувствовал что-то кроме этого. Словно просил прощения и еще один шанс. Юнги почему-то ожидал от него взрыва, грубости, а от Намджуна терпения, но получилось ровно наоборот. Он даже не сразу понял, что отвечает на поцелуй, ставший вдруг нежнее и глубже. Юнги ощущал во рту солоноватый привкус крови и не мог понять, чья сна. Может, Чонгука, а может его собственная. Он уже на лестнице догнал Намджуна, схватил за руку — задержать, объяснить. Но услышал пару презрительных слов, от которых щеки вспыхнули, и ощутил короткое, обжигающе-резкое касание на лице. Звук пощечины оглушил обоих — они застыли, растерянно глядя друг на друга. Ким опомнился первым и протянул к нему руки. Но Юнги молча отвел их. Его взгляд пробрал холодом до самых костей — глядя ему вслед, Намджун все тер и тер свою горящую руку. Если бы Мин обернулся, то увидел бы, с какой яростной сосредоточенностью он наносит удары облупленной стене подъезда — как будто она в чем-то виновата. Но он не обернулся. Ворвавшись в притихшую после үчиненного разгрома квартиру, сразу же увидел виновника всего этого — Чонгук безмятежно пачкал раковину красными соплями. Юнги от этого затрясло сильнее, и он поспешил убраться на балкон, чтобы не натворить глупостей. Искренне надеясь, что уже не увидит его, когда вернется. Но Чонгук, конечно, никуда не делся. Деликатность не в обычае таких, как он. Юнги показалось, что он просто потешается и с трудом скрывает из-под кровавой салфетки торжествующую улыбочку. —  …Зачем? Что за причина у него была устраивать все это? Задетое самолюбие? Но должен же быть какой-то предел, инстинкт самосохранения например. У него фиолетовое от кровоподтёков лицо и один глаз не открывается (еще повезло, потому что у Намджуна сорвало крышу — досталось даже Юнги, когда прекращал это избиение). Надо полным идиотом быть, чтобы встрять в такой переплет только из желания отомстить. Хотя, что он о Чонгуке знает? Может, он и есть идиот! Зачем он преследует? Зачем его лицемерный парень так беспокоится о Юнги, если у них в паре полная свобода, трахайся-не-хочу, и никто никому ничего не должен?.. Во всем, что касается Чонгука, всегда было больше вопросов, чем ответов, и это уже начинало всерьез напрягать. У Юнги нет никакого желания разгадывать его ребусы! Тем более сейчас. — Я хочу быть с тобой, хен. До Мина дошло не сразу, а когда дошло, он чуть не расхохотался — серьезно, что ли? И какой реакции от него ждут — что он сейчас прослезится от счастья и сорвет с себя трусы? — Если это шутка, то ха-ха. Вы с Чимином переедете ко мне, и мы будем счастливы втроем, как голубки. Или с кем-то вчетвером? Чего уж там мелочиться! — Это не шутка, хен. От Юнги не укрылось, как он помрачнел при упоминании Пака. Будто вспомнил что-то тяжелое и неприятное, что хотел бы выбросить из головы, но не получается — все время напоминают. — Но это не смешно, ты же понимаешь? Ты устроил весь этот цирк потому что хочешь быть со мной, но меня спросить забыл! Хочу ли я? Нет, не хочу, потому что… Чонгук снова опрометчиво наклонился к нему за поцелуем, но в этот раз Мин был начеку: увернулся и так болезненно ткнул кулаком в уже отбитый живот, что он взвыл и согнулся пополам. — Не делай больше так, ясно? И вообще, тебе пора домой. К родителям и парню, который тебя потерял и сейчас, наверное, больницы и морги обзванивает. — Хён… — Чонгук, не разгибаясь, снизу вверх смотрел побитой собакой. — У меня нет родителей. Только Чимин, но я не хочу к нему. Я хочу остаться с тобой. Пожалуйста. Юнги смотрел на него и не понимал — чем он так прогневил вселенную, что она отсыпала ему вот этого вот всего? Слишком спокойно жил, наверное! — Вы что, поссорились? И тебе совсем не к кому пойти? А как же друзья? — Друзья сразу позвонят ему. От безнадежности в его голосе Мина передернуло. Чонгук сел на табуретку, ссутулившись — руки зажал между коленками в позе испуганного школьника. Что у них за отношения такие, мелькнуло у Юнги в голове. Чонгук ведь не слишком трусливый, Намджуна вон не испугался, который разукрасил его будь здоров. Снова какие-то дерьмовые тайны, которые он знать не желает и на которые не подписывался! Но спорить или расспрашивать уже не осталось никаких сил — Мин только рукой махнул. — Оставайся. Но утром ты выметаешься, я больше не приму никаких отмазок... Виски не предлагаю — совершеннолетним ты не выглядишь, уж извини. А мне нужно прийти в себя. Ну и устроил же ты балаган! … — И все-таки я не понимаю, — спустя два часа Мин раскачивался на стуле, то и дело норовя потерять равновесие и завалиться на пол. Его щеки покраснели, а глаза упорно скашивались в сторону от Чонгукового лица. — Зачем ты это сделал? — Я уже сказал тебе, хён. Хочу быть с тобой. Он крутил перед собой чашку с чаем, из которой отхлебнул всего два глотка, и кутался в большой Минов плед (когда Юнги отворачивался, украдкой вдыхая пропитавший его запах хёна). — А я не буду с тобой никогда, хоть ты тресни! Ты просрал мой шанс. Смешно, но так и есть — просрал мой шанс с кем-то быть. Он был единственным, кому я сдался… за двадцать восемь лет! Наступила тишина: Юнги уже про себя оплакивал свой шанс, запивая горечь последним глотком виски, а Чонгук переваривал новость, озадаченно глядя на него. — Хён? — позвал он осторожно. — Ну что? — Значит, ты… значит, у тебя… Сонные осоловевшие глаза Юнги вдруг медленно расширились: он осознал, что ляпнул. И попытался панически оправдаться, но вместо этого поперхнулся слюной. Кашляя до слез, Мин просто спрятал лицо в ладони — теперь он не видел Чонгуковых глаз, он спрятался, он в домике! Но если бы увидел, удивился бы сверкнувшей в них злости. — Я ненавижу тебя, Чимин, — прошептал Чон. — Ненавижу!